Каким был ответ Гуссерля? Сейчас я уже не знаю точно, действительно ли он мне сказал это лично, или же об этом я только прочитал у него. <По Гуссерлю,> нет необходимости устранять редукцию, возвращаться к естественной установке и углубляться в метафизику. Ибо все необходимое уже дает анализ, проводимый под знаком редукции. Редукция — это необходимое для всякой философии, причем необходимое во все времена условие философствования о бытии. Результаты, добытые в этой установке, разрешают все, все проблемы, и уже не возникает никакой нужды в метафизике. Ибо в определенном смысле то решение, которого мы достигаем в этой области, уже есть метафизическое решение. И, разумеется, ясно: если решение носит трансцендентально-идеалистический характер, если реальность есть ничто иное как коррелят бесконечного многообразия определенным образом упорядоченных восприятий и мыслительных операций, тогда, конечно, все можно найти уже в ходе анализа чистого сознания в акте и в корреляте. Лишь одно верно, о чем говорили уже неокантианцы: задача эта бесконечна. Но эффект все же однозначен. Так вот, это был еще один спорный пункт в дискуссиях между Гуссерлем и некоторыми из его более старых учеников. Потому что поздние ученики Гуссерля, т.е. его ученики фрайбургского периода, уже не видели здесь никаких трудностей, они как бы полностью вошли в фарватер трансцендентальной феноменологии и были убеждены, что здесь все в порядке, что сделать тут ничего больше нельзя. Впрочем, такая ситуация продолжалась недолго. В конце концов в развитии так называемой фрайбургской феноменологической школы произошла катастрофа. Причиной было влияние Хайдеггера, который ввел совершенно новую проблематику, более понятную и более близкую молодым людям того времени, поскольку он принадлежал к тому же послевоенному поколению и потому намного успешнее находил общий язык с молодежью, вернувшейся с войны. Хайдеггер безусловно обладал и большим ораторским даром, чем Гуссерль. Возникли сложности. Те проблемы, которые раньше благодаря «Логическим исследованиям» и первому тому «Идей» были животрепещущими, по сути дела исчезли. Гуссерль, который после войны решительно обратился в трансцендентальный идеализм, с новыми учениками не встречал в области трансцендентальной редукции никаких затруднений. Когда осенью 1927 г. я приехал к Гуссерлю (я описываю разговор не с ним, а с одним из его учеников, который в то время был очень близок Гуссерлю, но это был не Хайдеггер), я поставил вопрос: как следует понимать коституирование? Нет ли такой области, которая находится до конституирования? И нет ли также таких проблем, которые должны быть [критически] обсуждены до обсуждения <проблемы> конституирования? — На это он мне ответил: нет, конституируется все. Нет ничего, что не было бы конституировано. Все есть эффект конституирования и как таковое выходит в определенном смысле за пределы предельной изначальной имманентной сферы. Все конституировано. К не-конституированному, то есть к тому, из чего развивается или должно развиваться все это конституирование, пробиться по сути дела невозможно. И все.
Тем не менее, я думаю, что вопрос остается открытым: должны ли трансцендентальная редукция и трансцендентальный анализ быть окончательной, первой и последней операцией в философии? Или же они суть лишь некий путь решения некоторых в высшей степени важных проблем, необходимый для того, чтобы затем с приобретенным здесь аппаратом все-таки вернуться к старым метафизическим проблемам?
