Общерусские летописные своды и хронографы.
Характерным выражением этого факта является изменение в русском летописном творчестве в XV и XVI веках. Местные летописи, ведшиеся в XIII и XIV веках, в XV и XVI веках все более н более заменяются общерусскими летописными сводами. Было уже сказано о появлении в XV веке так называемого Владимирского полихрона (около 1423 года). Во второй половине XV и первой половины XVI века возникло несколько переделок и продолжений этого «Полихрона», составивших теперь летописи Софийские (первую и вторую), Воскресенскую и Никоновскую. Все эти летописные своды трактуют уже Русскую землю как единую, проникнуты насквозь идеями ее национального, политического и религиозного единства. Те же тенденции можно подметить в известной степени и в первом русском хронографе, и в так называемой «Степенной книге», первой систематической истории русской государственности, где события излагаются по родословным степеням правителей, начиная с Владимира. В основе ее лежит «Сказание о князьях Владимирских» с его легендой о присылке Владимиру Мономаху царского венца и барм Византийским императором Константином, с генеалогией русских князей от Августа Кесаря и т. д. Книга насквозь проникнута стремлением к оправданию и возвеличению политики великих князей московских. Первая редакция ее составлена, по-видимому, еще в XV веке, а вторая, более полная, в царствование Ивана Грозного митрополитом Макарием. К тому же времени относится составление грандиозной исторической энциклопедии с множеством иллюстраций в XI томах, известной под именем «Царственной книги». Это произведение является дальнейшим развитием хронографа.
Идея святой Руси и ее критика, рационалистическая и ученая; ересь жидовствующих.
Национальная русская идея получила, как уже сказано, религиозную окраску. В сознании русских людей конца XV и начала XVI века выросла не простая Русь, а Русь святая. После заключения греческой церковью унии с латинской, после завоевания Константинополя турками. Русская земля в глазах русских людей стала единственной хранительницей истинного ортодоксального христианства, единственным сосудом спасительного христианского благочестия. Эта идея святой Руси нашла себе наиболее-яркое выражение и разработку в посланиях псковского инока Филофея к дьяку Мисюрю Мунехину, «к некоему: вельможе, в миру живущему», к великому князю Василию Ивановичу и к царю Ивану Васильевичу Грозному. Но идея эта проникла в сознание мыслящего русского общества XVI века и укрепилась в нем не без борьбы, не без препятствий. В самом конце XV и в начале XVI века ей суждено было выдержать довольно сильный натиск рационалистической критики от так называемых жидовствующих.
Ересь жидовствующих возникла в Новгороде, на почве уже подготовленной стригольниками. Возбудителем этого движения был жид Схария, прибывший в Новгород в 1470 году с литовским князем Михаилом Олельковичем. Прибыв в Новгород, Схария начал вести беседы с некоторыми новгородскими священниками и мирянами на богословские темы. По словам преп. Иосифа Волоколамского, Схария представлял такие аргументы против христианства: 1) как возможно представить и допустить, что сам Бог сошел на землю и воплотился? 2) Ветхий Завет говорит, что Бог есть един. Как же можно принимать Новый Завет, который говорит, что он троичен? 3) Апостолы писали, что Христос родился в последние лета, а между тем второго пришествия и до сих пор нет: не ясно ли, что их писания ложны? 4) Ефрем Сирин говорит в своих писаниях; «се уже Господь наш Иисус Христос грядет судити живым и мертвым и се конец приспе»; а между тем после его смерти прошло уже около тысячи лет: не ясно ли, что этот уважаемый христианами их писатель, от которого можно заключить и к другим писателям, ошибался и говорил неправду?». Эти аргументы произвели неотразимое действие на одного священника Дионисия, который привел к Схарии и другого священника Алексея. Дионисий и Алексей не только сами обратились в жидовство, но и совратили своих жен и детей. Они хотели было обрезаться, но Схария сам испугался результата своих бесед и посоветовал им, чтобы они оставались наружно христианами. Из этого можно заключить, что едва ли Схария имел какие-либо определенные намерения относительно совращения христиан в иудейство. Он скоро исчез с горизонта, но посеянные им семена взошли и дали свой плод. Необходимо заметить, что не одними критическими аргументами привлек к себе он русских последователей. Преп. Иосиф говорит, что он был «изучен чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и астрологии». Поэтому и последователи его не только криво толковали некоторые «главизны» Божественного писания, но и «баснословна некая и звездозакония учаху и по звездам смотрети и строити рожение и житие человеческое, а божественное писание презирати, яко ничто же суще и непотребно суще человеком».
