- Вы меня ждали! Боже мой, как я счастлив! - сказал Александр.
- Я ждала? и не думала! - отвечала Наденька, качая головой, - вы знаете, я всегда в саду.
- Вы сердитесь? - робко спросил он.
- За что? вот идея!
- Ну, дайте ручку.
Она подала ему руку, но только он коснулся до нее, она сейчас же вырвала - и вдруг изменилась. Улыбка исчезла, на лице обнаружилось что-то похожее на досаду.
- Что это, вы молоко кушаете? - спросил он. У Наденьки была чашка в руках и сухарь.
- Я обедаю, - отвечала она.
- Обедаете, в шесть часов, и молоком!
- Вам, конечно, странно смотреть на молоко после роскошного обеда у дядюшки? а мы здесь в деревне: живем скромно.
Она передними зубами отломила несколько крошек сухаря и запила молоком, сделав губами премиленькую гримасу.
- Я не обедал у дядюшки, я еще вчера отказался, - отвечал Адуев.
- Какие вы бессовестные! Можно ли так лгать? Где ж вы были до сих пор?
- Сегодня на службе до четырех часов просидел...
- А теперь шесть. Не лгите, признайтесь, уж соблазнились обедом, приятным обществом? там вам очень, очень весело было.
- Честное слово, я и не заходил к дядюшке... - начал с жаром оправдываться Александр. - Разве я тогда мог бы поспеть к вам об эту пору?
- А! вам это рано кажется? вы бы еще часа через два приехали! - сказала Наденька и быстрым пируэтом вдруг отвернулась от него и пошла по дорожке к дому. Александр за нею.
- Не подходите, не подходите ко мне, - заговорила она, махая рукой, - я вас видеть не могу.
- Полноте шалить, Надежда Александровна!
- Я совсем не шалю. Скажите, где ж вы до сих пор были?
- В четыре часа вышел из департамента, - начал Адуев, - час ехал сюда...
- Так тогда было бы пять, а теперь шесть. Где ж вы провели еще час? видите, ведь как лжете!
- Отобедал у ресторатора на скорую руку...
- На скорую руку! один только час! - сказала она, - бедненькие! вы должны быть голодны. Не хотите ли молока?
- О, дайте, дайте мне эту чашку... - заговорил Александр и протянул руку.
Но она вдруг остановилась, опрокинула чашку вверх дном и, не обращая внимания на Александра, с любопытством смотрела, как последние капли сбегали с чашки на песок.
- Вы безжалостны! - сказал он, - можно ли так мучить меня?
- Посмотрите, посмотрите, Александр Федорыч, вдруг перебила Наденька, погруженная в свое занятие, - попаду ли я каплей на букашку, вот что ползет по дорожке?.. Ах, попала! бедненькая! она умрет! - сказала она; потом заботливо подняла букашку, положила себе на ладонь и начала дышать на нее.
- Как вас занимает букашка! - сказал он с досадой.
- Бедненькая! посмотрите: она умрет, - говорила Наденька с грустью, - что я сделала?
Она несла несколько времени букашку на ладони, и когда та зашевелилась и начала ползать взад и вперед по руке, Наденька вздрогнула, быстро сбросила се на землю и раздавила ногой, промолвив: "Мерзкая букашка!"
- Где же вы были? - спросила она потом.
- Ведь я сказал...
- Ах, да! у дядюшки. Много было гостей? Пили шампанское? Я даже отсюда слышу, как пахнет шампанским.
- Да нет, не у дядюшки! - в отчаянии перебил Александр. - Кто вам сказал?
- Вы же сказали.
- Да у него, я думаю, теперь за стол садятся. Вы не знаете этих обедов: разве такой обед кончается в один час?
- Вы обедали два - пятый и шестой.
- А когда же я ехал сюда?
Она ничего не отвечала, прыгнула и достала ветку акации, потом побежала по дорожке. Адуев за ней.
- Куда же вы? - спросил он.
- Куда? как куда? вот прекрасно! к маменьке.
- Зачем? Может быть, мы ее обеспокоим.
- Нет, ничего.
Марья Михайловна, маменька Надежды Александровны, была одна из тех добрых и нехитрых матерей, которые находят прекрасным все, что ни делают детки. Марья Михайловна велит, например, заложить коляску.
- Куда это, маменька? - спросит Наденька.
- Поедем прогуляться: погода такая славная, - говорит мать.
- Как можно: Александр Федорыч хотел быть.
И коляска откладывалась.
В другой раз Марья Михайловна усядется за свой нескончаемый шарф и начнет вздыхать, нюхать табак и перебирать костяными спицами или углубится в чтение французского романа.
- Maman, что ж вы не одеваетесь? - спросит Наденька строго.
- А куда?
- Да ведь мы пойдем гулять.
- Гулять?
- Да. Александр Федорыч придет за нами. Уж вы и забыли!
- Да я и не знала.
- Как этого не знать! - скажет Наденька с неудовольствием.
Мать покидала и шарф, и книгу, и шла одеваться. Так Наденька пользовалась полною свободою, распоряжалась и собою, и маменькою, и своим временем, и занятиями, как хотела. Впрочем, она была добрая и нежная дочь, нельзя сказать - послушная, потому только, что не она, а мать слушалась ее; зато можно сказать, что она имела послушную мать.
- Подите к маменьке, - сказала Наденька, когда они подошли к дверям залы.
- А вы?
- Я после приду.
- Ну, так и я после.
- Нет, идите вперед.
Александр вошел и тотчас же, на цыпочках, воротился назад.
- Она дремлет в креслах, - сказал он шопотом.
- Ничего, пойдемте. Maman, a maman!
- А!
- Александр Федорыч пришел.
