Как формируется культура личности? Как человек входит в культуру?
С точки зрения М.С.Кагана, каналов вхождения в культуру несколько: воспитание, обучение, научение и образование[169].
Воспитание – это целостный процесс формирования личности, охватывающий все виды приобщения человека к культуре, все аспекты социализации индивида.
Воспитание как бы складывает из трех концентрических сфер воздействия на личность. Первая – самая широкая – это стихийное, непреднамеренное влияние на человека условий его жизни, обстоятельств его повседневного бытия, окружающей среды. Вторая – более узкая – целенаправленное влияние на личность людей, желающих сформировать ее по определенной модели: таковы действия родителей, учителей и др. Третья – самая узкая – концентрическая сфера воспитательной деятельности – самовоспитание личности: оно становится возможным лишь в определенном возрасте и на основе сравнительно высокого уровня интеллекта и воли.
Приобщение индивида к культуре, к накопленному социокультурному опыту происходит в процессе выработки умений, знаний и ценностей. Соответственно культура изобрела три разных инструмента социального
наследования – научение, образование и воспитание (в узком смысле слова).
Передача умений, опредмеченных не в книгах, таблицах, чертежах, а вещах – орудиях, инструментах, машинах, опирается на практическое общение (таково общение мастера и подмастерья, учителя и ученика). Эту форму приобщения индивида к культуре называют научением.
Опредмеченные в научных сочинениях знания передаются в процессе образования (начальная, средняя и высшая школа). Механизм этой передачи – коммуникация, т.е. формулирование данной информации в той или иной системе моделей и знаков и трансляция данных сообщения всем, кто понимает язык, на котором они изложены, и обладает необходимой подготовкой для понимания декодируемого текста.
Опредмеченные в идеологических творениях идеи, идеалы, ценности передаются индивиду только в процессе общения, но не того практического и контактного, а духовного общения, которое может быть и дистантным (общение читателя с Шекспиром, Пушкиным и др.), которое принципиально отличается от коммуникации. Коммуникация – это передача кем-то кому-то какой-то информации. Общение – это взаимодействие равноправных партнеров по общему делу. Общение не может быть принудительным, оно требует взаимного желания партнеров, которые совместными усилиями вырабатывают общие взгляды, позиции, убеждения. Только в этих условиях возникает воспитание – формирование у человека системы ценностей, миросозерцания, отношения к жизни, к природе, к людям, к общественным порядкам и т.д.
Но есть и четвертый путь (способ) приобщения к культуре – художественная деятельность, в которое соединяются механизмы образования, научение и воспитания. Речь идет о художественном воспитании.
Художественное воспитание предполагает:
1. формирование у ребенка или взрослого определенных
практических умений (умения рисовать, петь, танцевать, воображать и т.д.);
2. сообщение ему определенных знаний в области истории и теории данного вида искусства;
3. воспитание у него любви к искусству, потребности в общении с искусством – художественного вкуса. Вкус есть способность чувствовать, переживать, эмоционально улавливать красоту мира и искусства.
