хоть маэстро функций! сам товарищ Дерябин! Раньше парнишка с Путиловского
заводу наших профессоров пушил и учителям носы утирал, а они улыбались не
без приятности, а тут сам Дерябин! Все козыри ихние! Чтобы вся интеллигенция
явилась! Она любит "Голгофу"-то, ну, с ее вкусами-то и считаются. Ведь
они-то, центр-то, пси-хологи! Все перепоночки интеллигенции-то знают... Все
и явились. С зубками больными даже, с катарами... кашлю что было, насморку!
Они не являлись, когда их на борьбу звали, от Дерябиных-то защищать и себя,
и... Но тут явились на порку аккуратно, заблаговременно! Хоть и в лоскутках
пришли, но в очках! некоторые воротнички надели, может быть для поддержания
достоинства и как бы в протест. Без сапог, но в воротничке, но... покорен!
Доктора, учителя, артисты... Эти - с лицом хоть и насмешливо-независимым, но
с дрожью губ. В глазах хоть и тревожный блуд, и как бы подобострастие, но и
сознание гордое - служение свободному искусству! Кашлянет по театральному,
львенком этаким салонным, будто на сцене, и... испугается - будто
поперхнулся. Товарищ Дерябин в бобровой шапке, шуба внакидку, лисья... как у
Пугачева!
- Но... у него хорьковая шуба...
- Ну да! У него и хорьковая есть. А тут в лисьей. Фи-гу-ра! Или мясник
он был, или в борцах работал... а может быть, и урядник, в хлебном селе
такие попадаются... широкорылый, скуластый... Наган на стол! О просвещении
народа! Что уж он говорил!.. Ну... Да ка-ак зы-кнет!.. - так все и...
"Такие-сякие.... за народную пот-кровь... набили себе головы всяческими
науками! Требую!! раскройте свои мозги и покажите пролетариату! А не
рас-кро-ете... тогда мы их... раскроим!" И наганом! В гроб прямо положил!
Ти-ши-на... Ведь рукоплескать бы надо, а? Дождались какого торжества-то!
Власть ведь наконец-то на просвещение народное призывает! Ведь, бывало,
самоеды как живут, или как свободные американцы гражданские праздники
празднуют, и как отдыхают, и развлекаются, через волшебный фонарь народу
показать тщились, как бы хоть кусочком своего ума-знания-мозга поделиться,
на ушко шепнуть... из-под полы, за двадцать верст по грязи бежали, показать
истину-то как пытались... а тут все мозги требуется показать, а... И как
будто недовольны остались! Не то чтобы недовольны, а... потрясение!
Готовность-то изображают, а в кашле-то некоторая тень есть. Но... когда
пошли, подхихикивали! А доктор один, Шуталов... и говорит: "А знаете... мне
это нравится! Почвенно, а, главное, непосредственности-то сколько! Душа
народная пробуждается! Переварка! Рефлексы пора оставить, не угодно ли... в
черную работу!" И за товарищем Дерябиным побежал! ручку потрясти. Что это -
подлость или... от благородного покаяния?! В помойке пополоскаться?! Ведь
есть такие... Зовут полоскаться и претерпеть. Поклонимся голоте бесстыжей и
победим... помойкой! Чем и покажем любовь к народу! Правда, у таких головы
больше редькой... но если и редька начнет долбить и терзаться -
простим-простим и претерпим! - так... Источимся в страдании сладостном! Вот
она, гниль-то мозговая! Ну, с таким матерьяльцем только в помойке и
полоскаться. Во что Прометей-то, Каин-то прославленный вылился! - в босяка,
на сладостной Голгофе-помойке самозабвенно истекающего любовию! К зверям бы
ушел... не могу!..
Доктор пускает розовенькую бумажку, и она взмывает кверху и порхает
розовой бабочкой. Понесло ее к морю.
- Не спешите. Все хочу главное высказать, а мысли... мозг точат, как
мыши... все перегрызают. Не с кипарисами же говорить?! Не с кем говорить
стало... Боятся говорить! И думать скоро будут бояться. Я им пакетик хочу
оставить, в назидание. Здешние-то, конечно, и не поймут, мавры-то... а вот
бы господам журналистам-то бывшим... Они ведь все по журналистике до
кровопуска-то... Интересно, когда они один на один с собой?.. Не волк же они
или удав? когда пожрет, только бурчание свое слушает в дремоте... Если у них
человеческое что-то имеется, не могут они, когда перед зеркалом с глазу на
глаз... Плюют в себя? как вы думаете... или ржут?!! Или и перед зеркалом
себе успокоительные речи произносят? Во имя, дескать... И шахтер-махер - во
имя?! И - все? Этот вот смокинг - от всенародного портного, не носят?
человечины не едят? Как же не едят?! На каждого из них... сколько сотен
тысяч головушек-то российских падает? А они их речами, речами засыпают,
песочком красным... Так-таки и не возмерится?! О, как возмерится!.. до
седьмого колена возмерится! Вот и об этом во сне мне было... Те - не
задавят! Эти, здешние, что! Но и они наводят нa выводы... Вчера иду по
мосту. Трое звездоносцев обгоняют, в лыках витязей... в издевке-то этой над
давним нашим, - когда лыком сшивали Русь! Про пенсне мое, как полагается,
го-гочут! Молчу. И вот непристойные звуки стали производить, нарочно! Воздух
отравили и го-го-чут! Только человеку может такое в башку прийти... Животное
есть, вонючка... Так она от смерти этим спасается, жидкостью-то своею! Эти
так, а те... слово, душу заразили, все завоняли! и еще весь мир приглашают:
дружно будем... вонять! И есть, идут!! В вони этой даже какое-то искупление
и пострадание находят! возрождение через вонь ждут! Могий вместити! -
говорят!! Франциски Ассизские какие... суп себе из вышвырнутых мощей будут
кушать и... плакать! А потому - пострадание-то сладостно! Словоблудие-то
каково! Что же, уходите?
