Вот он открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот миг резкий по- рыв тра налетел на шхуну, сильно накренив. Ветер дико свистел и завы- вал в снастях. Некоторые из охотников тревожно поглядывали на небоПод- ветренный борт, у которого лежал покойник, зарылся в воду, и, когда шху- на выпрямилась, волна перекатилась через палубу, захлестнув нам ноги вы- ше щиколотки. Внезапно хлынул ливень; тяжелые крупные капли били, как градины. Когда шквал пронесся, капитан загорил, и все слушали его, об- нажив головы, покачиваясь в такт с ходившей под ногами палубой.
- Я помню только часть похоронной службы, - сказал Ларсен. - Она гла- сит: "И тело да будет предано морю". Так вот и бросьте его туда.
Он умолк. Люди, державшие лючину, были смущены; краткость церемонии, видимо, озадачила их. Но капитан яростно на них накинулся:
- Поднимайте этот конец, черт бы вас подрал! Какого дьявола вы кани- телитесь?
Кто-то торопливо подхватил конец доски, и мертвец, выброшенный за борт, словно собака, соскользнул в море ногами вперед. Мешок с углем, привязанный к ногам, потянул его вниз.н исчез.
- Иогансен! - резко крикнул капитан своему новому помощнику. - Оставь всех наверху, раз уж они здесь. Убрать топселя и кливера, да поживей! Надо ждать зюйд-оста. Заодно возьми рифы у грота! И у стакселя!
Вмиг все на палубе пришло в движение. Иогансен зычно выкрикивал сла команды, матросы выбирали и травили различные снасти, а мне, человеку сугубо сухопутному, все это, конечно, представлялось сплошной неразбери- хой. Но больше всего поразило меня проявленное этими людьми бессердечие. Смерть человека была для них мелким эпизодом, который канул в вечность вместе с зашитым в парусину трупом и мешком угля, и корабль все так же продолжал свой путь, и работа шла своим чередом. Никто не был взволно- ван. Охотники уже опять смеялись какому-то непристойному анекдоту Смока. Команда выбирала и травила снасти, двое матросов полезли на мачту. Волк Ларсен всматривался в облачное небо с наветренной стороны. А человек, так жалко окончивший свои дни и так недостойно погребенный, опускался все глубже и глубже на дно.
Ощущение жестокости и неумолимости морской стихии вдруг нахлынул на меня, и жизнь показалась мне чем-то дешевым и мишурным, чем-то дим и бессмысленным - каким-то нелепым барахтаньем в грязной тине. Я держался за фальшборт у самых вант и смотрел на угрюмыепенистые волны и низко нависшую гряду тумана, скрывавшую от нас Сан-Франциско и калифорнийский берег. Временами налетал шквал с дождем, и тда и самый туман исчезал из глаз за плотной завесой дождя. А наше странное судно, с его чудовищ- ным экипажем, ныряло по волнам, устремляясна юго-запад в широкие, пус- тынные просторы Тихого океана.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Все мои старания приспособиться к новой для меня обстановке зверобой- ной шхуны "Призрак" приносили мне лишь бесконечные страдания и унижения. Магридж, которого команда назыла "доктором", охотники - "Томми", а ка- питан - "коком", изменился, как по волшебству. Перемена в моем положении резко повлияла на его обращее со мной. От прежней угодливости не оста- лось и следа: теперь он только покрикивал да бранился. Ведь я не был больше изящным джентльменом, с кожей "нежной, как у леди", а превратился в обыкновенного и довольно бестолкового юнгу.
Кок требовал, как это ни смешно, чтобы я называл его "мистер Маг- ридж", а сам, объясняя мне мои обязанности, был невынимо груб. Помимо обслуживания кают-компании с выходившими в нее четырьмя маленькими каю- тами, я должен был помогатьму в камбузе, и мое полное невежество по части мытья кастрюль и чики картофеля служило для него неиссякаемым источником изумления и смешек. Он не желал принимать во внимание мое прежнее положение, вернее, жизнь, которую я привык вести. Ему не было до этого Никакого дела, и признаюсь, что уже к концу первого Дня я ненави- дел его сильнее, чем кого бы то ни было в Жизни.
Этот первый день был для меня тем труднее,то "Призрак", под зариф- ленными парусами (с подобными терминами я познакомся лишь впос- ледствии), нырял в волнах, которые насылал на нас "рещий", как выра- зился мистер Магридж, зюйд-ост. В половине шестого я, по указанию кока, накрыл стол в каюткомпании, предварительно установина нем решетку на случай бурной погоды, а затем начал подавать еду и чай. В связи с этим не могу не рассказать о своем первом близком знакомстве с сильной морс- кой качкой.
- Гляди в оба, не то окатит! - напутствол меня мистер Магридж, ког- да я выходил из камбуза с большим чайником в руке и с несколькими кара- ваями свежеиспеченного хлеба под мышкой. ин из охотников, долговязый парень по имени Гендерсон, направлялся в это время из "четвертого клас- са" (так называли они в шутку свой кубрик) в кают-компанию. Волк Ларсен курил на юте свою неизменную сигару.
- Идет, идет! Держись! - закричал кок.