Алексей и Дионисий успели совратить в новую веру многих из священников, дьяконов и дьяков и простых людей в Новгороде. Когда в 1479 году великий князь Иван Васильевич был в Новгороде, ему очень понравились Алексей и Дионисий, он перевел их в Москву — одного протопопом Успенского собора, другого попом Архангельского. В Москве Алексей и Дионисий преклонили к своим идеям архимандрита Симоновского монастыря Зосиму, думного дьяка Федора Курицына, дьячков Истому и Сверчка, купца Кленова, невестку великого князя Елену и других. По свидетельству препод. Иосифа Волоколамского, обличавшего их в своем «Просветителе», простейшие обращались в жидовство, т. е. отвергали божественность Христа, считали его простым пророком, а не Мессией, который еще не приходил, но придет. Другие же, если и не отступали в жидовство, то научились писания Божественные укорять, «и на торжищех и в домех о вере любопрение творяху и сомнение имеяху», — отрицали необходимость внешней, видимой церкви, иконопочитание и поклонение мощам, монашество, обряды и посты. По свидетельству Геннадия, епископа Новгородского, и Иосифа эти религиозные вольнодумцы ругались над иконами и крестами, упивались и объедались и сквернились блудом.
Церковь и государство жестоко расправились с заводчиками и выдающимися последователями секты жидовствующих. По постановлению собора 1504 года сожжены были главные московские еретики. Кроме наказаний еретиков, изданы были полемические сочинения против иудейства. Посольский толмач Дмитрий Герасимов Малый перевел «Магистра Николая Лира прекраснейшие сказания, иудейское безверие в православной вере похуляющи» (это полемический трактат Николая Де Лира, францисканца, профессора парижского университета, умершего в 1340 г.). Николай Немчин перевел «Учителя Самоила Евреина на богоотметные жидове обличительно пророческими речьми» (Самуил, марокский еврей, обратившийся в христианство в 1085 году). Наконец, преп. Иосиф Волоколамский написал против жидовствующих свой «Просветитель».
Но выдержав атаку рационалистической критики, идея «святой Руси» вслед затем подверглась нападкам ученой критики. Некоторые греки, остававшиеся при великом князе Василии III после его матери Софии Фоминишны, стали указывать государю, что славянские богослужебные книги исполнены еретических погрешностей. Великий князь обратился к ученому греку Максиму, которого он вызвал для перевода Толковой Псалтири. Максим подтвердил это и получил поручение от великого князя исправить эти богослужебные книги. Максим не только исправил Часословец, Псалтырь, Евангелие, Апостол и Триодь Цветную, но и написал некоторые трактаты, которые должны были больно уязвить русское общество, проникшееся религиозно-национальными самомнением. Он выступил с протестом против распространенной в Москве мысли о том, что истинное православие сохранилось только на Руси, что греческая церковь поколебалась в истинной вере, что русским митрополитам незачем ездить на поставление в Царьград. «Священные каноны, к соблюдению которых архиереи обязуются своим рукописанием, — писал Максим, — нигде не учат, чтобы отлучаться им от своего патриарха, доколе этот православно предстоит святой Божией церкви; если в Константинополе вместо православных царей неверные мучители, то первенствующая церковь от вознесения Спасителя и до Константина Великого находилась в таком же положении и не только не осквернялась властью нечестивых, но и сияла посреди нечестия, как солнце. Священство больше земного царства, и если в Константинополе не стало земных православно-христианских царей, то духовно-царствующий патриарх остается неотриновенным от руки Божией благодати и сохраняется этою благодатию среди нечестивых во всяком православии». Русские люди, присвоившие уже себе монополию святости, не особенно благосклонно должны были выслушивать подобные речи. Их раздражали даже и те исправления, которые вносил Максим в их богослужебные книги. Они говорили ему: «велию, о человече, досаду тем делом прилагаешь воссиявшим в нашей земле преподобным чудотворцам: они бо сицевыми священными книгами благоугодиша Богови и живуще, и по преставлениих от Него прославишася святынею и всяких чудес действом».