Тем не менее, некоторые исследователи предсказывают крах массовой культуры и ее замену "культурой индивидуальных миров". Так, Е.В. Дуков верно замечает, что "…для современного массового сознания египетские пирамиды отличаются от архитектурных изысков Ле Корбюзье только номером канала и временем демонстрации. Они уравнены универсальной "обложкой" телеприемника, полисемией бытовой территории, в которую свободно "впечатываются" самые разнородные предметы и образы, культурные тексты и "метатексты", даже не вызывая вопросов о причинах их появления или принципах компоновки в каждом конкретном случае, поскольку индивидуальное пространство практически везде в настоящее время свободно от всяких обстоятельств перед социальными нормами и культурными конвенциями"365 . С этим утверждением, безусловно, можно согласиться: "мозаичность" и полистилистичность современной культуры приводят к возникновению множества "культурных ландшафтов", весьма различающихся между собой. Но из этого автор делает следующий, довольно радикальный вывод: "В подобной конструкции жизни существование массовой культуры как комплекса общих для больших групп населения конвенций оказывается более чем проблематичным, если не сказать невозможным. Наличие и могущество каналов "массовой коммуникации" не в состоянии превратить тиражирующиеся образцы в массовую культуру, поскольку каждая группа и каждый индивид в отдельности может иметь свой собственный код и пароль для приема и оценки информации и, следовательно, будет формировать собственную семантическую систему как эквивалент стертой коллективной культурной конвенции"366 . С этим мы не можем полностью согласиться, поскольку наличие у индивидов и групп собственных "кодов" и "миров" ни в коей мере не означает "стирания коллективной культурной конвенции", которую формирует массовая культура. Напротив, характерная для нашего времени диверсификация культуры приводит не к краху, но к повышению значимости массовой культуры, которая одна только и в состоянии обеспечить интеграцию разобщенных индивидов и допустить мирное сосуществование различных "миров", то есть сохранить целостность социума. Возможно, Е.В. Дуков считает, что важнейшим признаком массовой культуры является унифицированность и стандартность ее образцов. Такого рода "моностилистичность" массовой культуры действительно была характерна для индустриального этапа развития общества, но сегодня массовая культура становится полистилистичной, что позволяет ей не только сохранить, но и многократно расширить свое влияние.
Аналогичные рассуждения о неотвратимости распада массовой культуры принадлежат Т.В. Костылевой, которая показывает, как унифицированную массовую культуру индустриального общества ("мир однообразия") сменяет массовая культура эпохи постмодернизма, распавшаяся на тысячи разнообразных участков, внутренне не связанных между собой. В XIX в., считает автор, культура однородна, но у нее есть "верх" (элитарное) и "низ" (массовое), но в ХХ в. уже нет однородного культурного пространства, "верх" и "низ", интеллектуализм и примитивизм смешались и стали неузнаваемы. Т.В. Костылева использует образ пирамиды, предложенный А. Геленом, для описания современной массовой культуры. "Вершина этой пирамиды сверкает "чистыми снегами" изощренного интеллектуализма и рафинированного эстетизма - например, творчество Х.-Л. Борхеса. А у подножия пирамиды копошится мозаичный примитивизм. Здесь соседствуют, не пересекаясь, как безобразные "культурные" отходы клишированной индустриальной эпохи, так и высоко профессиональные современные шоу-творцы. Обильно представлена и новейшая упрощенная продукция "новых язычников" (астрологические календари, гороскопы, оккультные науки, мифы об НЛО и т.п.), и молодежная культура ВИА (рок, рэп, рэйв и т.п.). Таким образом, культурный профиль современной цивилизации достаточно сложен"367 . Против левацко-постмодернистской массовой культуры активно выступают "новые правые", но они также являются плюралистами и "мультикультуралистами" (поскольку существует множество традиционных локальных культур). Поэтому культура множественных миров, по мнению автора, неизбежна (будет ли это множественность несвязанных субкультур или же множественность замкнутых на традицию культурных регионов). "Везде будет свой "монастырь" со своим законом, то есть "электронное средневековье" по А. Тоффлеру и У. Эко. Везде будет свой "клан", "род", "племя", то есть "новая первобытность" по Мак-Луэну или М. Маффесоли"368 .
Как и в предыдущем случае, подобное сведение диверсификации культуры к ее демассификации нам представляется ошибочным369 . Очевидно, что и Е.В. Дуков, и Т.В. Костылева в целом следуют концепции Э. Тоффлера, согласно которой неслыханный темп социокультурных изменений приводит к появлению множества альтернатив и, следовательно, к увеличению многообразия субкультур и "сверхизобилию "Я"": "Люди будущего посвятят больше времени поискам стиля, чем люди прошлого или настоящего. Изменяя свою самоидентификацию, человек супериндустриального общества прочерчивает собственную траекторию в мире противоречивых субкультур"370 . Но Тоффлер же подчеркивает как случайность выбора из широкого спектра возможностей, так и динамический характер стилевой самоидентификации - то есть, "индивидуальные миры" чрезвычайно изменчивы (за исключением немногочисленных "зон стабильности"). Если в традиционном обществе человек реализовывал себя в пределах постоянного социального статуса, в Новое время появилась возможность смены статуса, то сегодня человек может постоянно изменять саму свою идентичность, что явно не стабилизирует социальную систему. Важнейшим же стабилизирующим фактором в деиерархизированном множестве одновременно существующих "миров" (идентичностей) является массовая культура, без которой современная полистилистичность была бы невозможной.