В качестве следующего пункта я обращусь к тому, что я уже упоминал и поэтому могу рассмотреть кратко. Я думаю, что проведение трансцендентальной редукции и «выключение» позитивных наук в феноменологическом анализе — это две разные операции. Редукция, которая [отталкивается от] генерального тезиса естественной установки [и] каким-то образом «редуцирует» его, порождает радикальную проблему общей установки и способа рассмотрения. Но то, что Гуссерль по праву требует в первом томе «Идей» и в других работах, а именно, что при разрешении определенных проблем философии и, в особенности, всех правильно сформулированных теоретико-познавательных проблем необходимо выключить позитивную науку, означает только то, что в философии мы не имеем права ссылаться ни на одно позитивно-научное утверждение. Это значит только то, что ни одно предположение позитивных наук, то есть естествознания, наук о духе, математики и т.д. (которое, впрочем, совсем не в чем упрекать и за которое несут ответственность физики, химики, математики и т.д.) не может быть принято как предпосылка. Мы, философы, не используем его как посылку наших аналитических исследований.136
В этом смысле все позитивные науки должны быть выключены. Я полагаю, это требование следует принять. Мы должны сказать себе: даже самую чудесную, самым лучшим образом обоснованную науку мы не берем в качестве принципа, в качестве предпосылки для наших дальнейших размышлений. Физик и физиолог говорят, что в пространстве происходит то-то и то-то, скажем, существует какая-то волна или какой-то космический луч, и этот процесс встречается с окончанием моего нерва, и благодаря этому в центральной нервной системе возникает то-то и то-то, и вот я вижу красный цвет, не так ли? Такие утверждения выдвигают все снова и снова, недавно в этой области были сделаны новые открытия. И тогда феноменолог говорит: да, прекрасно, но здесь Вы уже приняли как предпосылку, что физические вещи вообще существуют. Тем самым Вы приняли и то, что познание физических вещей правомерно. И если Вы уже сделали это, то Вам незачем философствовать дальше, это было бы или противоречием или же petitio principii — и все. В этом смысле мне кажется возможным и необходимым осуществлять такую редукцию, выключение даже самых чудесных позитивных наук при решении некоторых проблем теории познания, а именно, в области критики познания. Но это не то же самое и не является столь сложным, как редукция генерального тезиса реального мира в естественной [установке].
Следующий вопрос: к чему должна применяться трансцендентальная редукция, феноменологическая редукция? Об этом у Гуссерля, разумеется, сказано. Прежде всего должен быть редуцирован генеральный тезис реального мира. Именно поэтому я поднимал вопрос о том, что такое генеральный тезис. И Гуссерль сам сказал в первом томе «Идей», что генеральный тезис есть не акт, не акт суждения, но нечто такое, что как бы постоянно есть. Ну и как же я тогда должен применять редукцию к этой постоянной установке (или назовите это так, как Вам угодно это)? Я как-то попытался прояснить это — с помощью сравнения его с психастенией. Но как это происходит? Как это устойчивое состояние может быть теперь модифицировано? Быть может, это удастся. Но эта редукция применяется не только к самому генеральному тезису, к моему состоянию, она применяется <и> к тому, что подпадает под генеральный тезис. Что же подпадает под генеральный тезис? Подпадает мир — и Гуссерль здесь говорит: мир естественной установки. Это и должно быть редуцировано. Что должно быть в нем редуцировано? Характер бытия, коррелят генерального тезиса, характер бытия реального мира, характер бытия любой вещи, которую я здесь [воспринимаю]. Как раз это и должно быть как-то модифицировано!
