В зале сделалось общее движение.
- Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! - сказал помещик, обратясь к священнику. - Смирно так шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим детям - только однажды девочка, сестра их, матери и проговорись: "Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал". Его к допросу: "Как бога нет: как так?" Отец к архиерею ездил: перебрали тогда всю семинарию...
- Да, помню, - сказал священник, - нашли запрещенные книги.
- Ну, вот видите!
- Скажите на милость, - обратился опять Иван Петрович к Райскому, - отчего это все волнуются народы?
- Какие народы?
- Да вот хоть бы индейцы: ведь это канальи все, не христиане, сволочь, ходят голые, и пьяницы горькие, а страна, говорят, богатейшая, ананасы, как огурцы, растут... Чего им еще надо?
Райский молчал. На него находила уже хандра.
"Какой гнусный порок, эта славянская добродетель, гостеприимство! - подумал он, - каких уродов не встретишь у бабушки!"
И прочие молчали, от лени говорить после сытного завтрака. Говорил за всех Иван Петрович.
- А вот теперь Амур там взяли у китайцев; тоже страна богатая - чай у нас будет свой, некупленный: выгодно и приятно... - начал он опять свое.
- Ну, брат, Иван Петрович: всю воду в решете не переносишь ... - заметил Тычков.
- Я только из любопытства хотел с ними наговориться, они в столице живут... Теперь опять пишут, что римский папа...
В это время из залы с шумом появилась Полина Карповна, в кисейном платье, с широкими рукавами, так что ее полные белые руки видны были до плеч. За ней шел кадет.
- Какая жара! Bonjur, bonjur, - говорила она, кивая на все стороны,
и села на диван подле Райского.
- Тут нам тесно! - сказал Райский и пересел на стул рядом
- Non, non, ne vous derangez pas {Нет, нет, не беспокойтесь (фр.).}, - удерживала она его, но не удержала. - Какая скука! - успела она шепнуть ему, - у вас так много гостей, а я хотела бы видеть вас одного.
- Зачем? - спросил он вслух, - дело есть?
- Да, дело! - с улыбкой и шепотом старалась она говорить.
- Какое же?
- А портрет?
- Портрет, какой портрет?
- А мой! Вы обещали рисовать: забыли - ingrat {Неблагодарный! (фр.).}!
- А! Далила Карповна! - протяжно воскликнул Нил Андреич, - здравствуйте, как поживаете?
- Здравствуйте! - сухо сказала она, стараясь отвернуться от него.
- Что ж не подарите меня нежным взглядом? Дайте полюбоваться лебединой шейкой...
В толпе у дверей послышался смех, дамы тоже улыбались.
- Грубиян: сейчас глупость скажет!.. - шептала она Райскому.
- Что брезгаешь старым, а как посватаюсь? Чем не жених - или стар? Генеральша будете...
- Не "льщусь" этой почестью... - сказала она, не глядя на него. - Bonjur, Наталья Ивановна: где вы купили такую миленькую шляпку: у m-me Pichet {У мадам Пише? (фр.).}?
- Это муж из Москвы выписал, - сказала Наталья Ивановна, робко взглянув на Райского, - сюрприз.
- Очень, очень мило!
- Да взгляните же на меня: право, посватаюсь, - приставал Нил Андреич, - мне нужна хозяйка в доме, скромная, не кокетка, не баловница, не охотница до нарядов... чтобы на другого мужчину, кроме меня, и глазом не повела... Ну, а вы у нас ведь пример...
Полина Карповна будто не слыхала, она обмахивалась веером и старалась заговорить с Райским.
- Вы у нас, - продолжал неумолимый Нил Андреич, - образец матерям и дочерям: в церкви стоите, с образа глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых мужчин не замечаете...
Смех у дверей раздался громче, и дамы гримасничали, чтоб скрыть улыбку.
Татьяна Марковна постаралась было замять атаку Нила Андреича на ее гостью.
- Пирога скушайте, Полина Карповна, - я вам положу! - сказала она.
- Merci, merci, нет, я только что завтракала!
Но это не помогло. Нил Андреич возобновил нападение.
- А одеваетесь монахиней: напоказ плеч и рук не выставляете... ведете себя сообразно вашим почтенным летам... - говорил он.
- Что это вы ко мне привязались! - сказала Полина Карповна, - est-il bete, grossier {Он глуп, груб? (фр.).}? - обратилась она к Райскому.
- Да, да, "парле ву франсе..." - перебил Тычков, - жениться, сударыня, хочу, вот и привязался: а мы с вами пара!
- Едва ли вам найдется кто под пару! - отозвалась Крицкая, не глядя на него.
- А как же не пара, позвольте-ка: я был еще коллежским асессором, когда вы выходили замуж за покойного Ивана Егорыча. А этому будет...
- Какая жара - on etouffe ici: allons au jardin {Здесь душно: пойдемте в сад! (фр.).}! Мишель, дайте мантилью!.. - обратилась она к кадету.
В эту минуту показалась Вера.
Все встали, окружили ее, и разговор принял другое направление. Райскому надоела вся эта сцена и эти люди, он собирался уже уйти, но с приходом Веры у него заговорила такая сильная "дружба", что он остался, как пригвожденный к стулу.
Вера мельком оглядела общество, кое-где сказала две-три фразы, пожала руки некоторым девицам, которые уперли глаза в ее платье и пелеринку, равнодушно улыбнулась дамам и села на стул у печки.
Чиновники охорашивались, Нил Андреич с удовольствием чмокнул ее в руку, девицы не спускали с нее глаз.
Марфенька не сидела на месте: она то нальет вина кому-нибудь, то попотчует закуской или старается занять разговором своих приятельниц.
