пели. Ожидавшие тут глуповцы, в числе четырех человек, ударили в тазы, а од потрясал бубном. Потом начали подносить дары: подали тешку осетро- ю соленую, да севрюжку провесную среднюю, да кусок ветчины. Вышел бри- гадир из брички и стал спорить, что даров мало, "да и дары те не настоя- щие, а лежалые", и служат к умалению его чести. Тогда вынули глуповцы еще по полтиннику, и бригадир успокоился.
- Ну, теперь показывайте мне, старички, - сказал он ласково, - каковы
у вас есть достопримечательности?
Стали ходить взад вперед по выгону, но ничего достопримечательного
не нашли, кроме одной навозной кучи.
- Это в прошлом году, как мы лагерем во время пожара стояли, так в ту
порусякого скота тут довольно было! - объяснил один из стариков.
- Хоро бы здесь город поставить, - молвил бригадир, - и назвать его
Домнославом, в честь той стрельчихи, которую вы занапрасно в т время
обеспокоили!
И потом прибавил:
- Ну, а в недрах земли как?
- Об этом мы неизвестны, - отвечали глуповцы, - думаем, что много
всего должно быть, однако допытываться боимся, как бы кто не увидал да
начальству не пересказал!
- Боить?! - усмехнулся бригадир.
Словом сказать, в полчаса, да и то без жды, весь осмотр кончился.
Видит бригадир, что времени остается много (отбытие с этого пункта было
назначено только на другой день и начатужить и корить глуповцев, что
нет у них ни мореходства, ни судоходства, ни горного и монетного промыс-
лов, ни путей сообщения, ни даже статистики - ничегочем бы начальнико- во сердце возвеселить. А главное, нет предприимчивости.
- Вам бы следовало корабли заводить, кофей-сахар развозить, сказал
он, - а вы что!
Переглянулись между собой старики, видят, о бригадир как будто и к
слову, а как будто и не к слову свою ре говорит, помялись на месте и
вынули еще по полтиннику.
- На этом спасибо, - молвил бригадир, - а что про мореходство сказа-
лось, на том простите!
Выступил тут вперед од из граждан и, желая подслужиться, сказал,то припасена у него за пазухой деревянного дела пушечка малая на колес-
цах и гороху сушеного запасец небольшой. Обрадовался бригадир этой заба- ве несказанно, сел на лужок и начал из пушечки стрелять. Стреляли долг даже умучились, а до обеда все еще много времени остается.
- Ах, прах те побери! Здесь и солнце-то словно назад пятится! - ска-
зал бригадир, с негодованием поглядывая на небесное светило, медленно выплывающее по направлению к зениту.
Наконецоднако, сели обедать, но так к со времени стрельчихи До-
машки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал гово- рить неподобные речи и, указывая на "деревянного дела пушечку",угрожал всех своих амфитрионов перепалить. Тогда за хозяев вступия денщик, Ва- силий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но не гораздо.
- Пустое ты дело зате! - сразу оборвал он бригадира, - кабы не я,
твой приставник, - слова бы тебе, гунявому, не пикнуть, а не то чтоб за
экое орудие взяться!
Время между тем продолжало тянуться с безнадежною вялостью. Обеда-
ли-обедали, пилиили, а солнце все высоко стоит. Начали спать. Спа- ли-спали, весь хмель переспали, наконец начали вставать.
- Никак солнце-то высоко взошло! - азал бригадир, просыпаясь и при-
нимая запад за восток.
Но ошибка была столь очевидна, что даже он понял ее. Послали дного
из стариков влупов за квасом, думая ожиданием сократить время, но ста-
рик оборотил духом и принес на голове целый жбан, не пролив ни капли. Сначала пилквас, потом чай, потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошки осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала и расп- ространяла смрад.
- Слава Богу! не видали, как и день кончился! - сказал бригадир и,
завернувшись в шинель, улегся спать во второй раз.
На другой день поехали наперерез и, по счастью, встретили по дороге
пастуха. Стали его спрашивать, кто он таков и зачем пустым местам ша-
тается, и нет ли в том шатании умысла. Пастух сначала оробел, но потом во всем повинился. Тогда его обыскали и нашли хлеба ломотьебольшой да лоскуток от онуч.
- Сказывай, в чем был твой умысел? - допрашивал бригадир с пристрас-
тием.
Но пастух на все вопросы отвечал мычанием, так что путешественники
вынуждены были, для дальнейших расспросов, взять его с сою и в таком
виде приехали в другой угол выгона.
Тут тоже в тазы звонили и дары дарили, но время пошло поживее, потому
что допрашивали пасха, и в него грешным делом из малой пушечки стреля-
ли. Вечером опять зажгли плошку и начадили так, что у всех разболелись головы.
