читатель стал образованнее, культурнее, он может во многом разбираться сам,
только ему нужно дать документ, информацию - дать пищу для ума. В силу
именно этой причины наметилась "всеобщая тяга к объективности"2, как
сформулировал явление публицист и переводчик Л. Гинзбург.
Во-вторых, нельзя не учитывать научно-технической революции, которая
привела к развитию средств связи, к совершенству киноаппаратуры,
магнитофонов, фото- и телеаппаратуры. Все это не только способствует
фиксации событий, но и буквально толкает к этому, дает необычайный
фактический материал, делающий фантазию бессмысленной, а обилие острейших
жизненных ситуаций и сюжетов - фактом.
В-третьих, если характерным признаком документализма было когда-то, по
выражению Е. Дороша, "писание с натуры", то, возможно, сегодняшняя "всеобщая
документализация" есть нормальное и естественное развитие реализма как
творческого метода? То есть в сравнении с "минувшим реализмом похожести"
нынешний реализм должен быть "документальным"? Впрочем, это теоретический
вопрос, в дебри которого лезть не имеет смысла, но и не наметить его тоже
нельзя: а вдруг кого-то толкнет на размышления!
В-четвертых, читатель в какой-то степени "изголодался" по дневникам и
документальным свидетельствам о временах и исторических событиях
малоизвестных и некогда даже скрытых. Целое поколение людей еще не забыло
войну. а сколько молодых граждан проявляют интерес к прошлому... Какова
судьба десанта в Керчи, кто такой партизанский легендарный "Батя", каковы
подробности Нюрнбергского процесса, как действовал в тылу врага Кузнецов,
каким образом удалось спасти "золотой эшелон" во время гражданской войны -
сколько тайн, вынужденных секретов становятся сегодня явными!
Что же получается? Авторитет и сила документа привели к тому, что даже
"чистые" прозаики не могут устоять перед искушением замаскировать
беллетристику "под" документ. Отсюда сделаем предварительный вывод о том,
что границы между прозой и журналистикой стираются. Не только рядовому
читателю, но и летературоведу, думается, не всегда легко распознать, имеет
ли он дело с рассказом или очерком, поскольку проза может основываться на
реальном факте, а очерк - не пренебрегать вымыслом.
Что же волнует современного читателя? Его волнует не то, какими
средствами пользуются литераторы, а к какому результату приходят. Старый
спор о "допустимой степени художественного обобщения", как говорят
специалисты, то есть спор о величине вымысла, возможного в очерке, сегодня
не кажется мне актуальным. Важно другие: верит или не верит читатель в то, о
чем повествует автор. если верит, ему безразлично, как называется публикация
- очерком или рассказом.
У Л. Н. Толстого в "Войне и мире" есть сцена, в которой действуют
исторически реальные герои - Кутузов, Барклай, Багратион и другие - и герои
вымышленные, например девочка, сидящая на печке во время знаменитого Совета
в Филях. Что это такое с точки зрения жанра? Кутузов - художественное
осмысление реального образа, девочка - художественный образ в чистом виде,
всего лишь претендующий на реальность существования. А в итоге? Достоверный
сплав, которому мы, читатели, верим.
Можно продолжить перечень авторов из далекого и близкого прошлого,
заложивших основы подобной литературы. В этот перечень вошли бы А. Радищев с
"Путешествием из Петербурга в Москву", А. Пушкин с "Капитанской дочкой", Ф.
Достоевский с "Записками из мертвого дома", Г. Успенский с "Нравами
Растеряевой улицы", А. Чехов с "Островом Сахалин", А. Гончаров с "Фрегатом
"Паллада", Д. Рид с "10 днями...", А. Серафимович с "Железным потоком", Д.
Фурманов с "Чапаевым", А. Макаренко с "Педагогической поэмой", Н. Островский
с "Как закалялась сталь", А. Фадеев с "Молодой гвардией", Б. Полевой с
"Повестью о настоящем человеке", В. Овечкин с "Районными буднями" и т. д.
Беллетристика все это? Документалистика? Волнует ли нас, читателей,
мера вымысла в подобных произведениях, если степень их достоверности выше
всяких "норм"?
"Начиная с Мертвых душ Гоголя и до Мертвого дома Достоевского, - писал
Л. Толстой, - в новом периоде Русской литературы нет ни одного
художественного произведения, немного выходящего из посредственности,
которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести"3.
Л. Толстой, вероятно, имел в виду традиционную форму, но, к сожалению,
не развил мысль дальше и не сказал, по какой причине в нее не укладывались
прозаики и поэты. Будет ли натяжкой, если предположить, что именно обращение
к документу мешало им "уложиться"? А если шире, то стремление к высокой
степени достоверности произведений, которая достигается за счет
максимального приближения к реальной жизни? Во всяком случае представленный
перечень имен и произведений (как понимает читатель, далеко не полный)
свидетельствует, во-первых, о возможности такого предположения, и,
во-вторых, о давних и прочных традициях обращения русских литераторов к
документу.
