Lastbutnotleast, я должен поблагодарить (еще и еще раз) моих близких. Именно их безграничная поддержка позволила мне закончить это начатое однажды дело.
Dresden/ Истомила / Bonn/ Санкт-Петербург / Paris
март 2006 года
Светлой памяти АЛЕКСАНДРА РОМАНОВИЧА ЛУРИЯ
ВВЕДЕНИЕ
Психология — молодая наука. От ее официального возникновения в Германии до сегодняшнего дня прошло немногим более 100 лет. Значительная часть этого времени прошла в борьбе школ, в спорах об определении понятий и в поисках сколько-нибудь надежных методов исследования. Еще 20—30 лет назад для обычного образованного человека психология была чем-то средним между учением Фрейда о сексуальных инстинктах и павловской теорией условных рефлексов. Если современная мировая психология превратилась в одну из самых динамично развивающихся научных дисциплин, то заслуга этого принадлежит относительно небольшому числу людей, доказавших практическое значение психологических знаний в таких областях, как образование, медицина, новые информационные технологии и стресс на рабочем месте. Любой репрезентативный опрос — в России, Западной Европе или Северной Америке — показал бы, что в число 10 ведущих психологов прошедшего столетия входит русский нейропсихолог А. Р. Лурия.
Более того, вклад Александра Романовича оказался наиболее конкретным и неоспоримым — ведь нет ничего естественнее допустить существование связи между психикой и мозгом. Многое из того, что было сделано Лурия в этой основной сфере его деятельности, можно пояснить, как это и делали сдававшие ему экзамены студенты, двигая указательным пальцем по поверхности головы. Поражает точность, с которой Лурия удалось описать функции различных структур мозга, в особенности лобных долей коры, причем за десятилетия до появления современных биофизических методов трехмерного мозгового картирования, позволивших буквально увидеть предсказанные им процессы и взаимосвязи. Каждая вторая обзорная статья по нейропсихологии высших, специфически человеческих психологических функций до сих пор начинается, а иногда и кончается ссылками на эти работы (см., например, Thompson-Schill, Bedny & Goldberg, 2005).
Биография А.Р. Лурия — история жизни потомственного российского интеллигента. Он родился в Казани на Волге в семье известного врача. В студенческие годы, совпавшие с Гражданской войной, увлекся психоанализом. В начале 1920-х годов он переехал в Москву, где стал работать в Институте психологии Московского университета. Здесь встретился с Львом Семеновичем Выготским и Алексеем Николаевичем Леонтьевым, ставшими его ближайшими друзьями и соратниками. В составе этой знаменитой ныне «тройки» Лурия начал работать над проектом новой, как он говорил, «конкретной психологии». В этом проекте 14 Лурия и его коллеги попытались объединить идеи развития психики в
ι
определенном культурном окружении с нейрофизиологическими и клиническими данными о специализации различных участков мозга. Перипетии этой филигранной, до сих пор неоконченной работы, происходившей на фоне глобальных катаклизмов середины прошедшего века, детально описаны в книгах и статьях его учеников и многолетних сотрудников, а также в воспоминаниях дочери, биохимика Елены Александровны Лурия. В этом предисловии к основной, на сегодняшний день, своей публикации я хотел бы рассказать о восприятии А. Р. Лурия глазами последнего знавшего его поколения студентов и учеников.
Одно из обстоятельств, которое я осознал только недавно, состоит в том, что, когда мы, первые студенты только что открывшегося факультета психологии МГУ, встретились с Александром Романовичем на нашей первой лекции (1 сентября 1966 года), он уже был в том возрасте, в котором активная научная и преподавательская деятельность профессоров университетов на Западе успешно завершается. Происходило бы это в стенах Гарварда или Сорбонны, а не aima mater на Моховой, то, быть может, никакого заслуживающего упоминания луриевского периода в нашей жизни и не было бы.
Эту луриевскую лекцию почти 40-летней давности можно было бы повторно прочитать и сегодня. Сразу подкупал простой разговорный язык и понятные примеры, для демонстрации которых он выбирал кого-нибудь из нас. Самое главное для будущего психолога — понять, что между мозгом и миром существует постоянное взаимодействие. Сказал, что в своей жизни знал только двух по-настоящему гениальных людей. (На лекции присутствовал старый друг Александра Романовича, основатель и первый декан факультета психологии А.Н. Леонтьев.) Лурия назвал умершего в середине 30-х годов Л.С. Выготского и физиолога H.A. Бернштейна. Большую часть лекции он рассказывал о культурно-исторической теории Выготского и о работах по восстановлению движений у пациентов с поражениями мозга, которые проводились Бернштейном во время и сразу после войны. Замечательной была разрабатывавшаяся Бернштейном идея эволюционных уровней организации — оказалось, что наше повседневное поведение может определяться несколькими, надстраивающимися друг над другом и сохраняющими относительную автономию структурами мозга. Культура, мозг и эволюция были тремя центральными понятиями этой лекции, как и всей его научной программы.
