Русский макаронический стиль обычно пародирует дворянскую французоманию и образуется смешением русской речи с французскими словами и выражениями. Латинские же языковые элементы традиционно включаются в пародии на речь воспитанников духовных училищ, обычных семинаристов и казеннокоштных бурсаков. Конечно, пародируя рацеи латинистов, Н. Любимов не мог использовать французские языковые элементы, но он заимствует у русских классиков общие черты речевой пародии, а у пародистов семинарской речи — конкретные приемы словотворчества. Таким образом, языковая изобретательность переводчика основывается не столько на его собственной фантазии, сколько на творческом использовании отечественных пародийных традиций. Сходные приемы пародирования легко найти в произведениях Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Лескова, Тургенева, Островского, Мятлева, Помяловского и в русских повестях и романах Квитки-Основьяненко (например, в «Пане Халявском»).
Основные лексические способы пародирования, примененные Н. Любимовым, следующие:
— введение в речь транскрибированных латинских слов: Секвана, ностри, кум, анима, шва, лупанарии, вернакула и др.;
— изобретение окказиональных слов-гибридов, в которых:
а) основа латинская, а конечные форманты русские: трансфретируем, деамбулируем, эксгаустными, люстральный и др.; или
б) основа русская, а конечный формант (чаще полностью, реже частично) латинский (правильный или измененный, неправильный); перекресткус, женолюбус, кошелькабус, расставамус, ожидамус, обогатаре, уплетандо, молендо, охотниссимо, гнусниссимный, баранусовый, такум и сякум и др.;
— употребление вошедших в русский язык латинских слов: терминов (визитации), мифологических наименований (лары, пенаты), общеизвестных слов (интервалы, оперировать), которым контекст, конечно, придает ироническую окраску, а также слов с «реставрированным» латинским значением, т. е. употребленных в свойственном их латинским прародителям смысле (дирекция — направление);
— использование церковнославянизмов: однокорум, поеликве, велелепшейишй и др.;
— употребление архаизмов: тщимся, возблещет, окропившись, вспомоществую в др.;
— словопроизводство составных прилагательных по моделям, которые использовались В. А. Жуковским и Н. И. Гнедичем в переводах «Одиссеи» и «Илиады» (шлемоблещущий Гектор, тучегонитель Зевс). Подобные эпитеты стали характерной стилистической особенностью переводов произведений древнегреческих и древнеримских авторов. У Н. Любимова находим: светоподатель, яатинокудрый;
— придумывание окказиональных слов на основе русских словообразовательных элементов: многолатиноречие, всеобличьяприемлющий.
Конечно, пародийный стиль отрывка создаете не только лексическими средствами и не только перечисленными выше приемами. Он и в своеобразии словосочетаний, и в синтаксисе, в любом смысловом оттенке слов, в художественном единстве всех отобранных переводчиком языковых средств и приемов. Однако осуществленная вивисекция текста наглядно показала, что при переводе бурлескно-пародийной речи не обойтись без разнообразных видов словотворчества и окказиональных слов.*
* Ср. сказанное с оценкой, данной В. Гаком переводу речи лимузинца в статье «Коверкание»или «подделка»? («Тетради переводчика», № 3. М., 1966. С. 38—44).
Казалось бы, при воссоздании пародийных текстов, в которых высмеиваются различные виды жаргона, метко названного Франсиско Кеведо «латинобайством» (latiniparla),* можно заботиться лишь о функционально-стилистической эквивалентности перевода подлиннику, однако, Н. Любимов, следуя своим творческим правилам, сохранил в переводе как функциональную, так и смысловую соотнесенность разглагольствований студента-лимузинца с текстом оригинала.
* См. его замечательный памфлет (к сожалению, почти не изученный в отечественной испанистике) «La culta latiniparia», в котором высмеивается вычурный жаргон испанских аристократов и салонных поэтов.
В речи Ионатуса — пародии на краснобайство богословов, на их латинский язык и способы аргументации — также встречаются окказионализмы:
"Avisez, Domine; il у a dixhuit jours que je suis a matagraboliser cette belle harangue" (I, 91).
«Примите в соображение, что я восемнадцать дней испальцовывал эту блестящую мухоморительную речь» (81). (Далее достойнейший представитель богословского факультета произносит такую латинскую тираду: "Omnis clocha clochabilis, in clocherio clochando, clochans, clochativo clochare facit clochabiliter clochantes. Parisius habet clochas. Ergo glue" (1,91). Составители комментария перевели средневековую латынь псевдоученого оратора тоже в раблезинском духе: «Я рассуждаю следующим образом: всякий колокол колокольный, на колокольне колокольствующий, колоколя колоколительно, колоколение вызывает у колокольствующих колокольственное. В Париже имеются колокола, что и требовалось доказать» (717).
