- Здесь болит? - громко спросил мужчина, как будто спрашивал глухую.
- Болит. И здесь и здесь, - ответила Надя.
- Ну, пока не будем трогать, - вполголоса сказал он своей спутнице. - Можно дать препарат желтого тела. Лучше не внутримышечно, а в таблетках - у нас есть? - И, так разговаривая, они медленно пошли к выходу.
- Скажите, это схватки? - спросила Надя со страхом.
- Слабые схватки, - ответил мужчина, - которые могут прекратиться...
- Если вы будете лежать спокойно, - добавила женщина.
Через час, когда совсем стемнело, Наде подали записку: "Надюша, не волнуйтесь, лежите спокойно. Завтра с утра мы вас навестим. Валя".
И широко открыв глаза, глядя в потолок и все время чувствуя глухие, то нарастающие, то совсем слабые боли, она задумалась. "Что же это со мной было? - думала она. - Почему это я вдруг заговорила какими-то чужими словами? Чьи это были слова?" Надя тут же остановила себя: "Хоть себе лгать не надо! Все, что я говорила, - все это было постоянной точкой зрения Леонида". Да, она бессознательно попробовала проверить ее, эту точку зрения. "Почему же я так испугалась? Почему я чувствую себя виноватой перед Дмитрием Алексеевичем?"
Она нажала кнопку звонка, и через несколько секунд дверь палаты мягко открылась и вошла та же самая старшая сестра, туго перетянутая в поясе, молодая, с твердым взглядом начальницы.
- Будьте добры, - робея перед нею, попросила Надя. - Скажите, пожалуйста, во сколько завтра начнут пускать посетителей?
- С девяти утра. К вам можно и раньше.
Утром Надя проснулась оттого, что в палате что-то тихо и настойчиво, шелестело, как мышь. Открыв глаза, Надя улыбнулась. Вчерашние боли утихли, и _он_ время от времени постукивал в животе. Шелест в палате продолжался. Повернув голову, Надя увидела маленькую старушку санитарку, которая протирала пол тряпкой, намотанной на щетку. При этом санитарка успевала заглянуть под кровать, сунуть нос в тумбочку и даже для чего-то открыла один за другим ящики красного столика в углу, низко наклонилась над ними.
Надя с интересом наблюдала за нею. Осмотрев все ящики стола, старушка оглянулась и встретилась глазами с Надей.
- Не бойся. Твоего ничего не трону. Тут одна гребешок свой спрашивает. Вот я и шукаю, где это он запропастился.
- А почему она спрашивает?
- Да их выносили в коридор - торопились! Для тебя палату очищали!
- Почему же это все для меня? - недоверчиво спросила Надя.
- Палата-то не ихняя. Их тут до время держали. Пока кого из начальства подвезут.
- А почему палата не ихняя? - спросила Надя тише.
- Знать, распоряжение такое.
- А почему распоряжение?.. - машинально, совсем тихо спросила Надя.
- Почему да почему! А почем я знаю, почему? "Почему"!
Надя нерешительно нажала кнопку звонка. Потом взглянула на часы и сразу же опустила ноги с кровати. Было без двадцати девять. Сейчас к ней должны были прийти учителя, Валентина Павловна...
- Дайте мне халат скорее! - сказала Надя. Махнула рукой и быстро вышла в коридор - в коротенькой белой, больничной рубашке.
- Что это ты? Иди скорей назад! - услышала она за спиной испуганный шепот старухи.
- Никуда не пойду. Главного врача мне! - приказала она подбежавшей старшей сестре, и та опрометью побежала по коридору между двумя рядами кроватей.
Бледные лица поднимались одно за другим над этими кроватями. Надя стояла около своей палаты, и багровые пятна волнения все гуще выступали на ее лице, заливали лоб, переходили на шею. Она опять почувствовала приливающую к груди, к голове теплоту и, ослабев, села на ближайшую кровать.
- Ты что? - спросила ее бледная женщина с растрепанными волосами, поднимаясь на кровати. - Глупая, чего это ты выскочила?
Надя не ответила. В конце коридора показались две фигуры в белых халатах. Врачи спешили к ней, и первый - высокий мужчина - еще там, вдали, широко развел руками.
- Что же мне делать с вами, Надежда Сергеевна? Зачем? Ваш муж каждую минуту звонит, интересуется здоровьем. Что я ему скажу?
- Я хочу...
- Пойдемте скорей, ляжем в палату, и там я вас выслушаю.
Надя поманила его слабой рукой. Он наклонился, покраснев, подставил ухо.
- Я никуда не пойду... - Надя почувствовала себя очень плохо и закрыла глаза. Сразу зажужжали вокруг примуса. - Никуда не пойду... - шепнула она, - пока не переведете всех на место...
Врач, ничего не понимая, выпрямился.
- Это она хочет, чтобы энтих обратно перевели, - заговорила старушка санитарка. - Энтих, которых давеча вы...
- Ага! Понятно. - Главный врач внимательно посмотрел на Надю, подумал и сделал широкий, решительный знак рукой - из коридора в палату. И сейчас же старшая сестра вместе в двумя санитарками побежали в дальний конец коридора, подняли там кровать вместе с больной женщиной - и потащили в Надину палату.
- Сейчас все будет сделано, - ласково сказал Наде главный врач и поджал губы. - Это наша оплошность. Простите. Может быть, вы перейдете туда, пока мы...
