Исследование художественного билингвизма на примере творчества О. Сулейменова, привело нас к выводу: нестандартность, самобытность художественного творчества, специфика идиостиля поэта во многом обусловлены спецификой его мировосприятия как билингва, что и заставило задуматься о структуре картины мира билингвов, сформировавшихся на пересечении двух языков и культур. Что может представлять собой ментальный мир билингва? Каким потенциалом осознанных и неосознанных знаний он может владеть, вступая в контакт с монолингвом или таким же билингвом, как он сам? Вопросы достаточно сложные, но предпринять попытку ответить на них можно. В этом плане интересна метафора зеркала, применяемая иногда при исследовании межэтнических культурных контактов (Топоров, Мыльников).
Говоря о моделях мира, реализуемых в различных формах человеческого поведения, В.В. Иванов и В.Н. Топоров констатируют существование следующих способов взаимодействия разных моделей: «а) их изолированное употребление, когда каждая из моделей приурочена к определенной сфере, и существуют правила перехода (детерминированные и вероятностные) от одной модели к другой; б) креолизация, т.е. наложение моделей друг на друга, выявление в них общих или отождествляемых моментов; в) патологическое разъединение моделей и программ поведения личности» [Иванов, Топоров 1965: 8]. Что касается сознания личности, оказавшейся «меж двух зеркал», то полный произвол здесь исключен.
Двуязычная ситуация чаще всего представлена в несбалансированном виде, ибо, как считают Б. Гавранек, А. Мартине, Э. Хауген, полное и автономное владение двумя языками превышает психические возможности обычного человека. Кроме того, в индивидуальной речевой практике и социуме наблюдается функциональная специализация языков (преимущественное употребление того или иного языка в зависимости от сферы общения, темы, собеседника, среды). Интерференция, которая происходит в результате их частичного
отождествления и смешения, проявляется в самых разнообразных формах (иногда на одном, иногда на обоих языках) и затрагивает любые уровни языка. Наибольший интерес, с нашей точки зрения, представляет лексикосемантическая интерференция, обусловленная как различной способностью контактирующих языков репрезентировать действительность (наличием лакун, различным семантическим объемом слов, различием системных связей), так и спецификой знаний о мире. Как звуки в речи иностранца искажаются под влиянием родного языка, так в его речи происходит искажение значений в ходе замещения моделей иностранного языка и культуры моделями родного. «Лексические вариации» возникающие в этом случае, отражают культурные различия и представляют собой бесценный инструмент изучения культуры и общества (Вежбицкая). В общем плане речь должна идти не только о «лексических вариациях». Это пласт знаний, находящийся на поверхности. Не в меньшей степени интерферирующие явления обусловлены спецификой ментального мира носителя двух языков, который формируется на пересечении концептуальных сфер двух этносов с их прошлым и настоящим опытом, материальной и духовной культурой, ценностными ориентирами, стереотипами мышления.
Обращаясь к проблеме структуры картины мира билингвов (двуязычных индивидов), сошлемся на подробный анализ, осуществленный Э.Д. Сулейменовой в рамках контрастивной лингвистики [Сулейменова 1996: 69-119]. Самыми существенными сторонами феномена двуязычия автор считает степень (уровень) владения вторым языком, а также характер существования двух языков в когнитивной системе билингва. Успешность акта коммуникации зависит от языковой компетенции, включающей прагматические и коммуникативные знания, а также внеязыковые знания, которые вряд ли возможно «четко разграничить на релевантные и нерелевантные». Причем важно и то, что использование знаний «имеет в данном случае не только глобальный, но и динамический характер» [Сулейменова 1996: 93]. Думается, успешность акта коммуникации проблематична для билингва не в большей степени, чем для монолингва, что обусловлено самой спецификой человеческого общения, связанного с так называемым «эффектом растворения». Что касается
представления о том, «на каком языке мыслит человек», то сама формулировка кажется нам некорректной, ибо формирование когнитивной системы происходит не только и не столько вербальными средствами. К тому же оно зависит от условий приобщения личности ко второму языку, связано с функциональной специализацией языков, обусловлено тем, на каком языке был репрезентирован и закреплен в сознании билингва данный «кусочек действительности».
Таким образом, структура картины мира билингва отличается от подобной структуры монолингва по следующим параметрам:
1. Когнитивная система билингва сформирована на базе двух языков. Поэтому в картине мира билингва в разной конфигурации, обусловленной индивидуальными особенностями двуязычия, представлена разница в организации лексики двух языков на уровне семемы, слова, семантической группы, значимостей, выраженная, в частности: в различном семантическом объеме слов (наличие-отсутствие тех или иных сем, семем); в различной функционально-стилистической характеристике; в разнице внутренней формы слов и словосочетаний; в наличии межъязыковых лакун, связанных с различным членением окружающего мира и разницей предметного содержания; в разнице парадигматических и синтагматических связей слов и т.д.
