Итак, бояре и вольные слуги в удельное время окончательно сделались землевладельцами и позаняли огромное количество земель. Они, как мы видели, не утратили и права свободного перехода, но едва ли уже пользовались им в широких размерах. Это право стало уже политическим анахронизмом, противоречившим их экономическим интересам, которые привязывали их к месту нахождения имений. Поэтому, перебирая фамилии бояр, действовавших в том или другом княжестве, мы по большей части встречаемся с одними и теми же фамилиями. Оседлость боярского класса в удельное время можно считать фактом, не подлежащим сомнению, отъезды были сравнительно редким явлением. Но оседлый класс дружинников естественно привязывал к месту и своего вождя, около которого он группировался, которого охранял и поддерживал и которому помогал в правительственной деятельности.
Развитие церковного землевладения.
Не менее бояр освоили и приобрели себе земель и церковные учреждения, епископские кафедры, соборные церкви и, в особенности, монастыри. Мы знаем, что и до нашествия татар князья стали наделять церкви именьями вместо десятины. После татарского погрома этот способ материального обеспечения духовенства стал уже преобладающим, господствующим. Князья стали жаловать духовенству преимущественно земли пустые или же населенные, а не готовые доходы, которых было очень мало у самих князей. Так называемая руга, заступившая место прежней десятины, отошла теперь на задний план, стала жаловаться князьями изредка и в небольших размерах в виде некоторой подмоги бедным церквам. Черному и белому духовенству пришлось теперь содержать себя главным образом собственным сельским хозяйством, собственной предприимчивостью и трудом. Это был железный закон, которому при всеобщем обеднении и разорении должны были одинаково подчиниться и князья, и бояре, и духовенство. Татары так много брали с Руси ее средств, что уже никому внутри страны не давали возможности жить на готовом, без труда и хозяйственных забот. При таких условиях монастыри и другие церковные учреждения принялись занимать земли и для крепости выпрашивать на них подтверждения князей или же прямо выпрашивать земли. Князья охотно предоставляли церкви занимать пустопорожние земли, которые не приносили для них дохода, а иногда из усердия жаловали и населенные земли. Количество церковных земель таким путем страшно выросло, так что, когда кончилась удельная эпоха, в руках духовенства оказалось около 1/3 всех земель, находившихся под культурой. Об этом говорил царь Иван Васильевич Грозный на соборе 1551 года. Монастыри и вообще церковные учреждения еще более, чем княжеские дружинники, имели возможность развивать сельское хозяйство. Прежде всего в их руках должен был скапливаться больше, чем в руках княжеских дружинников, потребный для того капитал. Татарские ханы предоставили русскому духовенству податные льготы, и то, что уходило из рук дружинников к татарам, то оставалось в руках духовенства. Средства его как-никак пополнялись притоком благочестивых вкладов и пожертвований; и, наконец, монастыри отличались большим скопидомством, большей бережливостью, чем светские владельцы. Поэтому и обедневшие земледельцы легче всего могли устроиться хозяйством на землях монастырских и вообще церковных, легче всего могли раздобыться здесь подмогой и ссудой. Но самое главное, что должно было привлекать бродячее крестьянское население на земли церковные — это разнообразные льготы, дававшиеся здесь
крестьянами.
Иммунитеты церковных и боярских имений; сближение их с княжествами.
