Было у него и семейство; но покуда он градоначальствовал, никто из
обывателей не видал ни жены, ни детей его. Был слух, что они томиль
где-то в подвале градоначальнического дома и что он самолично раз в
деньчерез железную решетку, подавал им хлеб и воду. И действительно,
когда последовало его административное исчезновение, были найдены в под-
вале какие-то нагие и совершенно дикие существа, которые кусались, з- жали, впивались друг в друга когтями и огрызались на окружающих. И вы- вели на свежий воздух и дали горячих щей; ачала, увидев пар, они фыр- кали и выказывали суеверный страх; но потом обручнели и с такою зверскою жадностию набросились на пищу, что тут же объелись и испустили дух.
Рассказывали, что возвышением своим Угрюм-Бурчеев обязан был совер-
шенно особенному случаю. Жил будто бы на свете кой-то начальник, кото- рый вдруг встревожился мыслью, что никто из подчиненных не любит его.
- Любим, вашество- уверяли подчиненные.
- Все вы так наосуге говорите, - настаивал на своем начальник, - а
дойди до дела, так никто и пальцем для ме не пожертвует.
Мало-помалу, несмотря на престы, идея эта до того окрепла голове
ревнивого начальника, что онешился испытать своих подчиненный и клик-
нул клич.
- Кто хочет доказать, что любит меня, - глашал он, - тот пусть отру-
бит указательный палец правой руки своей!
Никто, однако ж, на клич не спешил; одни не выходили вперед, потому
что были изнежы и знали, что порубление пальцсвязано с болью; другие
не выходили по недоразумению: не разобрав вопса, думали, что начальник
опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, об их не сочли за бунтовщи-
ков, по обычаю во весь рот зевали: "Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
- Кто хочет доказать? выходи! не бойся! - повторил свой клич ревнивый
начальник.
Но и на этот раз ответом было молчание или же такие крики, которые
всем не исчерпывали вопроса. Лицо начальника сперва побагровело, потом
как-то грустно поникло.
- Сви...
Но не успел он кончить, как из рядов вышел простой, изнуренный шп-
рутенами прохвост и велиим голосом возопил:
- Я хочу доказать!
С этим словом, положив палец на перекладину, он тупым тесаком раздро-
б его.
Сделавши это, он улыбнулся. Это был единственный случай во всей мно-
гоизбиенной его жизни, когда в лице его мелькнуло что-то человеческое.
Многие думали, что он совершил этот подвиг только ради освобдения
своей спины от палок; но нет, у этого прохвоста созрела своего рода
идея...
При виде раздробленного пальца, упавшего к ногам его, начальник сна-
чала изумился, но потом пришел в умиление.
- Ты меня возлюбил, - воскликнул он, - а я тебя возлюблю сторицею!
И послал его в Глупов.
В то вря еще ничего не было достоверно известно ни о коммунистах,
ни о социалистах, ни о так называемых нивелляторах вообще. Теме менее
нивелляторство существова, и притом в самых обширных размерах. Были
нивелляторы "хождения в струне", нивелляторы "бараньего рога", нивелля-
торы "ежовых рукавиц" и проч. и проч. Ног никто не видел в этом него угрожающего обществу или подрывающего его основы. Казалось, чтоежели человека, ради сравнения с сверстниками, лишают жизни, то хотя лично для него, быть может, особливого благополучия от сего не произойдет, но для сохранения общественной гармонии это полезно, и даже необходимо. Сами нивелляторы отнюдь не подозревали, что они - нивелляторы, а называли се- бя добрыми и благопопечительными устроителями, в мере мотрения радею- щими о счастии подчиненных и подвластных им лиц...
Такова была простота нравов того времени, что мы, свидетели эпохи
позднейшей, с трудом можем перенестись даже воображением в те недавние
времена, когда каждый эскадронный командир, не называя себя коммунистом,
внял себе, однако ж, за честь и обязанность быть оным от верхнего кон-
ца до нижнего.
