Охотники посмеивались, но сочувственный взгляд девушки вознаградил меня с лихвой за все издевательства Волка Ларсена. По правде говоря, я так давно не встречал ни в ком участия, что теперь оно глубоко тронуло меня, и я сразу стал ее добровольным рабом. Но на Волк Ларсена я был зол. Своими оскорблениями он бросал вызов моему мужскому достоинству, как бы подстрекая меня доказать, насколько твердо я стою на ногах, - ведь этим, по его словам, я был обязан ему.
- Возможно, что стоять на ногах я уже научился, - отпарировал я, - а вот попирать людей ногами - к этому еще не привык.
Он пренебрежительно поглядел на меня.
- Значит, ваше перевоспитание еще далеко не закончено, - сухо обронил он и повернулся кисс Брустер: - Мы здесь на "Призраке" очень гостепри- имны. Мистер Ван-Вейден уже убедился в этом. Мы идем на все, лишь бы на- ши гости чувствовали себя как дома. Не так ли, мистер Ван-Вейден?
- Даже разрешаете им чистить картофель и мыть посуду, не говя уже о том, что порой хватаете их за горло в знак особого дружеского расположе- ния.
- Боюсь, что со слов мистера Ван-Вейдена вы можете составить себе превратное представление о нас, - с притворным беспокойством перебил ме- ня Волкарсен. - Заметьте, мисс Брустер, что он носит на поясе тесак, а это, гм, вещь довольно необычная для помощника капитана. Вообще мистер Ван-Вейден человек, достный всяческого уважения, но иногда он, как бы это сказать, бывает довольно неуживчив, и тогда приходится прибегать к крутым мерам. Впрочем, в спокойные минуты он достаточно рассудителен и справедлив, как, например, сейчас, и, вероятно, не станет отрицать, что лишь вчера грозил убить меня.
Я чуть не задохнулся от возмущения, глаза мои, верно, пылали. Лар- сен указал на меня.
- Вот, посмотрите на него! Он еле сдерживается, даже в вашем при- сутствии. Конечно, он не привык к женскому обществу! Придется и мне воо- ружиться, иначе я не рискну выйти вместе с ним на палубу.
- Прискорбно, прискорбно, - помолчав, пробормотал он, в то время как охотники покатывались со смеху.
Осипшие от морского ветра голоса этих людей и раскаты их грубого хо- хота звучали зловеще и дико. Да и все кругом было диким. И, глядя на эту женщину, такую далекую и чуждую всем нам, я впервые осознал, насколько сам я сжился с этойредой. Я успел хорошо узнать этих людей, узнать их мысли и чувства; я стал одним из них, жил их жизнью - жизнью морских промыслов, питался, как все на морских промыслах, и был погружен в те же заботы. И это уже не казалось мне странным, как Не казалась странной эта грубая одеж и грубые лица, дикий смех, ходившие ходуном переборки каю- ты и раскачивающиеся лампы.
Намазывая маслом ломоть хлеба, я случайно остановил взгляд на своих руках. Суставы были ободраны в кровь и воспалены, пальцы распухли, под ногтями грязь. Я зналчто оброс густой щетинистой бородой, что рукав моей куртки лопнул по шву, что у ворота грубой синей рубахи не хвает пуговицы. Тесак, о котором упомянул Волк Ларсен, висел в ножнах у пояса. До сих пор этоазалось мне вполне естественным, и только сейчас, взгля- нув на все гзами Мод Брустер, я понял, насколько дикий, должно быть, у меня вид - и у меня и у всех окружающих.
Она почувствовала насмешку в словах Волка Ларсена и снова бросила мне сочувственный взгляд. Но я заметил, что она смущена. Ироническое отноше- ние ко мне Волка Ларсена заставило ее еще больше встревожиться за свою судьбу.
- Быть может, меня возьмет на борт какое-нибудь встречное судно? - промолвила она.
- Никаких судов, кроме охотничьих шхун, вы здесь не встретите, - воз- разил Волк Ларсен.
- Но у меня нет одежды, нет ничегнеобходимого, - сказала она. - Вы, верно, забываете, сэр, что я не мужчина и не привыкла к той кочевой жиз- ни, которую, по-видимому, ведете вы и ваши люди.
- Чем скорее вы привыкнете к ней, тем лучше, отвечал Волк Ларсен. - Я дам вам материю, иголку и нитки, - помолчавдобавил он. - Надеюсь, для вас не составит слишком большого труда сшить себе одно-два платья.
Она криво усмеулась, давая понять, что не искушена в швейном ис- кусстве. Мне было ясно, что она испугана и сбита с толку, но отчаянно старается не подать виду.
- Надо полагать, вы, вроде нашего мистера ВанВейдена, привыкли, чтобы за вас все делали другие.
Думаю все же, что ваше здоровье не пострадает, если выудете кое-что делать для себя сами. Кстати, чем вы зарабатываете на жизнь?
Она поглядела на него с нескрываемым изумлением.
- Не в обиду вам будь сказано, но людям ведь надо есть и они должны как-то добывать себе пропитание. Эти вот бьют котиков, тем и живут, я управляю своей шхуной, а мистер Ван-Вейден, по крайней мере сейчас, до- бывает свой харч, помогая мне. А вы чем занимаетесь?
Она пожала плечами.
- Вы сами кормите себя? Или это делает за вас кто-то другой?
- Боюсь, что большую часть жизни меня коили другие, - засмеялась она, мужественно стараясь попасть ему в т, но я видел, как в ее гла- зах, которые она не сводила с него, растет страх.
