- Отчет подходящий, - заявил он Шутикову, и тот, обмакнув перо в свои любимые зеленые чернила, подписал его, словно прострочил последний лист на швейной машинке.
Вскоре была выпущена серия труболитейных установок. Их смонтировали на нескольких заводах, принадлежавших двум министерствам, и потекла обильная продукция - такие же трубы, как та, в которую заглядывал когда-то Шутиков и на другом конце которой, по уверению Невраева, Павел Иванович видел некое солидное кресло.
Может быть, это кресло и ожидало его - кто знает? Но вот в другом случае острое зрение неожиданно подвело Шутикова. Он не рассмотрел одной важной детали.
Обнаружилось это спустя год и семь месяцев после ареста Лопаткина - в июне пятьдесят первого года.
Один из тех рядовых сотрудников министерства, каких усаживают в одной комнате по десять - двенадцать человек, а иногда выселяют вместе со столом даже в длинный министерский коридор, - один такой человек, однажды проверяя бумаги, установил, что по такому-то заводу за квартал набегает большой перерасход чугуна. Этот человек, чье имя так и осталось неизвестным, забил в своем отделе тревогу. Начали исследовать причину, затеяли переписку с заводом, и оказалось, что там уже около года работают на новых машинах и трубы все время идут с небольшим отклонением от стандарта: если по государственному стандарту труба должна была весить тридцать два килограмма, то с завода шли трубы в тридцать четыре кило.
Тревога, разрастаясь, пошла по инстанции вверх. Начальник отдела сообразил сразу, в чем суть и чем это грозит, лицо его стало строгим, он взял нужные бумаги и позвонил Шутикову, прося принять его по чрезвычайному, экстренному делу.
Шутиков, конечно, принял его. Выслушал короткий доклад, негромко спросил:
- А вы не прикидывали, что получится по всем заводам?
- Я не запрашивал. Не хотелось шевелить это дело, Павел Иванович, до вашего распоряжения. Мы прикидывали ориентировочно. Вот... Получается цифра порядка сорока тысяч тонн...
- Пугаете!..
- Да, да. Порядка сорока...
- А может быть, на остальных заводах не... Может, эти просто не освоили?..
- На этом заводе толковый начальник цеха. Я верю ему. Говорит, что при данной системе охлаждения...
- А мы ведь отправили еще четыре машины другому ведомству... - вспомнил вдруг Шутиков.
- Наверняка и там. Павел Иванович, наверняка! Только не хватились еще...
- А хватятся - сразу же на нас свалят. А?
- Обязательно свалят!
- Хорошо. Я подумаю.
И Шутиков остался один в кабинете - какой-то весь мягкий, сияющий желтым золотом очков и коронок, словно погрузился в светлый сон. Никто бы не мог подумать, что он в эту минуту страдает. Он умеренно дымил папиросой и время от времени, надувая щеки, говорил: "пф-пф-пф-ф-ф!" Затем он позвонил Дроздову, и Леонид Иванович сразу же пришел и пристально взглянул на начальника умными черными глазами.
Теперь, через полтора года после истории с Лопаткиным, Дроздов на вид был несколько другим: стал как будто еще меньше ростом, слегка пригнулся, словно вышел недавно из больницы. Отчетливо проступили его пятьдесят шесть лет, и нельзя даже было сказать, где начался этот страшный прорыв: время выступило сразу, по всему фронту. Желтизна лица стала темнее и суше, белые виски холодно светились, губы увяли, а во взгляде появился нетерпеливый окрик старика. И было уже видно, что старик будет сухонький и властный.
В начале пятьдесят первого года внезапно умерла мать Дроздова - старуха семидесяти семи лет. И с этого момента перестал существовать молчаливый договор между Леонидом Ивановичем и Надей. Бабки не стало, и Николашка, сразу забыв о своих капризах, решительно перешел на сторону мамы, припал к ней всей своей маленькой любящей и встревоженной душой. Он обнимал ее платье, висящее на стуле, и замирал, прижав к лицу чуть пахнущий духами шелк. Отца он не понимал и побаивался. Леонид Иванович каждый вечер ходил по своим двум пустым комнатам, решая непосильную задачу, и наконец сдался. "Давай кончать", - шутливо предложил он Наде. Он до самого конца шутил, улыбался, обмениваясь с женой скупыми словами. Ни на миг не выпустил наружу свою тяжесть, которая гнула его. И они тихо, почти молча прошли через все судебные инстанции и получили развод. Тут же Леонид Иванович переехал жить в гостиницу, а две комнаты, рядом с Надиной, заняла новая, незнакомая семья - молодожены, начинающие жизнь.
Все эти события прошли, по мнению Леонида Ивановича, незаметно для окружающих. Всю свою историю с Надей он держал в строгой тайне. То, что выплыло наружу в связи с процессом Лопаткина, люди успели забыть, как, впрочем, и следовало ожидать. Сенсации быстро забываются, если их терпеливо пересидишь... Но след все-таки остался. "Остался влажный след в морщине старого утеса", - подумал как-то Леонид Иванович, глядя на себя в зеркало.
Вот какой человек вошел в кабинет Шутикова - старый и в то же время новый. Тот и не тот.
- Леонид Иванович... - сказал Шутиков и замолчал, отдуваясь. - Вы понимаете, какая штука, пф-ф-ф-ф... Паника здесь...
