В сфере перевода при воссоздании неологизмов обычно не возникает особых проблем. Они переводятся по общим правилам: либо с помощью эквивалентного неологизма, имеющегося в языке перевода (сходные процессы научно-технического роста, присущие развитым странам, и быстрое распространение научных, технических, бытовых и культурных новшеств приводят к почти одновременному возникновению многих равнозначных неологизмов в различных языках), либо транскрибируются или переводятся описательно.
Специальной переводческой проблемы, связанной с общеязыковыми неологизмами, видимо, не существует, но в диахронном плане она, безусловно, есть и в литературоведении, и в теории перевода. Восприятие, например, художественной литературы — категория историческая. У оригинала текст канонический, а восприятие его меняется от поколения к поколению. Многие из слов, которые для читателя конца XIX в. были неологизмами, стали для нашего современника обычными словами. А некоторые обычные слова того века превратились в архаизмы. Однако в эпоху создания произведения любой неологизм вводился автором с определенными функциональными целями, ради усиления выразительности и точности речи. Как же воспримет эти функциональные цели современный читатель, если неологизм перестал быть неологизмом? А как быть с обычным словом, которое сделалось архаизмом и воспринимается уже по-иному, вовсе не так, как думалось автору? Канонический текст художественного произведения не есть нечто закостенелое и неизменное. Не меняется он только внешне, а внутренне он живет по своим законам, зависящим от темпов и характера развития языка и общества. Массовое восприятие произведения меняется в связи с обстоятельствами общественной жизни, ростом образованности носителей языка, изменениями культуры, быта, нравов и т. д.
Другое дело — индивидуально-авторское словотворчество, составляющее важную особенность прежде всего художественной речи. Оно многообразно и определяется не только характером и широтой использования лексических и грамматических ресурсов языка, не только своеобычностью тропов автора и манерой его письма, но и особенностями авторских неологизмов. Широкое и систематическое изучение окказиональных слов началось сравнительно недавно.* Обычно утверждают, что термин этот появился в 1957 г. Однако справедливости ради следует напомнить, что индивидуально-авторские неологизмы анализировались нашими филологами и в 30-е годы, а термин «окказиональный» впервые в печати употребила Розалия Шор, когда писала об «окказиональных выражениях» в своей незаслуженно забытой книге «Язык и общество», не потерявшей научной ценности и в наши дни.
' См. Фельдман Н. И. Окказиональные слова в лексикографии // «Вопр. языкознания», 1957, № 4; Винокур Г. О. Маяковский— новатор языка. М., 1943. С. 15—35; Ефимов А. И. Язык сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина. М., 1953. С. 319—363; Смирницкий А. И. Объективность существования языка. М., 1954. С. 16—19; Хохлачева В. И. Индивидуальные словообразования в русском литературном языке XIX в. // Материалы и исследования по истории русского литературного языка. Т. V. М., 1962; Земская Е. А. Как делаются слова. М., 1963; Он же. Окказиональное словообразование В. В. Маяковского (отыменные глаголы и причастия). АКД. М., 1966; Он же. Об окказиональном слове и окказиональном словообразовании // Развитие словообразования современного русского языка. М., 1966; Ханпчра Эр. Окказиональные элементы в современной речи // Стилистические исследования. М., 1972; АржановА. Закон есть закон // «Журналист», 1968, № 3; Лыков А. Г. Заметки об окказиональных и потенциальных словах // «Вопросы современного русского языка». Краснодар, 1968; Он же. Окказиональное слово как лексическая единица речи // «Филологические науки», 1971, № 5; Лопатин В. В. Рождение слова. М., 1963. С. 62—145.
Окказиональные слова — достояние речи. Они всегда экспрессивны, создаются конкретным автором, порождаются целями высказывания и контекстом, с которым связаны и вне которого обычно не воспроизводятся. Даже в обычной речи основная их функция не номинативная, как у простых неологизмов, а характеристическая. Слова эти иногда и становятся общеупотребительными, т. е. входят в лексическую систему языка, но такая метаморфоза случается редко и, главное, они на нее не претендуют, ибо это не просто слова, а особые слова, специально предназначенные для экспрессивных и художественных целей. Вошедшее в язык слово теряет колорит необычности и новизны, но для окказиональных слов в художественной речи важно быть «неожиданными», важно привлечь внимание к своеобразию своей формы и содержания, важно дать понять читателю, что эти слова не воспроизводятся в речи, а творчески создаются в ней.
Спустя десятилетия после своего создания многие окказионализмы не теряют своей новизны, яркости и продолжают отражать индивидуальность словотворца. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечислить хотя бы несколько окказиональных слов, созданных М. Е. Салтыковым-Щедриным: всенипочемство, вертопрашество, подкузьмление, головоушибание, рылокошение, рылобитие, беспощечинность, убаюкиватели (общества), белибердоносцы (литературные), каплунство, халдоватость, натяфтяфкать, душедрянствовать, топтательные (поползновения), ежоворукавичный (смысл), заднекрылечное (знакомство), намазанно-колеснейшие (прорицатели) и др.