Но <теперь> меня занимает нечто иное: как далеко простирается это мир? Что принадлежит к этому реальному миру? Нам говорят: пространственно-временное многообразие вещей — а также людей и животных, включая меня самого. Принадлежит ли ему и физическая вещь, а именно, то, что мы сегодня о ней знаем? То, что знал Гуссерль, со временем изменилось. В каком состоянии тогда, то есть до 1913 года, находилась теория атома? Теория Бора уже существовала, но все это так или иначе изменилось, а потом было произведено расщепление атома и т.д. — Принадлежит ли это к реальному миру естественной установки? Аналогично, если Вы вспомните об астрономии, в особенности об астрофизике, теории о том, что происходит, к примеру, на солнце [и т.д.] — Относится ли и это к естественному миру? Или же это только продукт дальнейшего процесса конституирования, который, однако, в некотором смысле не принадлежит нашему миру? Гуссерль хотел позднее определить это более точно. Потому что в «Кризисе» он вместо понятия естественного мира все-таки ввел другое понятие, а именно, понятие жизненного мира. Жизненный мир — это, конечно, тоже мир в естественной установке, [но все же (в более точной формулировке) он не то же самое, что естественный мир]. Поскольку {Гуссерль} говорит: жизненный мир — это то, что остается, когда я устраняю все теории, выключаю, так сказать, все теории, то есть теоретическую физику, биохимию, биологию и т.д. Все это я должен выключить. Но жизненный мир — это в то же время и тот мир, в котором мы живем. Это второе определение. Мир, в котором мы действуем и т.д. — к нему относится вся техника, моя техника тоже. Действительно ли дело обстоит так, что мы живем в неком мире, имеем некий общий жизненный мир, в котором атомы не имеют никакого значения, в котором еще нет никаких атомов, никаких атомных ядер? Разве мы не учитываем это в наших действиях? Могли бы мы создать нашу сегодняшнюю технику, не принимая этого во внимание? Например, если строят такой «Спутник», который должен иметь несгораемую оболочку — тогда он должен быть покрыт с внешней стороны особой субстанцией, отражающей разного рода лучи. В нем есть множество аппаратов высочайшей точности, конструкция которых предполагает истинность самых последних результатов сегодняшнего естествознания. Целые отрасли высокоэффективной промышленности возникли в связи с этим и обогащают наш жизненный мир своими продуктами. Точно так же дело обстоит и с современной биологией, биохимией и их практическими применениями в медицине, в зоотехнике и т.д., и т.п. Все это принадлежит сегодня нашему жизненному миру. Но оно постоянно изменяется. В связи с этим и в этом смысле объем того, к чему должна быть применена редукция, вначале остается неопределенным. Потом, после введения редукции, Гуссерль, конечно, говорит, что позитивные науки должны быть редуцированы, «выключены». Но теперь я спрашиваю: по какому праву? Ведь вся эта область уже выходит за пределы генерального тезиса многих из нас. Во всей этой процедуре его должно что-то направлять, если в конце концов он говорит, что и это я должен исключить. Что же его здесь направляет? — Гуссерль говорит о различных «выключениях»: естественных наук, наук о духе, математики, логики как формальной mathesis universalis. Затем должны быть выключены и все материальные онтологии. Почему? Потому, что это как раз те науки, которые развивают без редукции. А чем они занимаются? Трансцендентными сущностями. А все трансцендентные сущности по определению не имманентны. Но если выключены формальные и материальные онтологии, то тогда отпадает и основание для многих феноменологических решений. Тогда нельзя, например, отделить чистое сознание ото всех трансцендентных областей. Должна быть выключена и трансцендентность Бога. Все это не имеет ничего общего с генеральным тезисом <естественной установки>. Решающей является «трансцендентность» в онтическом смысле, по отношению к чистому сознанию. Но тогда у Гуссерля возникают трудности: каково положение «моего» чистого Я? Ведь чистое Я — это не переживание и не какая-то постоянная данность в потоке переживаний, ведь оно по отношению к нему трансцендентно. Должно ли и мое чистое Я подпадать под редукцию? Гуссерль говорит: нет, нет, оно редуцироваться не должно. — Значит, Я принадлежит к структуре сознания. Затем он цитирует Канта и, по сути дела, также Декарта. Я сформулировал это несколько по-иному: каждое переживание имеет особую Я-форму, форму первого лица. Все мои переживания суть «переживания первого лица», не «он-переживания», не «она-переживания», не «ты-переживания», но «я-переживания». Следовательно, это связано со структурой <переживаний>, хотя чистое Я не есть какой-то элемент сознания; структура сознания однозначно указывает на это. Невозможно поступить иначе, необходимо абсолютно признать чистое Я с его чистыми переживаниями. Итак, таковы (перечисленные по порядку) ответы Гуссерля на вопрос о том, что должно быть редуцировано. И теперь Вы видите, сколь далеко простирается редукция, она распространяется не только на естественный мир, но и на различные другие <предметы>, предметы математики, логики, формальной онтологии и т.д., даже на Бога.