- Вы даете мне слово, что всех?..
- Господи, какой может быть разговор?.. Пожалуйста, прошу вас.
Врачи подхватили ее под руки и осторожно привели в палату, к кровати. Надя легла. Женщина-врач взяла ее руку и сразу же обернулась к старшей сестре.
- Принесите термометр. - Она посмотрела в глаза главному врачу. Тот ответил ей таким же пристальным взглядом и взял Надину руку.
- Боли есть?
- О-ох... Есть... - чуть слышно шепнула Надя, не открывая глаз.
- Да, похоже, - сказал главный врач, посмотрел на женщину в белом халате и на цыпочках пошел к выходу. Он открыл вторую дверь палаты. - Быстрее, быстрее несите! - донесся его резкий голос.
Санитарки внесли еще одну кровать. Надя лежала с закрытыми глазами и вдруг услышала голос старшей сестры:
- Лидка, подвинь-ка первую кровать... Эти жены начальства хуже самих начальников. А теперь эту бери... Никогда не угадаешь, чего им...
Надя широко открыла глаза. И старшая сестра, перехватав ее взгляд, сразу же улыбнулась, наклонилась к ней.
- Ну что, милочка? Как себя чувствуем?..
Сжав губы, Надя отвернулась.
А в дверях уже стояли четыре или пять человек в белых халатах - учителя. Впереди - Валентина Павловна. Она подошла к Наде, взяла ее за руку, села на край кровати. В глазах ее стояли слезы. Она ничего не говорила - только пожимала Наде руку.
- Миленькая, - наконец заговорила она. - Милая Надежда Сергеевна. Мы все вас любим! Вот и для вас испытания пришли, бедняжка. Ничего... Надюшенька моя. Теперь лежите, пожалуйста, не расстраивайте нас. Не бегайте в коридор... Вам привет от Дмитрия Алексеевича. Он сам просил передать привет и вот... письмо... Господи, мы вас так хорошо понимаем все.
Появился главный врач и попросил всех посетителей оставить палату в связи с тяжелым состоянием больной. Учителя, кивая и улыбаясь Наде, ушли, и Надя, подождав еще несколько минут, развернула письмо. Оно было короткое - тетрадная страница, исписанная крупными строчками.
"Дорогая Надежда Сергеевна, - писал Лопаткин. - Я хорошо понимаю ваше состояние и спешу Вас уверить - я ни в чем Вас не виню. Вы очень честны и прямы, и верите в людей. Поэтому Вы так быстро подчиняетесь авторитетам. Я ценю в тов.Дроздове незаурядный талант руководителя, хотя у нас, как это часто бывает, есть большие расхождения во взглядах на жизнь. Мне кажется, что и Вы не вполне разделяете его взгляды. Этим и вызвана вся история. Ваша душа, по-моему, не признает компромиссов - начинает метаться. Это хорошо. Жму Вашу руку и прошу прощения за то, что я стал невольным виновником Ваших страданий.
Д.Лопаткин".
Надя перечитала это письмо несколько раз, а когда около дверей зашаркали шаги мужа, спрятала письмо под подушку.
Леонид Иванович был в белом, длинном - до полу - халате, должно быть, с плеч главного врача. Он остановился в дверях, и тут же Надя услышала женский голос:
- Товарищ Дроздов, состояние Надежды Сергеевны заставляет нас...
Леонид Иванович окинул палату быстрым взглядом, но Надю не заметил. Улыбнулся, подчиняясь медицине, и шагнул назад.
Через два дня утром он опять пришел - на этот раз в маленьком - женском халате. Увидел Надю, сел около нее, взял за руку и, шутливо хмурясь, сказал:
- Ты у меня молодец.
Слушала его Надя спокойно, иногда, закрывая глаза от подступающей боли, смотрела на его желтый, лысеющий лоб, на крепкие белые зубы, стараясь заглянуть в душу этого до сих пор непонятного ей человека. Но видела только умные, ласковые, немного насмешливые, черные глаза. "Что же ты не говоришь своего мнения? - думала она. - Что бы придумать? Что значит эта похвала: молодец?"
- Да-а, - сказал, улыбаясь, Леонид Иванович. - Восстание. - И весело оглянулся по сторонам. Засмеялся, покачал головой. - Навела порядок! Теперь, смотри мне, чтоб выздоровела!
- Ты знаешь, - тихо и слабо заговорила Надя, - я до войны, еще девочкой, лежала в больнице. В Ленинграде... Там не было такого...
- А теперь полежишь в Музге, - ласково ответил он, как бы не уловив ее главную мысль. Помолчал, улыбаясь, подбирая какое-то шутливое слово, и сказал: - Музга, как видишь, относится к тебе лучше!
Нет, он не собирался сегодня беспокоить ее серьезными разговорами. Он решил ее развлечь веселыми новостями.
- Ты знаешь, этого павиана и пьяницу Максютенко от меня забирают! В филиал Проектного института. Я думаю, я ломаю голову - для чего? А его как специалиста по чугунным трубам! Он, значит, авдиевскую машину проектировал, так его теперь и на другую берут. Пошел человек! Впрочем, без меня он быстро пропадет...
- Ты сказал, авдиевскую? - как бы нехотя спросила Надя. - Это ее забраковал приезжий твой, доктор наук? А другая - может, это Лопаткина машина? - И Надя подняла на него спокойные, серые глаза.