Окказиональные слова можно подразделить на две разновидности: потенциальные (потенциализмы) и индивидуально-авторские (эгологизмы) слова. Это два полюса своеобразия, новизны и экспрессивности окказионализмов. Эгологизмы, примеры которых только что приводились, создаются по необычным или малопродуктивным моделям языка и отличаются индивидуально-авторским своеобразием и броской новизной. Чаще всего они появляются в письменной речи и наиболее часты в сатирических, юмористических, пародийных литературных жанрах. Потенциальные слова — тоже новые лексические единицы, которые создаются в процессе общения на основе высокопродуктивных словообразовательных моделей. Авторская индивидуальность почти не влияет на их создание, они очень похожи на существующие в языке слова. Окраска новизны как бы стушевывается в них благодаря высокой регулярности словообразовательного типа, к которому принадлежит созданное слово. Ракетообразный, рюмкообразный, стакановидный, бочковидный, грушеподобный, ракетоподобный и т. п. — все это примеры потенциальных слов. Такие лексические единицы словно бы скрытно существуют в языке, и нужен лишь определенный экстра-лингвистический стимул для их появления в речи. Но все-таки, как справедливо считают сторонники отнесения потенциальных слов к окказионализмам, эти слова создаются в момент речи, к «подходящему случаю» и не воспроизводятся как «готовые к употреблению» лексические единицы. Создаются каждый раз конкретным индивидом для нужд контекста. В них всегда ощущается известная доля новизны. В литературном творчестве любое потенциальное слово, как и любой другой окказионализм, выполняет художественную и экспрессивно-эмоциональную функции. Все это позволяет в дальнейшем рассматривать окказиональные речевые единицы без дифференциации их на потенциальные и индивидуально-авторские слова.*
* Особо следовало бы сказать об окказионализмах в научно-фантастической литературе, когда ими называют вымышленные объекты мысли или им придается значение и форма научного термина. Во всех этих случаях художественная функция нарочито сводится к функции номинативной, хотя нельзя отрицать и того факта, что с помощью этих «псевдотерминов» писатель-фантаст описывает место действия и социосферу.
Окказиональные слова используются в творчестве самых разных и разноязычных писателей. К сожалению, внимательное отношение к окказионализмам не является переводческим правилом. Очень часто переводчики просто не замечают окказионализмов, принимая их за неизвестные им общеупотребительные или региональноупотребляемые слова, и переводят окказионализмы обычной лексикой. Даже воспринимая окказиональное слово, многие переводчики не решаются заняться словотворчеством и прибегают к более или менее удачным описательным эквивалентам. Обратимся хотя бы к переводам произведений Хосе Марти.
Известно, что язык апостола кубинской революции неповторимо своеобразен. Габриела Мистраль писала, что его языковой стиль — это сочетание «оригинальности манеры, оригинальности словаря и оригинальности синтаксиса». Своеобразие письма Хосе Марти проявлялось не только в особом семантическом ореоле, которым он окружил обычные значения слов, и в ярких тропах, не только в умелом использовании архаизованных слов, диалектизмов и суффиксов субъективной оценки, не только в пристрастии к эллипсисам, анафорам и гипербатонам, но и в прямом словотворчестве. Марти говорил: «Я употреблю устаревшее слово, если оно хорошее, и создам новое, если это необходимо» ("Usare lo antiguo cuando sea bueno у creare lo nuevo, cuando sea necesario."). И он действительно создавал новые слова. В одной из статей Эрминио Алмендрос приводит далеко не полный список неологизмов Марти, насчитывающий, однако, 82 слова.* Больше всего среди них прилагательных с суффиксами -oso(a)-, -esco(a)-, udo(a)- и др.: tortugosos (alemanes), momentosa (comida), festosa (muchedumbre), invernosos (pueblos), senuda (moza), selvudos (arboles), idolesco (rostro), ogrescas (naturalezas), vociferos (espiritus), antiatica (muchedumbre), mandariega (gente), blandilocuo (hombre), festual (mesa), poemico (color), aurialado (poeta), auriteniente (hombre), colegiaje (situacion), gansescas (gentes) и др.
* Almendros Herminio. Notas sobre Marti innovador en el idioma // "Casa de las Americas". La Habana, 1967, N 41. P. 31—44. (Конечно, в список могло попасть несколько слов, не изобретенных Марти, а услышанных им и затем использованных, о чем предупреждает Алмендрос, но и эти слова ведь тоже окказионализмы).