Подчеркнем, что в случае массовой культуры речь идет именно о полистилистичности, а не об анархии. Многообразие стилей современного массового искусства, жизненных стилей и стратегий не должно вводить в заблуждение – массовая культура ориентирована на запросы человека массы, но она эти же запросы и формирует. И диверсификация на практике означает лишь внешнее умножение субкультур (как реальных, так и номинальных), но не дезинтеграцию западного общества. Наличие "тысячи тарелок" (Ж. Делез, Ф. Гваттари) вовсе не исключает существование единого "стола", да и само содержимое этих "тарелок", по сути, не слишком отличается друг от друга. Так, глобальное распространение массовой культуры часто приводит к усреднению (массовизации в сторону банальности) ценностей своей и чужих культур, появляется "сувенирный синдром": ценности иной культуры начинают функционировать не в своем контекстуальном окружении: происходит усвоение не чужой культуры, а лишь своих собственных представлений о ней371 . Фактически, это означает формирование в глобальном масштабе единого культурного стереотипа, выработанного западной массовой культурой, но этот стереотип потенциально полистилистичен. Псевдомультикультурализм щедро использует в оформлении своего фасада элементы локальных культур, но только на уровне "сувениров". Итак, "масскульт буквально ведет человека по жизни. Неусыпно следит за ним, но и, в то же время, его поддерживает. Лишая возможности выбора - экзистенциального выбора в первую очередь, - массовая культура и избавляет от мук колебаний"372 .
Заканчивая рассмотрение особенностей современной массовой культуры, обратим внимание на ее несомненную связь с феноменом новой религиозности. В сущности, формирование новой религиозности произошло благодаря переходу от массовой культуры индустриального общества к постиндустриальному, полистилистическому типу массовой культуры, сделавшему возможным существование динамических, неопределенных и неустойчивых идентичностей (в том числе - и в области религиозности). Е.Г. Соколов пишет о распаде, точнее "демонтаже" посредством массовой культуры социально-классовых образований, семейных и религиозных институтов и т.п. В частности, демонтаж конфессионально-религиозной принадлежности начался еще во время Просвещения. Уже к XIX в. религия была дискредитирована, и религиозный ренессанс ХХ века (нетрадиционных религий), а также переход части функций ("предметно-дискурсивных полей") религии к науке и искусству существенных изменений не принесли: религия становится частным, не социально значимым делом373 . Но на смену устойчивым социальным общностям приходят "сообщества иного типа - неустойчивые, зависимые, открытые и подконтрольные, неспособные создать сколько-нибудь общественно-значимый и онтологически убедительный момент. Их - великое множество, но в подавляющем большинстве - они фиктивны. Что означает: не идентичные самим себе, не редуцируемы в контекст реальности, факультативны и ситуационны, не содержат определенного количества необходимых элементов, с "вялой структурой", аморфны, и, что важнее всего, не маркируют каждого из входящих в него члена, т.е. не предопределяют полностью или хотя бы в общих чертах его жизненный проект"374 . Е.Г. Соколов приводит пример школьницы, которая может быть одновременно тинэйджером, спортсменкой, поклонницей поп-идола, любить определенные напитки, журналы, телепередачи и т.д. Можно привести множество подобных примеров и по отношению к новой религиозности, потребители которой умудряются сочетать в своем мировоззрении и повседневной практике православные обряды с верой в карму и реинкарнацию, лозоходство и летающие тарелки, астрологию и психоанализ. Участие индивида во множестве подобных фиктивных сообществ на первый взгляд делает его независимым от них. "Но в том то и дело, что в результате вроде бы факультативной временности не только потребность, но и навык в фундаментальном самоопределении утрачивается: идентичность рассеивается по множеству непринципиальных по отдельности, но принципиальных в совокупности декларациях"; с другой стороны, "при всей нестабильности каждой отдельной социологической группировки, легкости ее рассеивания или ликвидации, всему ансамблю ничего не угрожает в принципе"375 . Так, существованию новой религиозности как феномена не угрожает динамическое переопределение (а то и полное исчезновение) интересов потребителей к конкретным направлениям мистики и эзотерики, постоянно вызываемое модой и иными веяниями времени ("рынком спиритуальных товаров", по выражению Э. Тоффлера). Отсутствие единой ценностной и мировоззренческой иерархии делает такие изменения не только возможными и безболезненными, но и желательными, поскольку благодаря им поддерживается устойчивый интерес к новой религиозности в целом, которая не превращается в некое "болото" идей и верований. Когда отбрасывается трансцендентная вертикаль (что характерно для всей массовой культуры), горизонтальные структуры становятся более сложными, происходит "активизация поверхности" (Е.Г. Соколов) и формируется сеть событий, ризома. "Масскульт реализуется через событие, происходящее на поверхности… Событие масскульта - не монолит, но вереница событий. Благодаря ризоматической сериальности удается удержаться на поверхности, не обрушиться, не раствориться в хаосе"376 . По этой причине "рынок спиритуальных товаров" изменчив, но устойчив, равно как и сама новая религиозность зависит от динамики современной массовой культуры, но не боится никаких изменений (в отличие от традиционных религий).