6. Социальная роль и функции интеллигенции
Интеллигентность - в ее социально-функциональном преломлении - это интеллектуальная специализация сравнительно небольшой группы людей, особо талантливых, образованных, широко эрудированных и специальным образом мотивированных на рефлексию и формулирование тех самых «правил игры» социального общежития... Это особенный (эксклюзивный) социальный заказ, распространяющийся на очень небольшую часть населения. Ни одно общество не может позволить себе специализировать на этой рефлексии более 5-10% граждан. Ни в одной нации не найдется большего процента людей с требуемым уровнем природных интеллектуальных способностей, с соответствующей креативной психоэнергетикой, уровнем социальных амбиций и т.п., и соответственно интеллигентская субкультура не может быть актуальной даже для
большинства городского населения.[170]
Слово «интеллигенция» появляется в 60-х годах 19 века и означало (по В.Далю) «разумную, образованную, умственно развитую часть жителей». Однако это и есть «интеллектуалы» и «профессионалы» - профессора, журналисты, чиновники, врачи, учителя и т.д. И в то же самое время для российского общества второй половины 19 века далеко не каждый учитель, чиновник или военный – интеллигент? Даль, опубликовавший свой словарь в середине 60-х (с 1863 по 1866 год), успел застать лишь начало «явления интеллигенции в России», окончательно оно сформировалось уже после него. Поэтому характеристики «разумный, образованный, мыслящий» действительно соответствуют понятию русского интеллигента, но являются недостаточными. Чего не хватает? Недостает как раз того, что труднее всего поддается определению, и что до сих пор служит источником неутихающих споров. Не хватает некоторой избыточности, трудно артикулируемого дополнительного свойства, которое образованного и мыслящего человека конца 19 века делало интеллигентом. По-видимому, эта избыточность связана с чувством неудовлетворения, которое заставляет образованного человека не только исполнять свои профессиональные обязанности перед обществом, но и делать еще что-то. Земский врач, сельский учитель, столичный журналист, даже достигнув материального (пусть и относительного) благополучия (о котором советский интеллигент мог только
мечтать), не удовлетворены собой и окружающей жизнью; и имея необходимый досуг (который вытекает как раз из вполне обеспеченного профессиональными обязанностями благосостояния), заполняют его особыми мыслями и разговорами о необходимости просвещения, вине перед народом, жадным чтением современной литературы, проповедью, а иногда и действием (хотя действие тут же переводило интеллигента в принципиально другой разряд – революционера, т.к. для истинного интеллигента не действие, а именно раздумие и проповедь являются канонически отличительными признаками).
Перед нами совершенно определенное мировоззрение, которое-то и делает из образованного, просвещенного, мыслящего человека (не удовлетворенного, однако, собой и своей жизнью) истинного российского интеллигента.
Итак, сформулируем предварительную цепочку – образование, профессиональная принадлежность, создающая одновременно досуг и неудовлетворенность, пустоту в жизни, - и избыточность поведения, которая выражается в потребности кого-то просвещать и что-то проповедовать. Кого? С дальним прицелом, конечно, простой народ. С ближним – свое непосредственное окружение. Что? Легче всего было бы ограничиться каким-либо заезженным фразеологическим оборотом вроде революционной пропаганды, но мы попробуем расшифровать. Проповедовать свободу, справедливость и человеколюбие (точнее – народолюбие, еще точнее – простонародолюбие).
А ведь был целый социальный слой, для которого проповедь – часть профессиональных обязанностей - духовенство. Но никто почему-то никогда не называл ни благочестивых деревенских батюшек, ни известных столичных священников (среди которых далеко не все были мракобесами) интеллигентами. И дело не в том, что среди них не встречались образованные, просвещенные и мыслящие люди. Да, священник мог быть, и просвещен, и образован, он проповедовал добро, но интеллигентом не считался (он «служил»). Потому что интеллигентная избыточность предполагала не «службу», профессию (за которую, кстати, деньги платят), а «служение» (то, что впоследствии стало называться «общественной нагрузкой») добросовестное, бескорыстное и сладостное. И следующим отличительным признаком интеллигента должно быть названо его самоощущение.
Но для того, чтобы русская интеллигенция превратилась в советскую, было необходимо, чтобы проповедь свободы, справедливости и народолюбия воплотилась в жизнь. Или – попыталась воплотиться. Но похож ли советский интеллигент на российского, дореволюционного? И да, и нет. Как две версии одного и того же способа отношения к действительности, разнесенные во времени, ибо советский интеллигент, скажем, образца оттепели и застойного периода был просвещенный, мыслящий профессионал, не удовлетворенный собой и жизнью, но благодаря выплачиваемой ему государством зарплате (которую в застойные времена презрительно именовали «пособием по безработице») обладал досугом, достаточным для того, чтобы свое чувство неудовлетворения воплощать в разговорах о необходимости просвещения, свободы и справедливости для «опять обманутого народа».