- Ну-ка... Что там за паника?
- Кто-то обманул нас с вами. Ученые прохлопали, а может, и скрыли... Или эти, Максютенко с Урюпиным. Трубы-то идут на два кило тяжелее! Сколько, по-вашему, могло набежать за год? Чувствуете?
Дроздов сел, забарабанил желтыми, тонкими пальцами по столу.
- Обсуждали-обсуждали... Хвалили-хвалили... - с досадой проговорил Шутиков.
- Н-да... Находка для Госконтроля.
- Вы чего так смотрите? - Шутиков с подозрением пристально взглянул, словно прицелился в Дроздова. - Не в карман же мы положили этот чугун!
- Там не посмотрят. Скажут, что-нибудь другое положили в карман... - Дроздов закрыл глаза и медленно открыл - с усмешкой. - Какой-то эквивалент... Материального или морального порядка.
Он пугал Шутикова. Сам-то он ничего не боялся. Ни один удар, даже специально направленный в Дроздова, еще не попадал в него. Он всегда умел стать так, чтобы его не задело. Правда, свалился один кирпич ему на голову - история с Надей и Лопаткиным. Зацепило вскользь и притом основательно. По этого избежать было нельзя. Молодая жена и старый муж - вечная история!
- Что же вы предлагаете? - неуверенно спросил Шутиков, и Леонид Иванович очнулся. Он успел, оказывается, улететь из кабинета, горькая память унесла его к далеким, невозвратимым вещам.
- Что я предлагаю? - переспросил он. - Посоветоваться надо. Мне думается все-таки, перерасхода нет.
Потом он остановился против Шутикова, закрыл глаза и медленно их открыл - умные, властные, насмешливые глаза.
- Плод, прижитый вне закона, может быть освящен законным браком. Надо поручить это дело попам.
Шутиков мягко рассмеялся: ему не нужно было разъяснять, кто такие эти попы. Он нажал кнопку в стене за спиной, и когда бесшумно вошла секретарша, весело приказал ей:
- Соедините меня с нашим митрополитом. С Василием Захаровичем.
На следующий день в этом же кабинете состоялось узкое совещание: Шутиков, Дроздов, Авдиев и Урюпин. Был вызван начальник того отдела, где обнаружили беду, и он на этот раз уже спокойно и обстоятельно изложил всю историю. За сутки он успел связаться по телефону с заводами и теперь имел точные данные: перерасход чугуна составил шестьдесят тысяч тонн.
Цифра эта озадачила Авдиева, и он, нахмурясь, захватил нижнюю часть лица громадной крапчатой рукой, мясистой и сморщенной, как старая жаба.
- Опять наука нас подводит, - сказал Дроздов, сделав усталое лицо. - Одна машина принесла нам четыре миллиона убытку. Вторая вот...
Потом он посмотрел на Урюпина, тот ответил ему понимающим взглядом. Они, должно быть, уже разговаривали об этом чугуне.
- Я полагаю, Леонид Иванович, ничего страшного нет, - сказал Урюпин. Авдиев поднял голову и начал внимательно слушать. - Машина новая. Естественно, нельзя требовать от нее того, что давал ручной способ или машинная отливка в формы. Мы можем от руки сделать трубу еще легче, чем полагается по стандарту. Обточим ее на станке - будет даже экономия. Но ведь это одна труба! А машина дает производительность...
Урюпин воодушевился, и в голосе его зазвенела сталь. Шутиков посмотрел на Дроздова: "Хорошо ты его завел!" - сказали ему затуманенные очками глаза.
- Полагаю, надо войти с ходатайством о замене существующего стандарта новым, - продолжал Урюпин. - Пересчитать надо. Узаконить этот фактический брак...
- Ты неточно выразился, - перебил его с тонкой улыбкой Дроздов. - Брак бывает разный...
- Товарищ Урюпин, конечно, имеет в виду брак в смысле матримониальном, - вставил Авдиев, и сумасшедшее веселье запрыгало в его голубых глазах.
- Какие будут мнения? - спросил Шутиков.
- Я полагаю, что рассуждение инженера Урюпина здравое, - глухо заговорил Авдиев. - Через год-два, когда мы с его помощью дадим новый вариант машины, позволяющий удвоить выпуск труб, - тогда мы перекроем убытки по чугуну экономией на производительности. А потом мы ведь и вес труб будем снижать! Так что перемена Госта будет у нас временной...
- В общем, я согласен, - сказал Шутиков. - Я подпишу отношение в Комитет стандартизации. Если оно, конечно, будет хорошо обосновано. Полагаю, что наука не откажет нам в помощи...
- Металл транжирили вместе, - вставил Дроздов, - вместе и ответ придется держать!
- Куда же денешься! - Авдиев весело развел руками. - Мы не можем отрываться, так сказать, от практических задач народного хозяйства.
- И медлить с этим нечего, - сказал Шутиков, поднимаясь и глядя на часы.
- Да, сегодня же "Спартак" - "Динамо"! Надо поспеть, товарищи! - заметил Дроздов.
Никто не почувствовал иронии в этих словах. Леонид Иванович, чуть улыбаясь, стал смотреть, как сразу все заторопились, отбросили свои хозяйственные и научные заботы. Кабинет почти мгновенно опустел. Дроздов не спеша пошел следом за Шутиковым и свернул к себе. "Болельщики!" - подумал он и с усмешкой кашлянул.