В «Дон Кихоте» Сервантес устами своих героев несколько раз пародирует куртуазную речь рыцарских романов и создает индивидуально-авторские неологизмы. Примером может служить отрывок из разговора Санчо и дуэньи Гореваны.
«... quisiera que hicieran sabidora si esta en este gremio ... el acentradisimo caballero don Quijote der la manchisima, у su escuderisimo Panza.
— El Panza — ... dijo Sancho — aqui esta, у el don Quijotisimo asimismo; у asi podreis, dolorosisima duenisima, decir lo que quisieridisimis, que todos estamos prontos у aparejadisimos a ser vuestros servidorisimos».*
* Miguel Saavedrade Cervantes. El ingenioso hidalgo Don Quijote de Mancha. Segunda parte. Buenos Aires, 1969. P. 692.
«... я бы хотела знать, находится ли в вашем обществе ... безупречнеи-ший рыцарь — Ламанчнейший Дон Кихот и оруженоснейшчй его Панса.
— Панса здесь и Кихотейший Дон тоже, — ...объявил Панса, — так что вы, горемычнейшая и дуэньейшая можете говорить все, что только придет в головейшую вашу голову, мы же всегдайшие готовы к услужливейшим вашим услугам».*
* Мигель Саведра де Сервантес. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Ч. II. / Пер. с исп. Н. Любимова. М., 1963. С. 325.
Конечно, проблема перевода окказиональных слов и, шире, окказионального словотворчества не относится к разряду основных, но в переводоведении ей должно быть отведено определенное место.
17. архаизмы в оригинале и в переводе
Архаизмы неоднородны.* Во-первых, к ним относятся устаревшие слова (или устаревшие значения слов), которые называют исчезнувшие из быта национальной общности предметы обихода, орудия труда, обрядовые вещи понятия, оружие, учреждения, должности и т. п. В русском языке, например, это слова типа опашень, ферязь, армяк, прялка, секира, кольчуга, ясак, стрелец, городовой, стряпчий, целовальник, бомбардир, патефон и т. п. или устаревшие значения таких современных слов, как стол ('престол, княжение'), дом (в смысле 'царская династия'), приказ ('учреждение'), ярлык ('ханская грамота, указ'), ядро ('орудийный снаряд') и т. д. Подобные архаичные слова и значения слов принято называть историзмами.
* Некоторые лингвисты предпочитают в качестве обобщающего термина использовать словосочетания «устаревшие слова» или «устаревшая лексика», классификация которых проводится на разных основаниях: по степени устарелости, причинам архаизации, характеру использования и др. В настоящем пособии автор использует традиционный термин, вполне правомерный при переводческом анализе.
Во-вторых, это собственно архаизмы, т. е. устарелые названия ныне существующих понятий: гонитель, непотребство, ваятель, врачевание, даяние, портмоне, поведать, издревле, всуе, токмо, сей, оный и т. п.
В русском языке обычно выделяется еще один пласт архаизмов, называемых стилистическими. Это общеизвестные и употребительные, прежде всего в книжной речи слова, которые являются синонимами, а точнее лексическими дублетами других слов, и воспринимаются носителями языка как оставшиеся от прошлых эпох лексические единицы, наделенные оттенком торжественности, стилистической приподнятости, «высокой тональности». Речь идет о таких словах, как град, брег, злато, врата, глас, златой, полнощный и др. Своеобычность истории русского языка, связанная с конкуренцией двух параллельных лексических рядов, собственно русского и церковнославянского, привела к появлению таких архаизмов. Русский язык сохранил стилистические архаизмы церковнославянского происхождения, которые в современном языке образуют дублетные пары с обычными словами: град — город, брег — берег, злато — золото, персты — пальцы, стезя — путь, дорога и т. д. Конечно, в других языках, как правило, подобные стилистические архаизмы отсутствуют.
В языковой палитре писателей архаизмы многофункциональны. Их использование зависит от жанра произведения и намерений автора. В исторических романах и повестях архаизмы воссоздают колорит времени и места. В других произведениях они нужны для стилистических целей: с их помощью речь может стать торжественной, возвышенной, иронической, сатирической. Они участвуют в стилизации церковного и официально-делового языка различных эпох. У них богатый набор стилистических функций.
Когда в оригинале архаизмы служат для передачи эмоционально-экспрессивных оттенков, то в переводе таким лексическим единицам обычно соответствуют архаизмы или явно книжные слова. Авторский стиль в переводе воссоздается эквивалентными лексическими средствами. Особых трудностей при этом не возникает, равно как и при переводе историзмов, если они не представляют собой сугубо национальных реалии, когда порою не обойтись и без комментариев. Однако архаизмы выполняют в переводе еще одну важную функцию, которая порождает своеобразную переводческую проблему. О ней следует сказать особо.*