418 Хен Ю.В. Проблема зла в эзотерике эпохи постмодерна // Дискурсы эзотерики (философский анализ). М., 2001. С. 105-106.
419 В данном контексте эзотерика понимается нами как частный случай новой религиозности.
420 Штепа В. ИNВЕРСИЯ. Петрозаводск, 1998. С. 87.
421 Дуков Е. Rock around the 1990 // Развлекательное искусство в социокультурном пространстве 90-х годов. СПб., 2004. С. 19-21.
422 Хаецкая Е. Гомо эзотерикус (человек эзотерический). [Электрон. ресурс]. Режим доступа: http://arnaut-katalan.narod.ru/ haetsk1.html
423 Чегодаева М. Цветы зла // "Знание-Сила", 2001, №12.
На протяжении веков и тысячелетий религия и искусство были тесно взаимосвязаны. В самый ранний период развития человеческого общества искусство было органично вплетено в синкретическое мифологическое мировосприятие и связано с магическим действием. Позднее, когда искусство выделилось в особую сферу культуры, оно находилось в сильной зависимости от религии. Большая часть истории искусства – это история религиозного искусства. Напротив, весьма часто функционирование современного искусства предполагается в контексте полностью секуляризованной культуры, что не вполне верно. Культура является секуляризованной лишь в том смысле, что традиционные религиозные институты уже практически не оказывают на нее влияния, но ведь "вечные" мировоззренческие и целеполагающие вопросы никуда не исчезают, и на них пытаются ответить не только религия, но и наука, и искусство.
Изучение взаимоотношений между религией и искусством в современной культуре представляет особый интерес. Согласно известным исследованиям П. Сорокина, к середине ХХ в. в Европе лишь 4% произведений изобразительного искусства были посвящены собственно религиозным темам, а 96% - светским (для сравнения: в XII-XIII вв. доля религиозных картин и скульптур составила 97% при 3% светских произведений). Но вместе с тем, "ХХ век характеризуется резким спадом визуально-чувственного стиля и заметным ростом экспрессивной манеры, нарушая тем самым наметившуюся с XIII по XIX век тенденцию"424 . П. Сорокин неоднократно упоминает о кризисе ХХ века, связанном с распадом чувственного типа культуры, свойственного Новому времени, и предсказывает появление нового, интегрального или идеационального культурного типа. В частности, чувственное искусство, несмотря на свои неоспоримые достоинства - прежде всего, бесконечное многообразие ("оно как энциклопедия или гигантский универмаг, где каждый может найти все, что он ищет"), имеет важный недостаток - оно ориентируется только на чувственную реальность, и особенно - на ее негативные феномены, "патологии". Кроме того, "как чисто средство развлечения, современное искусство, естественно, переходит в иной статус. Из царства абсолютных ценностей оно опускается до уровня производства ценностей товарных"425 . Последнее утверждение представляется нам особенно важным. Действительно, для современного искусства (особенно - массового) характерна чрезмерная коммерциализация426 , а также новые приоритеты ценностей. Сами товарные, чувственные ценности абсолютизируются, наделяются высшими смыслами, что, в частности, приводит к появлению как новой религиозности, так и новой, "постнеклассической" эстетики.
Перерождение чувственного типа культуры в интегральный предполагает рост религиозных настроений, но совсем не обязательно - возрождение традиционных институциональных религий. Так, для ХХ века были характерны интенсивные религиозные искания, но в то же время прошедший век ознаменовался упадком влияния многих исторических религий, функции которых частично взяло на себя искусство. "Результатом угасания религиозной экзальтации на рубеже XIX-ХХ вв. становится эмансипация искусства от религии, точнее, распространение эстетизма, заполняющего религиозный вакуум. Иначе говоря, такой феномен, как религия искусства, превращение искусства в нечто подобное религии, правда лишенной признаков сакрального. Если это и религия, то религия в светских, секуляризованных формах… В то же время нельзя не видеть, что обособившееся искусство ощутило потребность в культивировании религиозных ценностей и оказалось готовым к новой связи с религией, о чем свидетельствует прежде всего наследие русских символистов. Их деятельность явно не сводится исключительно к искусству. Она шире, чем просто эстетическая деятельность. В рамках этой субкультуры имеет место новая, пока еще не универсальная вспышка сакральности, т.е. тяготение к сверхчувственным мирам"427 . Подобные "вспышки сакральности" или "волны" характерны не только для отдельных художественных школ или направлений искусства, но для всего искусства ХХ века.