Кроме того, мы полагаем, что динамика языковых знаний в сознании билингва несколько отличается от подобных процессов в сознании монолингва: высока вероятность «взаимной» проницаемости лексики двух языков с частичной ассимиляцией своеобразен характер приобретения или утраты сем (в структуре слов одного языка под влиянием второго языка).
Разница внутренней формы слов и фразеологизмов обусловливает и специфику соотношения наивных картин мира двух народов, сохраняющих элементы прототипического (архетипического) сознания, с общей картиной мира.
2. В когнитивную систему включается и весь комплекс знаний о мире: «энциклопедические» знания, или
«внеязыковые» знания. В.И. Герасимов и В.В. Петров считают, что вопросы о составляющих базы знаний исследованы, в общем-то, достаточно полно. По их мнению, «в состав базы знаний входят, по меньшей мере, следующие компоненты:
1) языковые знания: а) знание языка – грамматики (с фонетикой и фонологией), дополненное знанием композициональной и лексической семантики; б) знания об употреблении языка; в) знание принципов речевого общения;
2) внеязыковые знания: а) о контексте и ситуации, знания об адресате (в том числе знание поставленных адресатом целей и планов, его представления о говорящем и об окружающей обстановке и т.д.); б) общефоновые знания (т.е. знания о мире) - знания о событиях, состояниях, действиях и процессах и т.д. [см.: Герасимов, Петров 1988: 11]. К общефоновым знаниям мы можем также причислить систему убеждений и ценностей (внутренние стандарты для восприятия и направления действий), «культурно обусловленные сценарии», т.е. все то, что входит в понятие «концептуального содержания».
Концептуальное содержание («фоновые» знания, «импликационал») в картине мира билингва представляет наибольший интерес с точки зрения контрастивного исследования, ибо в целостную картину мира билингва обязательно вплетаются общефоновые знания, несущие на себе национально-специфический отпечаток.
Таким образом, взаимодействие языковых знаний вызывает различные виды языковой интерференции, в том числе и лексико-семантическую взаимодействие внеязыковых знаний вызывает явление, аналогичное «лингвострановедческой интерференции» (Верещагин, Костомаров), которую в нашем случае уместно назвать «лингвокультурологической интерференцией» (термин В.Т. Клокова).
Думается, попытка контрастивного описания языкового и неязыкового знания (описания «вглубь») в рамках определенной концептосферы может быть рассмотрена как опыт частичной реализации идеи В. фон Гумбольдта, который считал энциклопедическое описание хотя и невероятно трудоемким, но, тем не менее, необходимым этапом в развитии языкознания [см.: Журинская и др. 1986: 36].
Контрастивное описание фрагментов двух национальных концептосфер, входящих в соприкосновение в процессе межкультурной коммуникации, во-первых, позволяет прогнозировать лексико-семантическую и лингвокультурологическую интерференцию в языковом сознании билингва; во-вторых, дает возможность выявить «свойства национального характера, вычитывая их из национально-специфического в соответствующих языках» [Вежбицкая 1996: 17]; в-третьих, может способствовать выявлению и объяснению некоторых этнических стереотипов, формирующихся в процессе межкультурных контактов.
Исходя из постулата, что каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации («концептуализации») мира, ученые единодушно пришли к выводу о том, что выражаемые в языке значения складываются в единую систему взглядов – своеобразную коллективную философию. По мнению В.А. Масловой, «возникает как бы «пространство значений» (в терминологии А.И. Леонтьева), т.е. закрепленные в языке знания о мире, куда непременно вплетается национально-культурный опыт конкретной языковой общности» [Маслова 1997: 49]. Подчеркнем еще раз: способность языка направлять специфику видения и понимания мира вовсе не означает, что человек в состоянии воспринимать и понимать только то, что ему «подсказывает» язык. Вспомним, что наличие-отсутствие цветообозначений в том или ином языке не является критерием оценки восприятия цветового спектра носителями этого языка. наличие лакун в языках может быть восполнено перифрастическими выражениями и т.д.
Заложенная еще в трудах ученых XVIII-XIX вв. идея связи культуры и языка получила целенаправленную разработку в виде антропологического подхода к изучению языка. Однако бурное развитие концепции антропоцентризма в лингвистичекой науке следует отнести ко второй половине XX века. Дж. Брунер говорит в связи с этим о двух когнитивных революциях в лингвистике. Первая когнитивная революция приходится на 50-е годы и связана с разработкой действующих моделей языка (попыткой создать систему автоматического перевода). Известно, что язык оказался принципиально менее регулируемой структурой, чем это представлялось ранее. По мнению Дж. Брунера, первая когнитивная революция закончилась своего рода бифуркацией. Причем, если одна линия развития науки о человеке способствовала созданию компьютерных моделей, то другая характеризует деятельность ученых, которые стремились интегрировать лингвистику и психологию с культурной антропологией и другими науками о человеке, что, собственно, и реализовалось в перспективе как вторая когнитивная революция (60-е годы XX века)