Баранчик с базара, из "татарской ямки", потом выщегаливала!.. Вот бенефис-то
будет! Архангелы-то рты разинут! Сам Господь Саваоф...
Доктор вскочил внезапно и затрепал в ладоши:
- Ш-ши ты, подлая, окаянная псина!..
Белка скакнула через Лярву и уюркнула за дачку. Павлин стоял в головах
Лярвы, тряс радужным хвостом-опахалом и топтался. - Глядите, он ее
провожает! - воскликнул доктор. - Вот так апофеоз! Ну, как же не из
трагедии?! - Он потер лоб и сморщился. - Как сон какой-то... И что за память
дырявая! Сегодня я забыл - "Отче наш"! Три часа вспоминал - не мог! Пришлось
открывать молитвенник. Я по поводу этого должен сделать интересное
обобщение, но это потом... А теперь... Да о чем же я говорил-то?..
- Пришли покупать часы, доктор...
- Да, часы... Зашли мы с ней в гнусный какой-то переулок, грязный и
мрачный, у Темзы где-то. Дома старинные, закопченные, козырьки на окнах... и
погода была, как раз для самоубийства: дождишко скверненько так сочился
через желтый, гнилой туман, и огоньки грязного газа в нем - и в полдень! И
вдобавок еще липко воняло морской этой слизью рыбьей... Помню,
отвратительное было настроение. И какой-то хромоногий эмигрантик русский
дорогу нам указал, все кашлял и плевал кровью. Местечко такое... из
Диккенса. А в темных лавках, за зелеными шторками с бахромой, все антиквары,
антиквары в норах своих, как пауки, в пыли, в паутине, серые,
таинственные... пауки глубин жизни... шевелятся там со старьем со всяким, в
губу нашептывают... Чего-то там нет только! И все - отшедшее. Секстаны
ржавые, пиратские шпаги от флибустьеров и буконьеров, "боги" всякие с
островов малайских и папуасских, из тропических прорв и дебрей, из
человечьих костей печатки царьков диких, скальпы там, амулеты... - пеленки,
так сказать, человечьи, но с кровью. И "пауки" эти точно отбор в них делают,
подчищают: кому еще, пожалуй, и пригодится!
- Доктор, вы опять уклоняетесь. Вы про какие-то часы хотели...
Доктор вдумчиво посмотрел на меня и покачал головой.
- Это и есть про часы! Я еще немного соображаю, потому и... про
обстановку. Из каких "пеленок"-то я эти часы принял! Вы то возьмите, что все
эти лавчонки на чем стоят? чуланчики эти человеческие?! На грабеже и
хищении! на слезе, на крови чьей-то, на основном, что в недрах всей
"культуры" человечьей лежит: на том, чтобы загадить и растрясти! Ну, что там
лавчонки!.. это уж самый последний сорт, на манер лукошка, куда кухарка
птичьи кровяные перья сует, себе на подушку... А вы "ма-га-зи-ны"-то
обследуйте! где злато и серебро, и бриллианты, и жемчуга, и ду-ши, ду-ши
опустошенные, человеческие, глаза, истаявшие слезами!.. Ведь всякое
"потрясение"-то, на высокополитическом блюде поданное, с речами, со слезой
братской, бескорыстной и с "дрожью" этой самой восторженной, в подоплеке-то
самой сокровенной, непременно в корешках своих на питательное донышко
упирается, на кулебячку будущую... и всегда обязательно кой для кого
"кулебячки" этой и достигает! Ну, после нашего-то "потрясения" сколько
лукошек-то этих с курячьими перьями создадут! А "магазины", небось, по всему
свету пооткрывались...
Что такое поторкивает-трещит... к морю?.. А, это моторный катер, а
может, и "истребитель". Вон он, черная стрелка в море, бежит и бежит на нас;
бежит за ним, крутится пенный хвост, на две косы сечется.
- Слышите?.. - шепчет доктор и зажимает уши. - "Истребитель"... За ними
это...
- За кем, доктор?..
- Что по амнистии с гор спустились. Не слышали? Теперь их заберут "для
амнистии". Что, трещит?.. Не могу выносить... устал.
Я вижу, как "истребитель" под красным флагом завертывает широко к
пристаньке. Я знаю, что те семеро, недавно спустившихся с гор, непокорных
"зеленых" слышат в своем подвале, что пришел "истребитель"... пришел за
ними.
- Теперь не трещит, доктор.
- Завтра, а может и нынче ночью... - значительно говорит доктор, - их
"израсходуют"... а их сапоги и френчи, и часики... поступят в круговорот
жизни. Их возьмут ночью... Молодую женщину показывали мне сегодня, там ее
муж или жених. Теперь и она слышит... Она, представьте, на что-то надеется!
- На пощаду?..
- На что-то надеется... - шепчет доктор. - Что-то может случиться.
Поживем до завтра.
- Так вы про часы хотели...
- А, да... Мне один знакомый присоветовал там походить, у Темзы:
попадаются чудеса. Матросы со всех концов света такое иной раз привозят, по
океанам рыщут. А мне какие-нибудь редкостные часы хотелось приобрести, от
какого-нибудь мореплавателя, от Кука или Магеллана... Страсть к
экзотическому у меня с детства осталась, от капитана Марриэтта, от Жюль
Верна... От какого-нибудь старинного капитана, "морского волка"... выменял
он, глядишь, у какого-нибудь царька людоедов, а к тому попали от
какого-нибудь там гранда испанского, которого выкинуло с погибшего
корабля... Все мы до страсти любим вещички, связанные с трагедией
человеческой. Ну, попробуйте объявить, что имеется у вас, например, меч,
которым палач китайский тысячу голов отрубил... за тысячи фунтов купят,
найдутся люди! И всякому лестно иметь у себя на стенке, в кабинете, поразить
гостя или девицу прекрасную: "А это вот, скажет, - даже с равнодушием в
голосе, - меч, которым и т.д. ..." Эффект-то какой необыкновенный! Какую
карьеру можно сделать! Вещи чудодейственным образом путешествуют по свету.
