«…Разумеется, новый тоталитаризм вовсе не обязан походить на старый. Управление с помощью дубинок и расстрелов, искусственного голода, массового заключения в тюрьмы и массовых депортаций является не просто бесчеловечным (никто теперь особо и не заботится о человечности), но и явно неэффективным…».
О. Хаксли «О дивный новый мир»,1932 г.
На протяжении целого ряда лет в среде гуманитарной общественности не умолкают дискуссии о назревшем в цивилизованном сообществе кризисе. Кризис затронул не только культуру и социальные сферы, но и перевернул и истощил человека как такового. Отныне человек перестал находиться в центре бытия, и его существование перестало быть самоцелью существования цивилизации в целом.
Научно-технический прогресс принес вместе с кажущимся внешним комфортом субъективный безусловный дискомфорт, а диссонанс устаревшей мировоззренческой системы с реально существующей данностью расколол общественное самосознание, отчуждая человека от понимания текущего момента.
Для современного среднего европейца жизнь потеряла свой онтологический смысл, превратившись в безыдейное существование, чье реальное время определяется набором ключевых образов и символов, заключенных в материальных предметах. Такая ситуация и является кризисной, поскольку погружает цивилизацию в пучину давно забытых аффектов и переживаний. Чем сложнее и минимизированнее становится техника, чем больше людей попадает в прямую зависимость от нее, тем больший процент населения чувствует страх перед завтрашним днем. Современные аналитики и философы уже давно сознают сложившуюся ситуацию.
Двадцатый век оказался, пожалуй, веком самых грандиозных перемен в мире. Особенно была насыщенна его первая половина. Человечество вошло в XX век с философией войны в умах, так как крупные империи были созданы благодаря войнам, а в XVII и XVIII вв. войны, восстания и революции были европейским образом жизни.
Войны, таким образом, и философия войны и революции были постоянными факторами переходного периода к либеральной экономике и либеральному гражданскому обществу.
Все войны велись за ресурсы.
Разграбленный небольшим числом держав мир не устраивал те державы, которые получили меньшую часть. Это привело в первой половине XX века к двум самым жестоким войнам. Жестокость этих войн и большое количество жертв в этих войнах были связаны с развитием военных технологий, что являлось следствием Научно-технического прогресса. Последним достижением в этой области стало ядерное оружие, благодаря которому стало возможным уничтожить все человечество.
После Первой мировой войны философия войны у населения и политических руководителей сохранилась. Различные факторы, прежде всего поиск выхода из социального и экономического кризисов, страх перед внешним и внутренним врагом привели в ряде стран (Германия, Испания, Италия, Португалия, Россия, Япония) к установлению тоталитарных режимов. Итогом такого разворота событий стала Вторая мировая война за передел мира.
Она породила сверхоружие, обладание которым несколькими странами практически положило конец возможности развязывания мировой войны во второй половине XX века.
С середины XX века начинается поиск новой философии - философии мира и благоденствия, который сейчас оборачивается тяжелым и продолжительным кризисом.
Кризис, назревший в настоящем, - многомерен. Это и экономический кризис, кризис культуры и философии, экологический кризис, и, безусловно, кризис демографический.
Когда закончился период войн, перед человечеством встало такое количество нерешенных и трудноразрешимых проблем, что аналитики перестали ориентироваться в сложившейся ситуации. Стало очевидным, что негативные процессы происходят повсеместно. Это факт позволил оценить их как глобальное явление, а термин «кризис» стал их общим знаменателем.
Кризис был, в общем-то, предсказуем. Так в начале XX века немецкий философ Освальд Шпенглер писал: «...Таким образом, задача, первоначально заключавшая в себе органическую проблему современной цивилизации, расширяется до новой философии, философии будущего, если только на метафизически истощенной почве Запада может еще взойти таковая, - единственной философии, которая, по крайней мере, принадлежит к возможностям западноевропейского духа в его ближайших стадиях: до идеи морфологии всемирной истории, мира как истории, которая в противоположность морфологии природы, бывшей доныне единственной темой философии, еще раз охватывает все лики и движения мира в их глубочайшем и последнем значении, хотя в совершенно ином порядке, - не в общей картине всего познанного, а в картине жизни, не в ставшем, а в становлении». (О. Шпенглер. Закат Европы).
Кризис философии, и гуманитарной мысли вообще, являлся следствием отрыва от философии идеализма, так как идея Бога сменилась идеей Машины. В культуре произошло совершенно то же самое - традиционные типы культур вступили в противоречие с современностью, их антиподом стал модерн, вслед за которым, замелькали калейдоскопические осколки новых суррогатов - культур пост модерна.