Устраивая хозяйство на занятой земле, монастыри и другие церковные учреждения прежде всего выхлопатывали у князей льготы от податей и повинностей для крестьян, которые сядут на нови, на 3, 5, 10 и более лет. Князья по религиозным, а частью экономическим побуждениям, в виду будущих выгод от заселения страны, давали просимые льготы. Дело не ограничивалось этим. Поселившиеся на церковных землях крестьяне попадали в разряд людей церковных и потому освобождались от суда княжеских чиновников иногда совсем, а большей частью за исключением важнейших уголовных дел — о душегубстве, разбое и татьбе с поличным. Вместе с этим они получали и другие льготы. Поэтому и в жалованных грамотах сплошь и рядом встречаем такие выражения: «А наместницы мои и волостели и их тиуны не въезжают к их людям ни по что, ни судят их, а тех людей ведает и судит игумен NN сам»; или: «который суд будет межи монастырских людей, судит их и дворян дает монастырский тивун один, нашим судьям не надобно ни по что». Княжеские судьи вступаются лишь тогда, когда одна из тяжущихся сторон подлежит их юрисдикции, и тогда по общему правилу устраивается вопчий или смесный суд судей княжеских и монастырских. Кроме того, как сказано, княжеские судьи выступают иногда на сцену, когда дело идет о разбое, душегубстве и татьбе с поличным, но далеко не всегда. Монастырские и церковные люди сплошь и рядом освобождались от всех податей и повинностей в пользу князя. «Тем людям, — читаем мы в княжеских жалованных грамотах, — ненадобе моя дань, ни писчая белка, ни ям, ни подвода, ни мыт, ни тамга, ни иная которая пошлина». Правда, что эти подати и повинности не слагались совсем с крестьян: крестьяне должны были нести их в пользу владельца. Но во всяком случае они должны были оставаться при этом в выигрыше. В интересах владельцев было уменьшать эти подати и повинности по сравнению с княжескими, чтобы привлекать и удерживать крестьян, а главное — крестьяне освобождались от обременительных въездов княжеских чиновников, от корма и подарков им, от подвод и т. д. Эта льгота сама по себе была столь значительной, что иногда составляла предмет пожалования.
Церковные крестьяне не освобождались от платежа даней князю, но эту дань представлялось собирать владельцам и вносить ее в княжескую казну в виде ежегодного оброка: «Даст игумен оброку в мою казну на всякой год три рубля, а опричь того оброку, ненадобе им никоторая дань... ни пошлина». Или: «а привозят то серебро сами, да отдают моему казначею, а даньщики мои в те их слободки и деревни к ним не въезжают, ни дани с них не емлют, ни писец их мой не пишет». Княжеские чиновники въезжали в села и деревни и по другим надобностям, не только за данью. И от этих въездов обыкновенно освобождаются церковные крестьяне: «У тех людей монастырских мои князи и бояре и дети боярские и всякие ездоки не ставятся никто, ни корма, ни подвод, ни проводников не емлют».
Благодаря всем этим льготам и преимуществам крестьяне особенно охотно оседали в монастырских и церковных имениях, что в свою очередь побуждало монастыри и церковные власти всячески расширять свое землевладение, развивать свое хозяйство. Это сделалось, можно сказать, главным интересом церковников, как о том свидетельствовали в начале XVI века преп. Нил Сорский, Максим Грек и другие ревнители благочестия, недовольные господствующим направлением в жизни монашества и белого духовенства.
Результатом этого было подчинение огромной части земледельческого населения монастырям и другим церковным учреждениям и не только в хозяйственном, но и в политическом отношениях. Монастырские и церковные вотчины сделались маленькими государствами, владетели которых обладали правом суда и податного обложения над своими подданными. Если княжества по преобладанию в них хозяйственных интересов и деятельности близко подошли к частным имениям, вотчинам, то и эти последние в свою очередь сделали шаги навстречу княжествам и превратились в маленькие государства.
И это справедливо не только относительно церковных, но и относительно боярских вотчин. До последнего времени в нашей литературе господствовало мнение, что боярские вотчины не пользовались у нас теми же иммунитетами, какими пользовались церковные имения, или, точнее сказать, пользовались очень редко. Это мнение основывалось просто на том, что мало было известно льготных грамот, выданных боярам. Сергеевич в своих «Юридических древностях» насчитал их всего 19. Но затем Юшков открыл в Архиве Министерства Юстиции более полсотни грамот, несудимых и льготных, выданных в удельное время и в первой половине XVI века светским вотчинникам и сохранившихся большей частью в списках XVII века. Нет основания думать, что найденным в настоящее время количеством исчерпывается вся их наличность. Русские князья XIII-XV веков смотрели на свои права, главным образом как на доходные статьи, и потому считали себя вправе распоряжаться ими, как своим частным достоянием, отчуждать их в частные руки и т. д. Политические права, которые князья предоставляли владельцам, сплошь и рядом были оплатой их службы, подобно тому как иммунитеты духовенству были оплатой его богомолья.