Ну и досталось же коку! Да, это избиение мало чем отличалось от ви- денного мною в каюте. Магридж напрасно старался спастись от разъяренного матроса. Напрасно пытался он укрыться в каюту. Когда Лич сбивал его с ног, Магридж делал попытки докатиться до нее, добраться до нее ползком, старался падать в сторону каюты, но удар следовал за ударом с нестижи- мой быстротой. Лич швырял кока, как мяч, пока наконец Магридж не растя- нулся недвижимый на палубе. Но и после этого он еще продолжал получать удары и пинки. Никто не заступился за него. Лич мог бы убить кока, но, очевно, гнев его иссяк. Он повернулся и ушел, оставив своего врага раростертым на палубе; кок лежал и повизгивал, как щенок.
Но эти двароисшествия послужили только прелюдией к другим событиям того же дня. Под вечер произошла стычка между Смоком и Гендерсоном. В кубрике внезапно раздались выстрелы, и остальные четверо охотников выс- кочили на палубу. Столб густого, едкого дыма - какой всегда бывает от черного пороха - поднялсиз открытого люка. Волк Ларсен бросился туда и исчез в этом дыму. До с долетели звуки ударов. Смок и Гендерсон - оба были ранены, а капит вдобавок еще избил их за то, что они ослушались его приказа и изувили друг друга перед началом охоты. Раны оказались серьезными, и, отколотив охотников, Волк Ларсен тут же принялся лечить их, как умел, и лать перевязки. Я помогал ему, когда он зондировал и промывал раны, и оба молодца стоически переноли эту грубую хирургию без всякого наркоза, подкрепляя свои силы только добрым стаканом виски.
Затем во время первой вечерней полувахты однялась драка на баке. Причиной ее послужили сплетни и наушничество, из-за которых был избит Джонсон. Шум, доносившийся с бака, и синяки, разукрасившие физиономии матросов, свидетельствовали о том, что однполовина команды изрядно от- делала другую.
Вторая вечерняя полувахта ознаменовалась новой дракой - на этот раз между Иогансеном и тощим, похожим на янки охотником Лэтимером. Повод к ней подало замечание Лэтимера, что помощник, дескать, храпит и разгова- ривает во сне. В результате последний получил изрядную трепку, после че- го снова не давал никому спать, без конца переживая - во снесе подроб- ности драки.
Меня тоже всю ночь мучили кошмары. Этот день был похож на страшный сон. Одна зверская сцена сменялась другой, збушевавшиеся страсти и хладнокровная жестокость заставляли людей покушаться на жизнь своих ближних, бить, калечить, уничтожать. Нервы мои были потрясены. Ум возму- щался. До этой поры жизнь моя протекала в относительном неведении зверс- кой стороны человеческой природы. Ведь я всегда жил чисто интеллекту- альной жизнью. Я сталкивался с жестокостью, но только с жестокостью ду- ховной - с колким сарказмом Чарли Фэрасета, с безжалостными эпиграммами и остротами приятелей по клубу и ядовитыми замечаниями некоторых профес- соров в мои студенческие годы.
В и все. Но чтобы люди могли вымещать свой гнев на ближних, проли- вая кровь и калеча Друг друга, - это было для меня внове и повергало в ужас. Не напрасно называли меня "неженка Ван-Вейден", думал я и беспо- койно ворочался на койке, терзаемый кошмарами. Я дивился своему олному незнанию жизни и горько смеялся над собой; казалось, я уже готов был признать, что отталкивающая философия Волка Ларсена дает более пра- вильное объяснение жизни, чем моя.
Такое направление мыслей испугало меня. Я чувствовал, что окружающее зверство оказывает на меня развращающее влияние, омрачая все, что есть хорошего и светлого на свете. Я отдавал себе отчет в том, что избиение Томаса Магриджа - скверное, злое дело, и тем не менее не мог не ликать при мысли об этом происшествии. И, сознавая, что я грешу, что такие мыс- ли чудовищны, я все же захлебывался от бессмысленного злорадства. Я больше не был Хэмфри ВанВейденом. Я был Хэмпом, юнгой на шхуне "Приз- рак". Волк Ларсен был моим капитаном, Томас Магридж и остальные - моими товарищами, и печать, которой они были отмечены, уже начинала проступать и на моей шкуре.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Три дня я работал и за себя и за Томаса Магриджа и могу с гордостью сказать, что спвлялся с делами неплохо. Я знаю, что заслужил одобрение Волка Ларсена, да и матросы были довольны мною во время моего краткого правления в камбузе.
- В первый раз ем чистую пищу, с тех пор как попал на борт, - сказал мне Гаррисон, просунув в дверь камбуза обеденную посуду с бака. - Стряп- ня Том почему-то всегда отдавала тухлым жиром, и сдается мне, что он ни разу не сменил рубашки, как отплыл из Фриско.
- Так оно и есть, - подтвердил я.
- Небось, и спит в ней? - продолжал Гаррисон.
- Будь уверен, - сказал я. - На нем все та же рубашка, и он ее ни ра- зу не снимал.
Но только три дня дал капитан коку на поправку после нанесенных ему побое На четвертый день его за шиворот стащили с койки, и он, хромая и шатаясь от слабости, приступил к исполнению своих обязанностей. Глаза у него так отекли, что он почти ничего не видел. Он хныкал и вздыхал, но Волк Ларсен был неумолим.