На третий день, отпустив пастуха, отправились в середку, но тут ожи-
дало бригадира уже настоящее торжество. Слава о его путешествиях росла не по дням, а по часам, и так как день был праздничный, то глуповцы ре- шились ознаменовать его чем-нибудь особенным. Одевшись в лучшие одежды, они выстроили в каре и ожидали своего начальника. Стучали в тазы, пот- рясали бубнами, и даже игла одна скрипка. В стороне дымились котлы, в которых варилось и жарилось такое количество поросят, гусей и прочей живности, что даже попам стало завидно. В первый раз бридир понял, что любовь народная есть сила, заключающая в себе нечто съедобное. О вышел из брички и прослезился.
Плакали тут все, плакали и потому,то жалко, и потому, что радостно.
В особенности разливалась одна древняя старуха (сказывали, что она была
внучка побочной дочери Марфы Посадницы).
- О чем ты, старушка, плачешь? - спросил бригадир, ласково трепля ее
по плечу.
- Ох ты наш батюшка! как нам не плакать-то, кормилец ты наш! век мы
свой все-то плачем... все плачем! - всхлипывала в ответ старуха.
В полдень поставили столы и стали обедать; но бригадирыл так неос-
торожен, что еще перед закуой пропустил три чарки очищенной. Глаза егвдруг сделались неподвижни и стали смотреть в одно место. Затем, съев- ши первую перемену (были щи с солониной), он опять выпил два стакана и начал говорить, что емуужно бежать.
- Ну, куда тебе без ума бежать? - урезонивали его почетные глуповцы,
севшие по сторонам.
- Куда глаза глядят! - бормотал он, очевидно припоминая эти слова извоего маршрута.
После второй перемены (был поросенок в сметане) емсделалось дурно;
однако он превозмог себя и съел еще гуся с капустою. После этого ему пе-
рекосило рот.
Видно было, как вздрогнула на лице его какая-то административная жил-
ка, дрожала-дрожала и вдруг замерла... Глуповцы в смятении и испуге повскакали с своих мест.
Кончилось...
Кончилось достославное градоначальство, омрачившееся в последние годы
двукратным врумлением глуповцев. "Была ли в сих вразумлениях необхо-
мость?" - спрашивает себя летописец и, к сожалению, оставляет этот воп- рос без ответа.
На некоторое время глуповцы погрузились в ожидание. Они боялись, чтоб
их не завинили в преднамеренном окормлении бригадира и чтоб опять не
раздалось неведомо откуда: "туру-туру!"
Встаньте гуще!
Чтобы пуще
Побеждать врага!
К счастоднако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными.
Через недю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством
принятых им административных мер заставил забыть всех старых градона-
чальник, в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородав- кин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег раз- велостакое множество, что даже куры не клевали их... Потому что это были ассигнации. ВОЙНЫ ЗА ПРОСВЕЩЕНИЕ
Василиск Семенович Бородавкин, сменший бригадира Фердыщенку, предс-
тавлял совершенную противоположность своему предместнику. Насколько пос- ледний был распущен и рыхл, настолькже первый поражал расторопностью и какою-то неслыханной административной въедчивостью, которая с особенной энергией проявлялась в вопросах,асавшихся выеденного яйца. Постоянно застегнутый на все пуговицы и имея наготове фуражку и перчатки, он представлял собой тип градоначальника, у которого ноги во всякое время готовы бежать неведомо куда. Днем он, как муха, мелькал по городу, наб- людая, чтоб обыватели имели бодрый и веселый вид; ночью - тушил пожары, делал фальшивые тревоги и вообще заставал врасплох.
Кричал он во всякое время, и кричал необыкновенно. "Столько вмещал он
в себе крику, - говорит по этому поводу летописец, - что от оного многие
глуповцы и за себя, и за детей навсегда испугались". Свидетельство заме-
чательное и находящее себе подтверждение в том, что впоследствии на- чальство вынуждено было дать глуповцам разные льготы, именно "испуга их ради".ппетит имел хороший, но насыщался с поспешностью и при этом роп- тал. Даже спал только одним глазом, что приводило в немалое смущение его жену, которая, несмотря на двадцатипятилетнее сожительство, не могла без содрогания видеть его другое, недремлющее, совершенно круглое и любопыт- но ннее уставленное око. Когда же совсем нечего было делать, то есть нередстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в жизни са- мых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он или издавал законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапож- ного носка, или возобнлял в своей памяти военные сигналы.
Была и еще одна особенность заородавкиным: он был сочинитель. За
десять лет до прибытия в Глупов он начал писать проект "о вящем армии и
флотов по всему лицу распространении, дабы через то возвращение (sic)
древн Византии под сень Россикия державы уповательным учинить", и
каждый день прибавлял к нему одной строчке. Таким образом составилась
довольно объемистая тетрадь, заключавшая в себе три тысячи шестьсот
пятьдесят две строчки (два да было високосных), на которую он не без
гордости указывал посетителям, прибавляя при том:
- Вот, государь мой, сколь далеко я виды своиростираю!