Мое более близкое знакомство с ним произошло случайно. В середине второго курса я заболел и надолго оказался в Боткинской больнице. Гуляя как-то по территории, я неожиданно увидел Александра Романовича, сидящего на скамейке с книгой. Он был привезен с пищевым отравлением из Парижа после банкета в штаб-квартире ЮНЕСКО. Узнав меня, Лурия оживился, долго расспрашивал о моей семье, о том, почему я вдруг выбрал среди множества факультетов психологию. Я признался,
15
что уже успел разочароваться в своем выборе. «Подожди немного, к началу 21-го века ты убедишься, что сделал правильный выбор».
Целый месяц по нескольку часов в день в маленькой палате, а чаще гуляя по парку, Лурия рассказывал мне о том, кто есть кто в мировой психологии. Там были все классики — немцы (особенно близкие его сердцу гештальтпсихологи Карл Бюлер и его красавица жена Шарлотта, а также послевоенный «скучный Метцгер»), австриец Конрад Лоренц, швейцарец Жан Пиаже, французы Поль Фресс и Анри Валлон, англичане (крупнейшие неврологи Headи Brain, то есть буквально «голова» и «мозг»), американцы («почти гениальные» исследователь поведения животных Скиннер и выдающийся лингвист Хомский), канадцы (прежде всего один из основателей современной нейропсихологии Дональд Хэбб, сказавший однажды, что «Большой мозг, как и большое государство, не может просто делать простые вещи»). Мировая наука была для него живым, постоянно развивающимся организмом. Одно луриевское замечание заменяло чтение десятка томов. То, что было реально — убогий уровень советской психологии в целом и некоторых ее «видных» представителей в особенности, — больше не было важным. Не важными были и такие дисциплины, как «Научный коммунизм», «История партии», «Политэкономия социализма». Это была другая система координат.
Как показали последующие наблюдения, Александр Романович и сам оказался гением. Им было написано свыше 25 книг, большинство из которых сразу же переводились на иностранные языки. Его собственные знания основных языков — немецкого, французского и английского — в разговорном и письменном вариантах были совершенными, о чем свидетельствует и многолетняя переписка с другими классиками психологии, начиная с Зигмунда Фрейда. В последний период жизни, который я мог наблюдать, он сначала писал книги и статьи по-английски, а затем переводил их на русский язык. Мнения о количестве языков, которыми он владел, расходятся, но большинство оценок превышает число 10. Как-то во время совместного отдыха в Пицунде я наткнулся на А.Р. Лурия, оживленно беседующего с местными жителями на абхазском языке!
В общении поражала его быстрота и обязательность. В отечественной научной среде, где большинство обещаний не выполняется вообще, а остальные выполняются с опозданием, даже как-то странно было видеть человека, по возможности ничего не откладывающего на потом. Сам он оправдывал эту особенность поведения стремлением разгрузить память для более важных дел. Помню, как однажды я подошел к нему в перерыве между лекциями и сказал, что на Западе появилось какое-то новое научное направление — «Когнитивная психология», — и попросил достать только что вышедшую в США книгу. Тут же на спине моего товарища на листочке из тетрадки в клеточку Лурия написал французскому редактору этого междисциплинарного руководства Жаку Мелеру: «Mon cher Jacques...». Эта просьба, как и сотни других, была выполнена,
видимо, столь же обязательным Жаком практически моментально — уже через пару месяцев мы держали в руках толстую книгу, испещренную лиловыми печатями советского цензурного комитета.
Интенсивность луриевской работы мне пришлось почувствовать, когда мы в составе группы из примерно дюжины студентов помогали ему в составлении авторского указателя для фундаментального руководства «Высшие корковые функции». К концу третьего дня наша команда с трудом дошла до буквы «Г». Посмотрев на эту печальную картину, Лурия оставил одного из нас — Петера Тульвисте (впоследствии ректора Тартуского университета, пару лет назад едва не ставшего президентом Эстонии), и вдвоем они за два полных рабочих дня кончили весь указатель. Позднее, когда после окончания университета я стал ассистентом Александра Романовича, мне было поручено подготовить набросок первой части большого университетского руководства по обшей психологии. Рукопись я принес Александру Романовичу. Он был дома в постели после своего первого инфаркта. Через неделю я получил полностью переписанный его рукой текст, причем на титульном листе он изменил порядок авторов, поставив мою фамилию, в соответствии с алфавитом, первой.