- Вера Васильевна! - сказал Нил Андреич, - заступитесь вы, красавица моя, за меня!
- Разве вас обижают?
- Как же не обижает! Далила... нет - Пелагея Карповна.
- Impertinent {Нахал! (фр.).}! - громким шепотом сказала Крицкая, поднимаясь с места и направляясь к двери.
- Куда, Полина Карповна: а пирога? Марфенька, удержи! Полина Карповна! - останавливала Татьяна Марковна.
- Нет, нет, Татьяна Марковна: я всегда рада и благодарна вам, - уже в зале говорила Крицкая, - но с таким грубияном никогда не буду, ни у вас, нигде... Если б покойный муж был жив он бы не смел...
- Ну, не сердитесь на старика: он не от злого сердца; он почтенный такой
- Нет, нет; прошю, пустите - я приеду в другой раз, без него...
Она уехала в слезах, глубоко обиженная. В гостиной все были в веселом расположении духа, и Нил Андреич, с величавою улыбкой, принимал общий смех одобрения Не смеялся только Райский, да Вера. Как ни комична была Полина Карповна, грубость нравов этой толпы и выходка старика возмутили его. Он угрюмо молчал, покачивая ногой.
- Что, прогневалась, уехала? - говорил Нил Андреич, когда Татьяна Марковна, видимо озабоченная этой сценой, воротилась и молча села на свое место.
- Ничего, скушает на здоровье! - продолжал старик, - не ходи раздетая при людях: здесь не баня!
Дамы потупили глаза, девицы сильно покраснели и свирепо стиснули друг другу руки.
- Да не вертись по сторонам в церкви, не таскай за собой молодых ребят... Что, Иван Иваныч: ты, бывало, у ней безвыходно жил! Как теперь: все еще ходишь? - строго спросил он у какого-то юноши.
- Отстал давно, ваше превосходительство: надоело комплименты говорить.
- То-то отстал! Какой пример для молодых женщин и девиц? А ведь ей давно за сорок! Ходит в розовом, бантики да ленточки...
- Как не пожурить! Видите-ли, - обратился он к Райскому, - что я страшен только для порока, а вы боитесь меня! Кто это вам наговорил на меня страхи!
- Кто? Да Марк, - сказал Райский.
Общее движение. Некоторые вздрогнули.
- Какой такой Марк? - нахмурив брови, спросил Тычков.
- Марк Волохов, вот что прислан сюда на житье.
- Это тот разбойник? Да разве вы знаетесь с ним?
- Мы приятели.
- Приятели? - с изумлением произнес старик и посвистал. - Татьяна Марковпа, что я слышу?
- Не верьте ему, Нил Андреич: он сам не знает, что говорит... - начала бабушка. - Какой он тебе приятель...
- Что вы, бабушка! Да не он ли у меня ужинал и ночевал? Не вы ли велели ему постлать мягкую постель...
- Борис Павлыч! помилосердуй, помолчи! - неистово шептала бабушка.
Но было уже поздно. Тычков вскинул изумленные очи на Татьяну Марковну, дамы глядели на нее с состраданием, мужчины разинули рты,девицы прижались друг к другу.
У Веры от улыбки задрожал подбородок. Она с наслаждением глядела на всех и дружеским взглядом благодарила Райского за это нечаянное наслаждение, а Марфенька спряталась за бабушку.
- Что я слышу! - с изумлением произнес Нил Андреич, - и вы впустили этого Варраву под свой кров!
- Не я, Нил Андреич, а Борюшка привел его ночью. Я и не знала, кто там у него спит!
- Так вы с ним по ночам шатаетесь! - обратился он к Райскому. - А знаете ли вы, что он подозрительный человек, враг правительства, отверженец церкви и общества?
- Какой ужас! - сказали дамы.
- Он-то и отрекомендовал вам меня? - допрашивал Нил Андреич.
- Да, он.
- Что же, он меня зверем изобразил: что я глотаю людей?..
- Нет, не глотаете, а позволяете себе по какому-то праву оскорблять их.
- И вы поверили?
- До нынешнего дня - нет.
- А нынче?
- А нынче верю.
Общий ужас и изумление. Некоторые чиновники тихонько вышли в залу и оттуда слушали, что будет далыне.
- Что так, - с изумлением и высокомерно спросил Тычков, нахмурив брови. - Почему?
- А потому что вы сейчас оскорбили женщину.
- Слышите, Татьяна Марковна!
- Борюшка! Борис Павлыч! - унимала она.
- Эту... эту старую модницу, прельстительницу, ветреницу... - говорил Нил Андреич.
- Что вам за дело до нее? и кто вам дал право быть судьей чужих пороков?
- А вы, молодой человек, по какому праву смеете мне делать выговоры? Вы знаете ли, что я пятьдесят лет на службе и ни один министр не сделал мне ни малейшего замечания?..
- По какому праву? А по такому, что вы оскорбили женщину в моем доме, и если б я допустил это, то был бы жалкая дрянь. Вы этого не понимаете, тем хуже для вас!..
- Если вы принимаете у себя такую женщину, про которую весь город знает, что она легкомысленна, ветрена, не по летам молодится, не исполняет обязанностей в отношении к семейству...
- Ну, так что же?
- А то, что и вы, вот и Татьяна Марковна, стоите того, чтоб пожурить вас обоих. Да, да, давно я хотел сказать вам, матушка... вы ее принимаете у себя...
- Ну, ветреность, легкомыслие, кокетство еще не важные преступления, - сказал Райский, - а вот про вас тоже весь город знает, что вы взятками награбили кучу денег да обобрали и заперли в сумасшедший дом родную племянницу, - однако же и бабушка, и я пустили вас, а ведь это важнее кокетства! Вот за это пожурите нас!