Угрюм-Бурчеев принадлежал к числу самых фанатических нивелляторов
этой школы. Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть в нее весь ви-
димый и невидимый мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево. Пред- полагал ли он при этом сделаться благодетелем человечеств - утверди- тельно отвечать на этот вопрос трудно. Скорее, однако ж, можно думать, что в голове его вообще никаких предположений ни о чем не существовало. Лишь в позднейшие времена (почти на наших глазах) мысль о сочетании идеи прямолинейности с идеей всеобщего осчастливления была возведена в до- вольноложную и неизъятую идеологических ухищрений административную те- орию, но нивелляторы старого закала, подобные Угрюм-Бурчееву, действова- ли вростоте души, единственно по инстинктивному отвращению от кривой лии и всяких зигзагов и извилин. Угрюм-Бурчеев был прохвост в полном ысле этого слова. Не потому только, что он занимал эту должность полку, но прохвост всем своим существом, всеми помыслами. Прямая линия соблазняла его не ради того, что а в то же время есть и кратчайшая- ему нечего было делать с краткостью, - а ради того, что по ней можно бы- ло весь век маршировать и ни до чего не домаршироваться. Виртуозность прямолинейности, словно ивовый кол, засела в его скорбной голове и ус- тила там целую непроглядную сеть корней и разветвлений. Это был какой-то таинственный лес, преисполненный волшебных сновидений. Таинственные тени гуськом шли одна за друг, застегнутые, выстриженные, однообразн ша- гом, в однообразных одеждах, все шли, все шли... Все они были набжены одинаковыми физиономиями, все одинаково молчали и все одинаково куда-то исчезали. Куда? Казалось, за этим сонно-фантастическим миром существовал еще более фантастический провал, который разрешал все затруднения тем, что в нем все пропадало, - все без остатка. Когда фантастичесй провал поглощал достаточное количество фантастических теней, Угрюм-Бурчеев, ес- ли можно так выразиться, перевертывался на другой бок и снова начинал другой такой же сон. Опять шлгуськом тени одна за другой, все шли, все шли...
Еще задолго до прибытия в Глупов, он уже составил в своей голове це-
лый систематический бред, в котором, до последней мелочи, были регулиро- ваны все подробности будущего устройства этой злосчастной муниципии. На основании этого бреда вот в какой иблизительно форме представлялся тот город, который он вознамерился возвести на степень образцового.
Посредине - площадь, от которой радиусами рбегаются во все стороны
улицы, или, как он мысленно называл их, роты. По мере удаления от цент-
ра, роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в то же время представляют защиту от внних врагов. Затем форштадт, земляной вал - и темная занавесь, то еь конец свету. Ни реки, ни ручья, ни оврага, ни пригорка - словом, ничего такого, что могло бы слу- жить препятствием для вольной ходьбы, он не предусмотрел. Каждая рота имеет шесть сажен ширины - не больше не меньше; каждый дом имеет три окна, выдающиеся в палисадник, в котором растут: рская спесь, царские кудри, бураки и татарское мыло. Все дома окраше светло-серою краской, и хотя в натуре одна стороны улицы всегда обрена на север или восток, а другая на юг или запад, но даже и это упущено было из вида, а предпо- лагалось, что и солнце и луна все стороны освещают одинаково и в одно и то же время дня и ночи.
В каждом доме живут по двое престарелых, по двое взрослых, по двое
подростков и по двое малолетков, причем лица различных полов не стыдятся
друг друга. Одинаковость лет сопрягается с одинаковостию роста. В неко-
торых ротах живут илючительно великорослые, в других - исключительно малорослые, или зтрельщики. Дети, которые при рождении оказываются не- обещающими быть твердыми в бедствиях, умерщвляются; люди крайне преста- релые и негодныдля работ тоже могут быть умерщвляемы, но только в та- ком случае, если, по соображениям околоточных надзирателей, в общейко- номии наличных сил города чувствуется излишек. В каждом доме находится по экземпляру каждого полезного животного мужеского и женского пола, ко- торые обязаны, во-первых, исполнять свойственные им работы и, во-вторых, - размножаться. На площади сосредоточиваются каменные здания, в которых пощаются обственные заведения, как-то: присутственные места и все- возможные межи: для обучения гимнастике, фехтованию и пехотному строю, для принятия пищи, для общих коленопреклонений и проч. Присутственные места назаются штабами, а служащие в них - писарями. Школ нет, и гра- мотности не полагается; наука числ преподается по пальцам. Нет ни про- шедшего, ни будущего, а потому летосчисление упраздняется. Праздников два: один весною, немедленно после таянья снегов, называется "Праздником неуклонности" и служит приготовлением к предстоящим бедствиям; другой - осенью, называется "Праздником предержащих властей" и посвящается воспо- минаниям о бедстях, уже испытанных. От будней эти праздники отличаются только усиленным уажнением в маршировке.
Такова была внешняя постройка этого бреда. Затем предстояло урегули-
ровать внутреннюю обстановку живых существ, в нем захваченных. В этом отношении фантазия Угрюм-Бурчеева доходила допределительности поистине изумительной.
Всякий дом есть не что иное, как поселенная единица, имеющая своего
командира и своего шпиона (на шпионе он обенно настаивал) и принадле-