Я остановился, так как не поня что, собственно, "идет". Дверь кам- буза с треском затворилась за мной, а Гендерсон опрометью бросился к вантам и проворно полез по ним вверх, пока не очутился у меня над голо- вой. И только тут я заметил гантскую волну с пенистым гребнем, высоко взмывшую над бортом. Она шлпрямо на меня. Мой мозг работал медленно, потому что все здесь былоля меня еще ново и необычно. Я понял только, что мне грозит опасност и застыл на месте, оцепенев от ужаса. Тут Лар- сен крикнул мне с юта - Держись за что-нибудь, эй, ты... Хэмп! [3]
Но было уже поздно. Я прыгнул к вантам, чтобы уцепиться за них, и в этот миг стена воды обрушилась на меня, и все смешалось. Я был под во- дой, задыхался и тонул. Палуба ушла из-под ног, и я куда-то полетел, пе- ревернувшись несколько раз через голову. Меня швыряло из стороны в сто- рону, ударяло о какие-то твердые предметы, и я сильно ушиб правое коле- но. Потом волна отхлынула, и мне удалось наконец перевести дух. Я уви- дел, что меня отнесло с наветренного борта за кбуз мимо люка в кубрик, к шпигатам подветренного борта. Я чувствовал острую боль в колене и не мог ступить на эту ногу, или так по крайней мере мне казалось. Я был уверен, что нога сломана. Но кок уже кричал мне из камбуза:
- Эй, ты! Долго ты будешь там валандаться? Где чайник? Уронил за борт? Жаль, что ты не сломал себе шею!
Я кое-как поднялся на ноги и заковылял к камбузу. Огромный чайник все еще был у меня в руке, и я отдал его кокуНо Магридж задыхался от него- дования - то ли настоящего, то ли притвного.
- Ну и растяпа же ты! Куда ты годишься, хотел бы я знать? А? Куда ты годишься? Не можешь чай донести! А я теперь изволь заваривать снова!
- Да чего ты хнычешь? - с новой яростью набросился он на меня через минуту. - Ножку зашиб? Ах ты, маменькино сокровище!
Я не хныкал, но лицо у меня, вероятно, кривилось от боли. Собравшись с силами, я стиул зубы и проковылял от камбуза до кают-компании и об- ратно без дальнейших злоключений. Этот случай имел для меня двоякие пос- ледствия: прежде всего я сильно ушиб коленную чашечку и страл от этого много месяцев - ни о каком лечении, конечно, не могло быть речи, - а кроме того, за мной утвердилась кличка "Хэмп", которой нрадил меня с юта Волк Ларсен. С тех пор никто на шхуне меня иначе и не называл, и я мало-помалу настолько к этому привык, что уже и сам мысленно называл се- бя "Хэмп", словно получил это имя от рождения.
Нелегко было прислуживать за столом каюткомпании, где восседал Волк Ларсен Иогансеном и шестерыми охотниками. В этой маленькой, тесной ка- юте двигаться было чрезвычайно трудно, особенно когда шхуну качало и ки- дало из стороны в сторону. Но тяжелее всего было для меня полное равно- душие людей, которым я прислуживал. Время от времени я ощупыл сквозь одежду колено, чувствовал, что оно пухнет все сильнее и синее, и от боли у меня кружилась голова. В зеркале на стене кают-компании временами мелькало мое бледное, страшн, искаженное болью лицо. Сидевшие за сто- лом не могли не заметить моего состояния, но никто из них не выказал мне сочувствия. Поэтому я почти проникся благодарностью к Ларсену, когда он бросил мне после обеда (я в это время уже мыл тарелки):
- Не обращай вниман на эти пустяки! Привыкнешь со временем. Немно- го, может, и покалечишься, но зато научишься ходить. Это, кажется, назы- вается парадоксом, не так ли? - добавил он.
По-видимому, он остался доволен, когда я, утвердительно кивнув, отве- тил как полагалось: "Есть, сэр".
- Ты должно быть, смыслишь кое-что в литературе? Ладно. Я как-нибудь побеседую с тобой.
Он повернулся и, не обращая на меня больше внимания, вышел на палубу.
Вечером, когда я справился наконец с бесчисленным множеством дел, ме- ня послали спать в кубрик к охотникам, где нашлась свободная койка. Я рад был лечь, дать отдых ногам и хоть на время избавиться от несносного кока! Одежда успела высохнуть на мне, и я, к моему удивлению, не ощущал ни малейших признаков простуды ни от последнего морского купания, ни от более продолжительного пребывания в воде, когда затонул "Мартинес". При обычных обстоятельствах я после подобных испытаний лежал бы,онечно, в постели и около меня хлопотала бы сиделка.
Но боль в колене была мучительная. Насколько я мог понять, так как колено страшно спухло, - у меня была смещена коленная чашечка. Я сидел на своей койки рассматривал колено (все шесть охотников находились тут же - они курили и громко разговаривали), когда мимо прошел Гендерсон и мельком глянул на меня.
- Скверная штука, - заметил он. - Обвяжи потуже тряпкой, пройдет.
Вот и все; а случись это со мной на суше, меня лечил бы хирург и, не- сомненно, прописал бы полный покой. Но следует отдать справедливость этим людям. Так же равнодушно относились они и к своим собственным стра- даниям. Я объясняю это привычкой и тем, что чувствительнос у них при- тупилась. Я убежден, что человек с более тонкой нервной ганизацией, с более острой восприимчивостью страдал бы на их месте куда сильнее.