- А!
- Mr. Адуев хочет вас видеть.
- А!
- Видите, как крепко уснула. Не будите ее! - удерживал Александр.
- Нет, разбужу. Maman!
- А!
- Да проснитесь; Александр Федорыч здесь.
- Где Александр Федорыч? - говорила Марья Михайловна, глядя прямо на него и поправляя сдвинувшийся на сторону чепец. - Ах! это вы, Александр Федорыч? Милости просим! А я вот села тут да и вздремнула, сама не знаю отчего, видно к погоде. У меня что-то и мозоль начинает побаливать - быть дождю. Дремлю, да и вижу во сне, что будто Игнатий докладывает о гостях, только не поняла, о ком. Слышу, говорит, приехали, а кто - не пойму. Тут Наденька кличет, я сейчас же и проснулась. У меня легкий сон: чуть кто скрипнет, я уж и смотрю. Садитесь-ка, Александр Федорыч, здоровы ли вы?
- Покорно благодарю.
- Петр Иваныч здоров ли?
- Слава богу, покорно благодарю.
- Что он не навестит нас никогда? Я вот еще вчера думала: хоть бы, думаю, раз заехал когда-нибудь, а то нет - видно, занят?
- Очень занят, - сказал Александр.
- И вас другой день не видать! - продолжала Марья Михайловна. - Давеча проснулась, спрашиваю, что Наденька? Спит еще, говорят. - Ну, пускай ее спит, говорю, целый день на воздухе - в саду, погода стоит хорошая, устанет. В ее лета спится крепко, не то что в мои: такая бессонница бывает, поверите ли? даже тоска сделается; от нерв, что ли, - не знаю. Вот подают мне кофе: я ведь всегда в постеле его пью - пью да думаю: "Что это значит, Александра Федорыча не видать? уж здоров ли?" Потом встала, смотрю одиннадцатый час - прошу покорнейше! людишки и не скажут! Прихожу к Наденьке - она еще и не просыпалась. Я разбудила ее. "Пора, мол, мать моя: скоро двенадцать часов, что это с тобой?" Я ведь целый день за ней, как нянька. Я и гувернантку отпустила нарочно, чтоб не было чужих. Вверь, пожалуй, чужим, так бог знает что сделают. Нет! я сама занималась ее воспитанием, строго смотрю, от себя ни на шаг, и могу сказать, что Наденька чувствует это: от меня тайком и мысли никакой не допустит. Я ее как будто насквозь вижу... Тут повар пришел: с ним с час толковала; там почитала "Memoires du diable"*... ["Воспоминания беса" (франц.)] ах, какой приятный автор Сулье! как мило описывает! Там соседка Марья Ивановна зашла с мужем, так я и не видала, как прошло утро, гляжу, уж и четвертый час и обедать пора!.. Ах, да: что ж вы к обеду не пришли? мы вас ждали до пяти часов.
{"Воспоминания беса" (1837-1838) - авантюрный роман французского
писателя Фредерика Сулье (1800-1847).}
- До пяти часов? - сказал Александр, - я никакие мог, Марья Михайловна: служба задержала. Я вас прошу никогда не ждать меня долее четырех часов.
- И я то же говорила, да вот Наденька: "Подождем да подождем".
- Я! ах, ах, maman, что вы! Не я ли говорю: "Пора, maman, обедать", а вы сказали: "Нет, надо подождать, Александр Федорыч давно не был: верно, придет к обеду".
- Смотрите, смотрите! - заговорила Марья Михайловна, качая головой, - ах, какая бессовестная! свои слова да на меня же!
Наденька отвернулась, ушла в цветы и начала дразнить попугая.
- Я говорю: "Ну, где теперь Александру Федоры чу быть? - продолжала Марья Михайловна, - уж половина пятого". - "Нет, говорит, maman, надо подождать, - он будет". Смотрю, три четверти: "Воля твоя, говорю я, Наденька: Александр Федорыч, верно, в гостях, не будет; я проголодалась". - "Нет, говорит, еще подождать надо, до пяти часов". Так и проморила меня. Что, неправда, сударыня?
"Попка, попка! - слышалось из-за цветов, - где ты обедал сегодня, у дядюшки?"
- Что? спряталась! - промолвила мать, - видно, совестно на свет божий смотреть!
- Вовсе нет, - отвечала Наденька, выходя из боскета, и села у окна.
- И таки не села за стол! - говорила Марья Михайловна, - спросила чашку молока и пошла в сад; так и не обедала. Что? посмотри-ка мне прямо в глаза, сударыня.
Александр обомлел при этом рассказе. Он взглянул на Наденьку, но она обернулась к нему спиной и щипала листок плюща.
- Надежда Александровна! - сказал он, - ужели я так счастлив, что вы думали обо мне?
- Не подходите ко мне! - закричала она с досады, что ее плутни открылись. - Маменька шутит, а вы готовы верить!
- А где ж ягоды, что ты приготовила для Александра Федорыча? - спросила мать.
- Ягоды?
- Да, ягоды.
- Ведь вы их скушали за обедом... - отвечала Наденька.
- Я! опомнись, мать моя: ты спрятала и мне не дала. "Вот, говорит, Александр Федорыч приедет, тогда и вам дам". Какова?
Александр нежно и лукаво взглянул на Наденьку, Она покраснела.
- Сама чистила, Александр Федорыч, - прибавила мать.
- Что это вы все сочиняете, maman? Я очистила две или три ягодки и те сама съела, а то Василиса...
- Не верьте, не верьте, Александр Федорыч: Василиса с утра в город послана. Зачем же скрывать? Александру Федорычу, верно, приятнее, что ты чистила, а не Василиса.