Очень широко сохранялась такая важная остаточная структура, как соседская община, по мнению ряда ученых, выросшая из ее позднепервобытной формы. Полностью подтвердилось понимание соседской общины как производственного и социально-бытового коллектива, сохраняющегося в структуре докапиталистических классовых обществ из-за незавершенности развития частной собственности на землю, потребности в трудовой кооперации и фискальных интересов господствующих классов.
Подтвердилось также понимание соседской общины как структуры, остатки коллективизма в которой в ходе истории теряли свое значение. Так, на Древнем Востоке прослежено постепенное исчезновение земельной собственности соседской общины, в античном мире — уменьшение земельного фонда внегородской, крестьянской общины, в средние века — превращения общины с переделами пахотной земли в непередельную общину, а затем в общину-марку со свободно отчуждаемыми земельными участками-аллодами и коллективной собственностью только на второстепенные угодья — альменду.
Если в прошлом соседская община была известна у земледельцев (откуда ее синонимы — поземельная, сельская, деревенская община), то теперь она обнаружена также в раннеклассовых обществах кочевых и полукочевых скотоводов как пастбищно-кочевая, или аульная, община. Тем самым установлен универсальный характер этой остаточной структуры. Конечно, универсальность нельзя понимать упрощенно: бывало, как, например, на Гавайях, что в условиях хуторской системы расселения соседские связи рвались уже на пороге классообразования. Но это было скорее исключение. Соседская община обнаружена практически во всех докапиталистических классовых обществах Европы, Западной, Южной и Восточной Азии, Северной и Тропической Африки, Центральной и Южной Америки.
С соседской общиной нередко сосуществовала семейная община, сохранение которой объяснялось теми же причинами — незавершенностью развития частнособственнических отношений, потребностью в кооперации труда, заинтересованностью властей в круговой поруке налогоплательщиков. Были и другие, специфические причины консервации семейно-общинной организации. К ним относится недостаток обрабатываемых земель при экстенсивном земледелии, затрудняющий раздел семейных общин не только «изнутри», но и «извне», т. е. из-за отказа соседской общины предоставить новым семьям земельные участки. Распространенная причина — натуральный характер семейного хозяйства или его комплексное земледельческо-скотоводческое (особенно отгонно-скотоводческое) направление, требующее большого количества рабочих рук. Та же потребность в кооперации могла консервировать семейную общину и при ирригационном земледелии. Имела значение даже длительность проживания на одном месте, так как переселения часто совершались малыми семьями (которые, впрочем, на новом месте могли снова разрастись в семейные общины).
Там, где эти причины не действовали, семейно-общинная организация могла распасться: жесткой связи между ее сохранением и общим уровнем социально-экономического развития докапиталистических обществ не было. Поэтому сосуществование семейной и соседской общин не было повсеместным. Известны, хотя и нечастые, случаи бытования семейных общин вне соседских общин и соседских общин, состоящих преимущественно не из больших, а из малых семей. Вообще, семейная община менее универсальна, чем соседская. Она не характерна, например, для чисто кочевых скотоводов, у которых отсутствие находящихся в общей собственности обрабатываемых земель облегчало семейные разделы. Зато она очень характерна для горных областей с их малоземельем и комплексным хозяйством. Классические образцы семейной общины в классовом обществе обнаружены в Югославии (задруга) и на Кавказе.
Имелись также остатки тайных обществ, мужских и сверстнических (бъединений. Они обнаружены если не универсально, то очень широко: на Древнем Востоке от Передней Азии до Китая, в античном Средиземноморье, в раннесредневековой Европе, в Средней Азии и Дагестане, в Северной и Тропической Африке, а предположительно и в Мезоамерике. В одних случаях сохранялись остатки только либо тайных обществ, либо сверстнических объединений, в других — и те и другие одновременно. Функции их были самыми различными. Остатки тайных обществ (например, в древнем Китае или в раннесредневековой Европе) могли играть роль неформальных судов и органов охраны порядка, тем более действенную, что, сохраняя религиозно-мистический характер, они считались учреждениями до некоторой степени сакральными. Мужские объединения в целом (как спартанские фидитии) или их сверстнические, преимущественно юношеские, группировки (как древнеиранские парны) выступали в качестве военных отрядов. Местами (как, например, в древнем Мали) такие группировки могли выполнять хозяйственные функции, совместно обрабатывая поля.