Нет, не сегодня родилась - не знаю, право, как лучше назвать -
документальная проза, или художественная документалистика. В силу
определенных исторических причин она могла иметь взлеты и падения, стало
быть, надо считать, что нынче документалистика всего лишь возродилась. Не на
пустом месте, а имея свои законы и традиции, сложившиеся давно.
В. Шкловский прав, когда говорит, что "деятели искусства опираются на
творческий опты предшествующих поколений. на существующую форму, наследуют
их. Но в старой форме не всегда можно выразить новое содержание. Тогда и
возникают поиски новой формы, способной выразить новое содержание. Старая
форма не остается неизменной, а видоизменяется, новаторски развивается,
обогащается. Действительные причины этих поисков всегда коренятся в новом
содержании"4.
Почему появилась в нашем обществе потребность в новом содержании
документальной литературы, мы уже говорили. Популярность такой литературы
несомненна. Печально лишь то обстоятельство, что, увлекаясь теоретическими
спорами о месте и значении художественной документалистики, далеко не все
очеркисты ощущают свою органическую связь с беллетристикой, из-за чего не
используют великого наследия прошлого.
Добавлю к сказанному, что лично мне глубоко импонирует отношение к
прозе как к родственному литературному виду. Подобно тому как на стыке двух
наук совершаются наиболее выдающиеся открытия - а "зеленая улица" сегодня
лежит непросто перед физикой или химией, но перед астрофизикой, биохимией,
геофизикой и т. д. - подобно этому, быть может, на стыке прозы и
документалистики и рождается новый вид литературы, способный обеспечить
истинный расцвет, дать наивысший уровень достоверности и точно
соответствовать возросшим требованиям современного читателя.
Домысел и вымысел. Однако разговор о мере вымысла в документалистике не
лишен основания, не снят с повестки дня. Напротив, проблема вымысла, но уже
не как критерия, а как инструмента для познания и осмысления
действительности, встает еще острее, нежели прежде.
Говорят, правда одна, многих правд не существует. И тем не менее из
одних и тех же фактов-кирпичиков разные авторы могут построить разные дома.
"Ведь даже два фотографических аппарата," - писал Е. Дорош, - "в руках двух
фотографов дадут не совсем одинаковые изображения одного и того же, в одно и
то же время снятого предмета"5. Отчетливо представляю себе нескольких
литераторов, истинно талантливых, каждый из которых по-своему напишет
портрет одного героя; и столь же ясно вижу невзыскательного к себе писателя,
способного десять героев нарисовать на одно и то же лицо.
В ноябре 1968 г. "Комсомольская правда" опубликовала мой очерк
"Искатели"6. В нем шла речь о молодом инженере-конструкторе Анатолии
Пуголовкине, работающем на автозаводе имени Лихачева. С момента публикации
минуло полтора года, и вот однажды мне в руки попадает белорусская
республиканская молодежная газета с очерком под названием "Начало". В нем
речь идет о молодом человеке - инженере-исследователе Минского автозавода
Василии Дыбале. У меня в очерке: "Через какое-то время Анатолий вызовет у
потомков не меньший интерес, чем тот, который испытываем мы сами к рядовым
представителям прошлых поколений. Внукам и правнукам тоже захочется знать,
как он выглядел, о чем думал, как работал, какие пел песни и какие строил
планы..." Очерк "Начало" имел такой вступление: "Возможно, через какое-то
время Василий Дыбаль вызовет у потомков не меньший интерес, чем тот, который
испытываем мы сами к рядовым представителям прошлых поколений. Внукам и
правнукам тоже захочется знать, как он выглядел, о чем думал, как работал,
какие пел песни и какие строил планы..."
Ну ладно, бывают совпадения. Смотрю дальше. Мой очерк разбит на
маленькие главки: "Внешний вид", "Черты его характера", "Образ его
мышления", "Как он работает", "Его духовный мир" и т. д. "Начало" также
состоит из небольших главок: "Внешний вид", "Черты его характера", "Образ
его мышления"... Ну что ж, и такое возможно. А посмотрю-ка, что "внутри"
материала - ведь герои-то разные! Читаю и не верю своим глазам. У меня:
"Было время, Анатолий Пуголовкин думал, что от него и от таких, как он,
ничего не зависит..." В очерке "Начало": "Было время, Василий Дыбаль думал,
что от него и от таких, как он, ничего не зависит..." У меня: "А читает