Тем не менее, все еще сильна позиция традиционализма (34), и западноевропейское общество колеблется между традицией и новаторством. Восточный мир, в особенности Китай, Япония, в гораздо большей степени остается хранителем национально-культурных традиций.
Так, японская цивилизация находится среди наиболее традиционных. Почитание старших, предельная тщательность в выполнении порученной работы - составляют основу социальных ценностных ориентиров японца. Изобретательность, инициатива, личный успех стоят на втором месте и в личном отношении японца к миру и в отношении общественности к оценке личности. В этом заключается принципиальное расхождение мировоззрения представителей европейско-американской цивилизации и Востока.
В этом же заключается и первая причина успешного реформирования общественно-экономической жизни Японии в послевоенный период.
Второй причиной стала ориентация политики государства на развитие внутреннего рынка.
Именно повышение емкости внутреннего рынка обеспечивает стране политическую стабильность, рост промышленного производства и благосостояния.
Благодаря сочетанию этих характеристик, в Японии был создан социум, главной чертой которого является высокое качество труда.
Разумеется, и этот социум не абсолютно совершенен. Он также содержит внутри себя негативный аспект, можно сказать, универсальный цивилизационный груз: жестко регламентированный порядок жизни и труда служит средством социального «отбора».
В таком обществе социально «активными» остаются личности «безопасного» типа, то есть, конформисты. Прочие - отбраковываются, переходя в категории психически больных.
Едва ли, впрочем, опыт Японии окажется пригодным для внедрения в других странах, имеющих другие национальные традиции и характерологические установки. Не исключено, что преимущества японского менталитета в конкурентном противостоянии с западным миром явятся источником новых напряженных взаимоотношений.
Уже и сегодня традиционализм переживает философию войны, вообще характерную для культуры в целом.
Так, один из идеологов традиционализма Ю. Эвола видел задачу современного человека в противостоянии миру, который он называл Кали-юга, на санскрите означает «Темный Век».
Говоря о кризисе цивилизации, Эвола заявляет: «...Вряд ли следует в наших условиях продолжать навязывать людям те установки, которые, будучи закономерными, в любой нормальной традиционной цивилизации, не являются таковыми в нашей анормальной цивилизации, в совершенно отчужденной социальной, интеллектуальной и материальной среде, в ситуации всеобщего распада, в системе, основанной на плохо скрываемом хаосе, и начисто лишенной какой бы то ни было легитимности". (Ю.Эвола «Оседлать тигра»).
Итак, имеются две резко противоположные тенденции современного мира:
- создание открытого общества, удовлетворяющего идее универсализма;
- защита традиционных ценностей, а именно этнической самобытности (языка, культуры, морально-нравственных ценностей) и национального менталитета – основы психического здоровья нации (народа и государства);
Они не совпадают в своей конечной цели и потому с неизбежностью вступят (и уже вступают) в непреодолимое противоречие.
Именно это противоречие тенденций еще не раз станет причиной локальных военных конфликтов, служащих одной цели – построению единого человеческого сообщества с жесткой иерархической структурой.
Разумеется открытое обозначение именно этой причины войн - не в интересах правящей элиты, декларирующей свою демократичность.
В каждом конкретном конфликте причина будет закамуфлирована под экономические (ресурсные - нефть, территория, религиозная нетерпимость и пр.) мотивы, которые, конечно, также будут присутствовать в ситуации. Если же истинные мотивы скрыть не удастся, то нормальные попытки защиты своих национальных интересов будут извращены посредством обвинения в шовинизме или фашизме.
Сложность ситуации усугубляется тем, что нарочитая и демонстративная защита национальных интересов под откровенно фашистскими лозунгами (оскорбляющими национальное или религиозное чувства других народов) действительно будет иметь (и уже имеет) место, поскольку мировая элита заинтересована в полной дискредитации самих зачатков национального самосознания. Следует поэтому ожидать внедрения провокаторов в среду любого движения, консолидирующегося вокруг национальной идеи, и рассматривать в качестве таковых уже имеющихся ультра-националистов.
С другой стороны, в современную эпоху, когда необходимость защита национально-культурного наследия осознается лишь относительно небольшой частью населения, любые практические формы и способы такой защиты не трудно заклеймить, именуя их действиями, попирающими законные интересы противоположной стороны, например, посредством спекуляций на тему «прав человека».