Он провожает меня, доводит до бассейна и останавливает.
- Тут потише. Я уж в свой... склеп-то и не зову. Да и все прибираюсь,
бумажки какие... Да... я вчера Кука читал, про дикарей, и плакал! Живот
болел от коллегина пирожка... Милые дикари, святые! Тоже, угощали Кука
человечинкой... от радушия угощали! по-медвежьи... и ящерицу на жертвенном
блюде подали! Как эти горы - святы в неведении своем. Горы, падите на нас!
Холмы, покройте! От них уходить жалко. Хожу по садам, каждое деревцо
оглядываю, прощаюсь. Скверно, что так с трупами, валяются там неделями! И
кладбище гнусное, на юру, ветрено... Эту вот руку собаки обгрызут...
- Ведь вce же - химия, доктор?
- А неприятно. Эстетика-то... стоит чего-нибудь? Вон художник знакомый
говорит...- лучше бы хоть удавили! Приказали плакаты против сыпняка
писать... вошей поярче пролетариату изобразить! Написал пару солидных,
заработал фунт хлеба... да дорогой детям отдал: не могу, говорит, от этого
кормиться! Нет, не говорите... Море-то, море-то каково! И блеск, и трепет...
- у Гоголя недавно где-то. Сколько прекрасного было! Ах, на пароход бы
сейчас... где-нибудь в Индийском океане... куда-нибудь на Цейлон пристать...
в джунгли, в леса забраться... Храмы там заросли, в зеленой тишине дремлют.
И Будда, огромный, в зеленом сумраке. Жуки лесные ползают по нем, райские
птицы порхают... то на плечо к нему сядут, то на ухо, чирикают про свое... и
непременно ручеек журчит... А он, давний-давний... с длинными глазами,
смотрит-смотрит, бесстрастно. Я на картинках его таким видал. Чувствуется,
что он все знает! И все молчит! Не мелкое, гаденькое, конечное... но великую
силу "четыреххвостки" или "диктатуру пролетариата", который звуками воздух
отравляет, а... Все знает! Стать бы перед ним так вот... с книгами со всеми
в голове, что за целую жизнь прочитал, с муками, какими накормили... и... -
он бы все понимал! - и сказать только глазами, руками так... "Ну, что? как с
ду-мой-то ты своей, своей?! А он бы - ни ресничкой! Зрячий и мудрый Камень!
Вот так подумаю - и не страшно! Ничего не страшно! Мудрый камень - и вниду в
он! Хоть бы полчаса, для внедрения в... сущее. Ведь я теперь уж кипарисам
молюсь! Горам молюсь, чистоте ихней и Будде в них! Если бы я теперь,
теперь... миндали сажал, миндальному бы богу молился! Ведь и у миндаля есть
свой бог, миндальный. Есть и кипарисный, и куриный. И все - в Лоне
пребывает... Там бы, у подножия, и скончать дни... упереться в Него глазами
и... отойти с миром. Может быть, "тайну" ухватишь - и примиришься. Понимаю,
почему и Огню поклоняются! Огонь от Него исходит, к Нему возвращается! И
ветер... Его дыхание!
Доктор словно хватает ветер, руками черпает. - Чатырдагский, чистый.
Теперь уж он как приятель... Сегодня ночью как зашумел по крыше...
Здравствуй, говорю, друг верный. Шумишь? и меня, старика, не
забываешь?.. А вот... с помойкой не примирюсь! Я умирать буду, а они двери с
крюков тащить! Вчера две рамы и колоду выворотили в том доме, ночью слышал.
А они чужих коров свежевать... а они с девками под моими миндалями валяться?
А они граммофон заведут и "барыню" на все корки? Каждый вечер они меня
"барыней" терзают! Только-только с величайшим напряжением в свое
вглядываться начнешь, муку свою рассасывать... - "барыню" с перехватом! Ужас
в том, что они-то никакого ужаса не ощущают! Ну, какой ужас у бациллы, когда
она в человеческой крови плавает? Одно блаженство!.. И двоится, и
четверится, ядом отравляет и в яде своем плодится! А прекрасное тело юного
существа бьется в последних судорогах от какого-то подлого менингита! Оно -
"папа, мама... умираю... темно... где же вы?!" - а она, бацилла-то, уж в
сердце, в последнем очажке мозга-сознания канкан разделывает под "барыню"!
На автомобилях в мозгу-то вывертывает! У бациллы тоже, может быть,
какие-нибудь свои авто имеются, с поправочками, понятно... Я себе такие
картины по ночам представляю... череп горит! И не воображал никогда, что в
голоде и тоске смертной такие картины приходить могут. На миндале настояно!
Нет, вы скажите, откуда они - такие?! Бациллы человечьи! Где Пастер Великий?
Где сильные, добрые, славные? Почему ушли?! Молчат... Нет, вы погодите, не
уходите... Я вам последнее дерзание покажу... символ заключительный!..
Доктор бежит к водоему: за сарайчик, где у него две цистерны - для лета
и для зимы. Таинственно манит пальцем.
- Всем известно, что у меня особо собранная вода - всегда прозрачная и