Теперь вот наши, русские-то, вещички где, может, гуляют, по каким
интернациональным карманам проживают!..
Вот и забрели мы в одну такую лавчонку. Эмигрантик тот рекомендовал, за
пару шиллингов. И пошептал знаменательно: "Революционер, ирландец, но виду
не подавайте, что знаете". За такое приятное сообщение я хромоногому гиду
еще шиллинг добавил! Зашли. Вонь, представить себе не можете! Треской
тухлой, креветками, что ли... разлагающейся кровью, такой характерный запах.
Ху-же, чем в анатомическом! Хозяин... - как сейчас его вижу. Коренастая
обезьяна, зеленоглазая, красно-рыжая, на кистях шишки синие выперло, и они в
рыжих волосьях, косицами даже. Горилла и горилла. Ротище губастый, мокрый,
рожа хрящеватая, и нос... такой-то хрящ, сине-красный! А на голове
низколобой тоже шерсть красно-рыжая, клочьями. Как поглядел на него, так и
подумал: если все такие революционеры ирландские, дело будет! Самый
настоящий "гом-руль"! На конторке у него, смотрю, бутылка с "уиски" и
осьминог соленый, небольшой, одноглазый. Кусочек колечком отмахнет ножичком
двусторонним, в волосатой рукоятке с копытцем - может и от готтентота
какого, - посолит красной пылью кайенской и закусит. Со мной говорил, а сам
все хлоп да хлоп, из горлышка прямо.
"А-а, русский! Гуд-дэй! Эмигрант? революционер? Да здравствует
республика!" - а сам смеется, осьминога нажевывает. Ну, конечно,
поговорили... и о порядках наших, и про убийство царя-освободителя... А веки
у него были вывернуты, и в них кайен и виски.
"Поздравляю, - говорит, - вас с подвигом! Если у вас так успешно
пойдет, то ваша Россия так шагнет, что скоро ото всего освободится!
Способный и великодушный, - говорит, - вы народ, и желаю нам еще такого
прогресса. Ит-из-вери-уэлл!"
Я, конечно, ему опять лапу-клешню пожал накрепко, как мог, и даже слезы
на глазах у меня, у дурачка русского. Дрожал даже от "чувства народной
гордости"! Сказал, помню:
"У нас даже партия такая создается, чтобы всех царей убивать, такие
люди специальные отбираются, террористы, "люди ужаса беспощадного"! как у
себя этот корень-хрен выведем, по чужим краям двинем динамитом!!!"
Очень это обезьяне понравилось. Зубищи-клыки выставил, кожу спрутову
сплюнул и смеется: "Русский экспорт, самый лучший! Ит-ис-вэри-уэлл!" И опять
друг другу руки пожали. Нет, как вам нравится! Аллианс-то какой культурный,
как именинники! Виски угостил и кусок копченого спрута-осьминога подал на
китайской тарелке с золоченным драконом. На этой самой тарелке, говорит,
сердца казненных палач главному мандарину посылал с рапортом. А может, и
врал. Такой пир антикварно-сакраментальный был... И облюбовал я у него
часы-луковицу. Черного золота часы, с зеленью. Говорит: "Обратите внимание,
это не простые часы, а самого Гладстоуна! Его лакей продал мне от него
подарок. И стоют двадцать пять фунтов!"
Действительно, вырезано под крышкой: "Гладстоун" и замок на горе. А
может быть, и сам, мошенник, вырезал. Ирландец был разбитной мошенник. Уж
очень зеленоглазость его и хрящи эти мне претили, а по разговору и по тому,
что он "ирландец", так сказать, угнетаемый, большую симпатию вызывал. И
хорошо знал, что мошенник, а вот... "фебрис"-то эта самая! И что же сказал!
"Возьмите, за полвека ручаюсь!"
Но главное-то не это. Уж очень всучить старался. Три фунта скинул! И
послушайте, что же сказал! Обратите внимание!: "Берите за двадцать два,
потому что вы русский, и... за вами не пропадет! Своей доблестью... все
вернете! Еще фунт скину! Политикой!.. отдадите! И вот - вспомните мое слово!
- эти часы до-хо-дят, когда у вас, в вашей России великая революция будет!"
Помню, сказал я ему: "Дай-то, Бог!" - "До-хо-дят!" - говорит. И вот -
"до-хо-ди-ли"! И вот - отобрал их у меня тоже... ры-жий! и тоже... с
хрящеватым носом, да-с! Товарищ Крепc! Сту-дент бывший!! Сам и аттестовался:
бывший студент, и даже... - стишками баловался! Это когда я ему заявил, что
я русский интеллигент и доктор, чтобы у меня хоть градусники не отнимали! И
знаете, куда эти часы попали?! Не угадаете.
- В музей... "Истории Ре-во-люции"?!
- Хуже! В... жилетный карман бывшего студента, мистера Крепса! Да-с! И
это так же достоверно, как и то, что сейчас мы с вами - бывшие русские