По отношению к Ханольду Зоэ оказывается в положении психоаналитика; она помогает связанному галлюцинациями молодому человеку постепенно выйти из маниакального состояния, выдвигая на первый план аспекты реальной жизни; многочисленные эпизоды, несущие разнообразный смысл, помогают лечению, основанному, по выражению Фрейда, на "лечебной силе любви в случае мании". Ханольд обнаруживает постоялый двор третьего класса — Albergo del Sole, то есть "таверна Солнца"; "Хозяин, — пишет Фрейд, — пользуется случаем, чтобы похвалить свой дом и археологические ценности, имеющиеся у него. Он утверждает, что собственными глазами наблюдал, как возле Форума эксгумировали пару влюбленных, которые, чувствуя неизбежность катастрофы, обнялись и стали в таком положении ждать смерти". Ханольд покупает пряжку, которая, как утверждают, была извлечена "из пепла возле останков молодой женщины". Затем ему снится сон — "удивительно абсурдный", — отмечает Фрейд, излагая его следующим образом: "Однажды, сидя на солнце, Градива делает на стебельке травы скользящий
ЭСТЕТИКА ФРЕЙДА: ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРА
395
узел, чтобы поймать ящерицу, приговаривая при этом: "Прошу тебя, не двигайся, моя подруга права, этот способ действительно хорош, она применяла его с полным успехом". Этот абсурдный сон Зоэ-Градива некоторое время спустя рассказывает своей подруге по имени Гиза Хартлебен, совершающей свадебное путешествие и довольной пребыванием в Помпеях, Ханольд видел ее в Casa del Fauno; становятся ясны слова, меланхолично сказанные Зоэ Ханольду несколько раньше: "Другим, хорошо устроившимся, весенние розы; мне же из твоих рук предначертан лишь цветок забвения".
Но цветок забвения тоже когда-то увядает, память обретает силу и жизнь под нежным, светлым и твердым контролем Зоэ, которая побеждает торможение Ханольда, восстанавливает его прошлое, давая таким образом ключ ко всей истории: Зоэ-Градива была когда-то хорошей знакомой Ханольда, давней подругой детства, которую он оставил, "позабыл", посвятив себя археологии, так что, как уточняет писатель, "женский пол существовал для него до сих пор лишь в виде изделий из бронзы или мрамора". Образ из детства зафиксировался, оказался заключенным в муляже — отсюда то очарование, с которым он действует на Ханольда. Вновь встретив подругу детства, Ханольд обрел женщину и любовь, которую обрела в свою очередь и Зоэ. "Прекрасная реальность, — заключает Фрейд, — победила наконец манию". Описывая финальную картину рассказа, когда Градива — Редивива — Зоэ Бертганг, сияя, идет под солнцем, он делает такое глубокое замечание: "В триумфе Эроса теперь проявляется то ценное и прекрасное, что содержалось в мании".
Легко видеть, что психологическое содержание новеллы покорило Фрейда, который, как он говорил, без колебаний назвал "Гра^иву" "не фантазией, а психиатрическим исследованием". Тема и элементы рассказа полностью отвечают обычным элементам психоаналитического изучения, включающвм торможения, связанные с детством, сексуальные торможения, либидные и фетишистские
396
МЫСЛЬ ФРЕЙДА
фиксации, материалы сновидений, драматическое столкновение галлюцинаций и реальности. Романтический текст содержит к тому же разнообразную символику, придающую ему конкретный и чувственный колорит: убегающая ящерица, ветвь асфоделюса, пряжка, бабочка, щель в руинах, через которую появляются полуденные призраки, разломленный маленький белый хлебец, мушка на руке Градивы и т.д. Все эти образы, фантазии, сновидения, фигуры, жесты, слова, украшения, питая собой очаровательную историю любви, развиваются и организуются по плану, отвечающему в основных своих чертах курсу аналитического лечения.
Фрейд отмечает у романиста, можно сказать, "психиатрические" способности: автор, утверждает он, "пересказал нам историю психического заболевания и его излечения, как бы дав нам основы понимания главных принципов психологии патологических состояний". "Вправе ли он делать это?" — задает вопрос Фрейд. "Соответствует ли принятое романистом понимание происхождения мании вердикту науки?" В ответе Фрейда, с одной стороны, содержится дань уважения искусству, а с другой — утверждение определенных личных позиций относительно понятия "болезнь"; во-первых, пишет он, "необходимо ... действительно сменить роли; это наука не отвечает труду романиста ... наука оставляет провал, который, как мы видим, заполнен писателем". Фрейд подтверждает тем самым принцип, изложенный им в начале исследования, согласно которому поэты и романисты "в понимании души являются учителями для нас, обычных людей". "Психиатр, — подчеркивает Фрейд, — вероятно, отнес бы манию Норберта Ханольда к большой группе паранойи и назвал ее фетишистской эротоманией", он поставил бы, несомненно, диагноз "дегенерация", отбросив таким образом молодого археолога далеко от нас — "нормальных людей".