- Смотри, чтоб не было помоев! - напутствовал он кока. - И грязи я больше не потерплю! Изволь также иногда менять рубашку, не то я тебя вы- купаю. Понял?
Томас Магридж с трудом ковылял по камбузу, и перй же резкий крен "Призрака" чуть не свалил его с ног. Стараясь сохранить равновесие, он хотел схватиться за железные прутья, предохраняющие кастрюли от падения, но промахнулся и оперся рукой о раскаленную плиту. Раздалось шипение, потянуло запахом горелого мяса, и кок взвыл от боли.
- Господи, господи, вот еще беда-то! - причитал он, усевшись на угольный ящик и размахивая обожженной рукой. - Что ж это за напасть та- кая! Прямо тошно становится! И за что мне это? Уж я ли не стараюсь жить со всеми в ла!
Слезы струились по его опухшим, покрытым кровоподтеками щекам, лицо было перекошено от боли, но сквозь боль проглядывала затаенная злоба.
- Как я ненавижу его! Как ненавижу! - пробормотал он, скрипнув зуба- ми.
- Кого это? - спросил я, но бедняга уже опять начал оплакиватьсвои невзгоды. Впрочем, угадать, кого он ненавидит, было нетрудно, - труднее было бы предположить, что он кого-нибудь любит. В этом человеке сидел какой-то с, заставлявший его ненавидеть весь мир. Мне казалось порой, что Магдж ненавидит даже самого себя, - так нелепо и уродливо сложи- лась его жизнь. В такие минуты во мне пробуждалось горячее сочувствие к нему становилось стыдно, что я мог радоваться его страданиям и бедам. Жизнь подло обошлась с Томасом Магриджем. Она сыграла с ним скверную шту, вылепив из него то, чем он был, и не переставала издеваться над н. Мог ли он быть иным? И, будто в ответ на мои невысказанные мысли, кок прохныкал:
- Мне всегда, всегда не везло. Некому было послать меня в школу, не- кому было меня покормить илиытереть мне разбитый нос, когда я был мальчонкой! Разве кто-нибу заботился обо мне? Кто, когда, спрашиваю я?
- Не огорчайся, Томми- сказал я, успокаивающе кладя ему руку на плечо. - Не унывай! Все наладится. У тебя еще много впереди, ты всего можешь добиться.
- Вранье! Подлое вранье! - заорал он м в лицо, стряхивая мою руку. - Вранье, сам знаешь. Меня не переделат Меня уже сделали - из всяких отбросов! Такие рассуждения хороши для тебя, Хэмп. Ты родился джентльме- ном. Ты никогда не знал, что значит хить голодным и засыпать в слезах оттого, что голод грызет твое пустое брюхо, точно крыса. Нет, мое дело пропащее. Да если даже я проснусь завтра президентом Соединенных Штатов, разве я отъемся за то время, когда бегал по улицам голодным щенком? Раз- ве это исправишь?
Не в добрый час я родился, вот на мою долю и выпало столько бед, что хватило бы на десятерых. лжизни я провалялся по больницам. Хворал ли- хорадкой в Аспинвале, в Гаване, в Нью-Орлеане. На Барбадосе полгода му- чился от цинги и чуть нсдох. В Гонолулу - оспа. В Шанхае - перелом обеих ног. В Уналашке - воспаление легких. Три сломанных ребра во Фрис- ко. А теперь! Взгляни на меня! Взгляни! Ведь опять все ребра переломали! И посмотришь - буду харкать кровью. Кто же мне возместит все это, спра- шиваю я? Кто? Бог, что ли? Видно, он здорово невзлюбил меня, когда отп- равил в плавание по этому проклятому свету!
Это возмущение против судьбы продолжалось больше часа, после чего кок снова принялся за работу, хромая, охая и дыша ненавистью ко всему живу- щему. Его диагноз оказался правильным, так как время от времени ему ста- новилось дурно, он начинал харкать кровью и очень страдал. Но бог, каза- лось, вправду возненавидел его и не хотел прибрать. Мало-помалу кок оправился и стал еще злее прежнего.
Прошло несколько дней, и Джонсон тоже выполз на палубу и кое-как при- нялся за работу. Но ему было еще далеко до поправки, и я нередко наблю- дал украдкой, как он с трудом взбирается вантам или устало склоняется над штурвалом. А хуже всего было то, что он совсем пал духом. Он пресмы- кался перед Волком Ларсеном и перед помощником. Вот Лич - тот держался совсем иначе. Расхаживал по палубе, как молодой тигр, и не скрывал оей ненависти к капитану и к Иогансену.
- Я еще разделаюсь с тобойкосолапый швед! - услышал я как-то ночью на палубе его слова, обращенные к помощнику.
Иогансен выбранился в темноте, и в тот же миг что-то с силой удари- лось о переборку камбуза. Снова послышалась ругань, потом насмешливый хохот, а когда все стихло, я вышел на палубу и увил тяжелый нож, вон- зившийся в переборку на целый дюйм. Почти тогда же появился помощник и принялся искать нож, но я уже завладел им и на следующее утро тайком вернул его Личу. Матрос только осклабился при этом, но в его улке было больше искренней благодарности, чем в многословных излияниях присущих представителям моего класса.