Как остаточные структуры первобытнообщинного строя, хотя и такой его противоречивой поры, какой являлась эпоха классообразования, тайные и мужские объединения нередко становились организационными центрами народных движений: Маздака в Иране, Муканны в Согдиане, карматов или батинитов от Северной Индии до Северной Африки. Почти повсюду они были также сообществами для совместного проведения досуга с устройством коллективных трапез (хрестоматийный пример —спартанские сисситии) и развлечений — пения, игры на музыкальных инструментах, —а также спортивных состязаний. Это и понятно, так как функция организации досуга как сравнительно второстепенная позднее других была вытеснена механизмами развития классового общества.
Остаточные нормы и представления. Как мы уже видели, в отношениях родства и соседства большую роль играли нормы взаимопомощи, взаимозащиты и взаимоответственности. Они немало облегчали труд и быт широких слоев населения, но они же вуалировали отношения эксплуатации или облегчали классовое принуждение. Родственная и соседская взаимопомощь по экономической сути мало различались между собой, так как не только соседи, но и родственники жили разными домохозяйствами и материальные отношения между ними либо строились на взаимной основе, либо нередко вели к установлению кабалы. Важнейшей нормой взаимозащиты и взаимоответственности была кровная месть, дожившая в части отставших в своем развитии классовых обществ (Южная Италия, Корсика, Югославия, Албания Кавказ, арабские страны, Китай, Япония) до недавнего или даже до нашего времени. Для остаточных норм кровной мести характерны такие черты, как сужение круга мстителей и ответчиков (например, у албанцев только до членов семьи убийцы), замена самой мести композициями (например, сотней верблюдов по шариату), получение разрешения на месть властей (например, в китайском и японском праве). Кровная месть здесь предстает в классово трансформированном виде. Обычно бывало так, что высшие сословия или касты мстили, но сами мести не подлежали, отделываясь композициями, либо композиции за их кровь были во много раз разорительнее, чем композиции за кровь лиц нижестоящего статуса. Нормы внутригрупповой взаимопомощи и взаимозащиты дополнялись нормами межгруппового гостеприимства. Оно могло быть частным — отдельных семей и патронимии — и официальным — местных властей. Стремясь упорядочить общественно-политическую жизнь, власти нередко запрещали частное гостеприимство, и в этих случаях частная форма постепенно вытеснялась официальной. Нормы гостеприимства также подвергались классовому превращению: так, у кавказских горцев князья и дворяне принуждали крестьян содержать свиту своих гостей, у них же гостеприимство через посредствующий институт куначества* стало одним из источников отношений патроната — клиентеллы.
Как внутригрупповой, так и межгрупповой характер имели остаточные нормы искусственного родства. Наибольшее значение они сохраняли там, где государственная власть не обеспечивала охрану личных и имущественных интересов населения, а родственные и соседские связи даже в своей совокупности были для этого недостаточны. Вторичность искусственного родства в классовых обществах проявлялась, в частности, в том, что оно устанавливалось не столько специально (так называемая казуальная форма), сколько как побочный результат различных обрядов жизненного цикла (так называемая окказиональная, или обрядовая, форма). Во время обрядов детского цикла люди роднились с семьей повитухи, с человеком, нарекшим ребенку имя, впервые его постригшим, у христиан — с крестными отцом и матерью, у мусульман — с человеком, участвовавшим в обряде обрезания, у ряда народов —с тем, кто брал ребенка на воспитание; во время обрядов свадебного цикла нередко роднились с тем, кто усыновлял жениха или удочерял невесту, со свадебным дружкой или венчальным кумом. Многие из таких обычаев также подверглись классовой трансформации и прикрывали отношения патроната — клиентеллы, а позднее сюзеренитета — вассалитета. Так, в ряде древневосточных обществ патрон «усыновлял» закабаленного им клиента, в раннесредневековой Скандинавии феодал — попадавшего к нему в зависимость крестьянина, в патриархально-феодальной Абхазии крестьянин — феодала.