Писатель выбирает совершенно иной путь, который значительно больше импонирует Фрейду. Художник дает почувствовать, что герой "близок нам", он отвергает
ЭСТЕТИКА ФРЕЙДА: ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРА
397
определения и классификации, которые, как подчеркивает Фрейд, содержат в себе "нечто порочное и бесплодное", и позволяет нам разглядеть в нас самих главные структуры "человеческой психической жизни". Здесь Фрейд вновь обращается к близкой ему теме: "Грань между нормальным и патологическим состоянием души, с одной стороны, условна, а с другой — настолько подвижна, что каждый из нас многократно переходит ее каждый день". Мания Ханольда, изображенная Йенсеном, отсылает нас к элементам наших верований. "В глубине, — замечает Фрейд, — происхождение убеждения в мании ... не отличается по своей сути от способа установления убеждения в нормальном случае, когда торможение не вступает в силу. Наше убеждение представляет собой мысль, в которой объединяются правда и вымысел..."
Фрейд анализирует текст Йенсена как комментатор, который выявляет все его особые элементы и подвергает их проверке с помощью принципов своего исследования, то есть психоанализа, но одновременно признает его огромное значение для собственной работы. Речь идет не о "применении" психоанализа к чуждому объекту, не о неуместном перемещении этого объекта (текста) в произвольно выбранную область, но скорее об обмене, о параллельном рассмотрении, о сопоставлении, когда два равных элемента — текст и анализ — тем более выигрывают в специфичности и самостоятельности, чем глубже их взаимное проникновение. Работа Фрейда над новеллой Йенсена подобна, если можно провести такое сравнение, параллельному свету, используемому, в частности, в археологии для изучения расчищенных поверхностей, который, освещая на первый взгляд совершенно .однородную плоскость, вызывает появление неожиданных картин, удивительных рельефов и трещин, необычных и сложных форм.
Отнюдь не обедняя текст и не "принижая" его значение (как слишком часто считают), психоаналитическая интерпретация представляет способ более внимательного
398
МЫСЛЬ ФРЕЙДА
и тонкого прочтения, позволяющего понять скрытые стороны произведения. Этим скрытым сторонам текста отвечают, мы это чувствуем, наши самые интимные, тайные эмоциональные порывы, и психоанализ пытается дать рациональное толкование двойному сочетанию и взаимодействию написанного и прочтенного. Он делает это, оставляя интерпретацию открытой: в своей аналитической работе Фрейд вынужден, дабы она не стала бесконечной и безграничной, взять из произведения лишь те элементы, которые кажутся ему наиболее значимыми. Он старается их сгруппировать, организовать согласно принципам психоанализа в объединения, несущие оригинальный смысл и, насколько это возможно, проливающие свет на проблему. Если не впадать в догматизм, то в целом строгость психологических законов такова, что возможно с помощью тех же элементов, всегда неопределенных и благодаря этому способных быть по-разному оцененными и интерпретированными, привлекая при необходимости другие факторы, создать совершенно други& схемы, которые также никогда не будут иметь абсолютного значения, не обозначат через свои ясно выраженные ограничения возможность существования и иных фигур.
Особый интерес "Градивы" для Фрейда заключается в том, что это произведение, благодаря своему психологическому содержанию, удивительно хорошо подходит для психоаналитического исследования — данный аспект выражен наиболее отчетливо. Но особая живость письма Фрейда и отмечаемый им самим факт, что он создавал свою работу в "солнечные дни", позволяет увидеть здесь важную личную мотивацию и высказать гипотезу о наличии некой оригинальной фрейдовской темы, заключенной в глубине текста Йенсена. В поддержку такого предположения можно привести следующие весомые аргументы. Общая сильная страсть к археологии объединяет Фрейда и героя книги, так что мы видим, как они совершают одно и то же действие — вешают в своих кабинетах копию "Градивы", молчаливо, но постоянно
ЭСТЕТИКА ФРЕЙДА: ИСКУССТВО И ЛИТЕРАТУРА
399
присутствующую с тех пор в их жизни. Путешествие в Италию представляет собой для Ханольда путь, ведущий к освобождению от невротических фиксаций и открытию любви; а мы знаем, как много значило для Фрейда путешествие в Рим, после которого ему удалось преодолеть свои странные блокировки и которое стало "кульминационной точкой" его существования, эталоном освобождения, отмечающим важный поворот в деятельности и общественном положении. Периодически у него возникала потребность посетить Италию, землю Rom.a-Am.or, чтобы возродиться, вновь обрести "жизнь".