- Верно, и постель вам стлали другие?
- Мне случалось и самой делать это.
- Часто? Она покачала головой с шутливым раскаянием.
- А вы знаете, как поступают в Соединенных Штатах с бедняками, кото- рые, подобно вам, не зарабатывают себе на хлеб?
- Я очень невежественная, - жалобно проговорила она. - Что же там де- лают с такими, как я?
- Сажают в тюрьму. Их преступление заключается в том, что они не за- рабатыют на пропитание, и это называется бродяжничеством. Будь я мис- тером ВанВейденом, который вечно рассуждает о том, что справедливо и что нет, я бы спросил вас: по какому праву вы живете на свете, если вы не делаете ничего, чтобы оправдать свое существование?
- Но вы не мистер Ван-Вейден, и я не обязана отвечать вам, не так ли?
Она насмешливо улыбнулась, хотя в глазах у нее по-прежнему стоял страх, и у меня сжалось сердце - так это было трогательно. Я чувствовал, что должен вмешаться и направить разговор в другое русло.
- Заработали вы хоть доллар собственным трудом? - тоном торжествующе- го обличителя спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.
- Да, заработала, - отвечала она не спеша, и я чуть не расхохотался, увив, как вытянулось лицо Волка Ларсена. - Помнится, когда я была сов- сем маленькой, отец дал мне доллар за то, что я целых пять минут проси- дела смирно.
Он снисходительно улыбнулся.
- Но это было давно, - продолжала она, - и навряд ли вы станете тре- бовать, чтобы девятилетняя девочка зарабатывала себе на хлеб.
, немного помедлив, она добавила:
- А сейчас я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.
Все, как по команде, оторвали глаза от тарелок и уставились на нее. На женщину, зарабатывающую тысячу восемьс долларов в год, стоило пос- мотреть! Волк Ларсен не скрывал своего схищения.
- Это жалованье или сдельно? - спросил он.
- Сдельно, тотчас ответила она.
- Тысяча восемьсот. Полтораста долларов в месяц, - подсчитал он. - Ну что ж, мисс Брустер, у нас здесь на "Призраке" широкий размах. Считайте себя на жалованье все время, пока вы остаетесь с нами.
Онничего не ответила. Неожиданные выверты этого человека были для нееще внове, и она не знала, как к ним отнестись.
- Я забыл спросить вашей профессии, - вкрадчиво продолжал он. - Ка- кие предметы вы изготовляете? Какие вам потребуются материалы и инстру- менты?
- Бумага и чернила, - рассмеялась она. - Ну и, разумеется, пишущая машинка - Так вы - Мод Брустер! - медленно и уверенно проговорил я, словно обвиняя ее в преступлении.
Она с любопытством взглянула на меня.
- Почему вы так думаете?
- Ведь я не ошибся? - настаивал я.
Она кивнула. Терь уже Волк Ларсен был озадачен. Это магическое имя ничего не говорило ему. Я же гордился тем, что мне оно говорило очь много, и впервые за время этой томительной беседы почувствовал свое пре- восходство.
- Помнится, мне как-то пришлось писать рецензию нмаленький томик... - начал я небрежно, но она перебила меня.
- Вы? - воскликнула она. - Так вы...
Она смотрела на меня во все глаза.
кивком подтвердил ее догадку.
- Хэмфри Ван-Вейден! - закончила она со вздохом облегчения и, бросив невольный взгляд в сторону Волка Ларсена, воскликнула: - Как я рада!..
Ощутив некоторую неловкость, когда эти слова сорвались у нее с губ, она поспешила добавить:
- Я помню эту чересчур лестную для ме рецензию...
- Вы не правы, - галантно возразил я. - Говоря так, вы сводите на нет мою беспристрастную оценку и ставите под сомнение мои крерии. А ведь все наши критики были согласны со мной. Разве Лэнг не нес ваш "Вынуж- денный поцелуй" к числу четырех лучших английских сонетов, вышедших из-под пера женщины?
- Но вы сами при этом назвали меня американской миссис Мейнелл! [12]
- А разве это неверно?
- Не в том дело, - ответила она. - Просто мне было обидно.
- Неизвестное измеримо только через известное, - пояснил я в наилуч- шей академической манере. - Я, как критик, обязан был тогда определить ваше место в литературе. А теперь вы сами стали мерой вей. Семь ваших томиков стоят у меня на полке, а рядом с ними две книги потолще - очер- ки, о которых я, если позволите, скажу, что они не уступают ваш сти- хам, причем я, пожалуй, не возьмусь определить, для каких ваших произве- дений это сопоставление более лестно. Недалеко то время, когда в Англии появится никому не известная поэтесса и критики назовут ее английской Мод Брустер.
- Вы, право, слишком любезны, -ягко проговорила она, и сама услов- ность этого оборота и манера, с которой она произнесла эти слова, пробу- дили во мне множество ассоциацийсвязанных с моей прежней жизнью дале- ко, далеко отсюда. Я был глубо взволнован. И в этом волнении была не только сладость воспоминаний, но и внезапная острая тоска по дому.
- Итак, вы - Мод Брустер! - торжественно произнес я, глядя на нее че- рез стол.
- Итак, вы - Хэмфри Ван-Вейден! - отозвалась она, глядя на меня столь же торжестнно и с уважением. - Как все это странно! Ничего не понимаю. Может бы, надо ожидать, что из-под вашего трезвого пера выйдет ка- кая-нибудь безудержно романтическая морская история?