Как отмечают многие исследователи, процесс "разволшебствления мира" (М. Вебер), протекающий на протяжении всего Нового времени, сменился своей противоположностью - всплеском иррационализма, мистических и религиозных настроений. Например, А.К. Якимович указывает на то, что "у порога ХХ века возникает некий совокупный духовный импульс… Это и есть тот стержень, на который сам собой нанизывается, казалось бы, бесконечно пестрый и не сводимый к единому знаменателю материал - от Рильке до Мандельштама, от Платонова до Томаса Манна, от Пикассо до Филонова", а "в роли конструкции (или в роли источников) выступает ни что иное, как взрыв, бунт, разрушение стабильных ценностей европейской культуры и поворот к природно-стихийным, витальным, доразумным и внеразумным, внеморальным, магическим и так далее началам"428 . Но современную "магическую вселенную" не следует понимать только как ремифологизацию, как возвращение к первобытным шаманским практикам - она неразрывно связана с новоевропейским рационализмом и является не столько его преодолением, сколько логическим завершением. Научно-технический прогресс дал человеку уникальную возможность властвовать над временем и пространством, творить чудеса подобно сказочным волшебникам - и это, безусловно, нашло свое отражение и в искусстве.
Искусство ХХ века, его религиозные искания, имеет смысл рассмотреть в свете радикальных трансформаций всей западной культуры. Как уже говорилось, на рубеже XIX-XX вв. наблюдается яркая "вспышка сакральности" (Н.А. Хренов), или волна интереса к религиозно-мистическим учениям (на фоне усиливающегося кризиса традиционных, институциональных религий). Эта волна проявила себя как в искусстве (декадентство и символизм, а немного позднее - авангард), так и в собственно религиозной сфере (возникновение различных форм нетрадиционной религиозности), но нас сейчас интересует именно экспансия художественно-эстетического мировосприятия, отчасти подменившего собой религиозное мировоззрение. Этот процесс был с точностью предсказан еще В.С. Соловьевым: "Искусство, обособившееся, отделившееся от религии, должно вступить с нею в новую свободную связь. Художники и поэты опять должны стать жрецами и пророками, но уже в другом, еще более важном и возвышенном смысле: не только религиозная идея будет владеть ими, но и они сами будут владеть ею и сознательно управлять ее земными воплощениями. Искусство будущего, которое само после долгих испытаний вернется к религии, будет совсем не то первобытное искусство, которое еще не выделилось из религии"429 . И действительно, культура ХХ века привела к появлению огромного числа "жрецов и пророков", формирующих, пропагандирующих и распространяющих (продающих) самые разнообразные религиозные идеи и системы, облеченные в доступные художественные формы. Кроме того, важнейшей особенностью как "нового религиозного сознания" начала ХХ в., так и большинства позднейших мировоззрений (прежде всего - художественно-эстетических) было гипертрофированное понимание человеческой свободы (например, уже у Бердяева, свобода предшествует бытию и даже Богу, а человеческая личность есть сама свобода). Со свободой же непосредственно связано и творчество. "На первое место здесь выдвигается романтический проект, в котором само искусство есть уже теургия, богодейство. С этим проектом преображения мира связан соответственно и романтический образ художника – творца, усвоившего служение пророка"430 .
Вновь подчеркнем, что "религиозное возрождение" как начала, так и конца ХХ века имеет мало общего с возрождением традиционных, исторических религий. Получают широкое распространение оккультные, магические практики, вообще устойчивый интерес к "потустороннему". Но "отсюда вовсе не следует, что человек вновь открывает священный "тот свет". Никоим образом. Небо остается пустым. Поколение "яппи" благоволит к мистике, однако оно против "поповских сказок". Магические разговоры с мертвыми - это бизнес"431 . Современное "массовое" сознание проецирует обыденную реальность на реальность загробную, потустороннюю. Впрочем, подобные проекции характерны для любого периода человеческой истории, уникальность же нашего времени в том, что окружающие нас ценности и смыслы антииерархичны, расположены в "горизонтальной плоскости". Соответственно, потусторонний мир также мыслится в привычных нашему современнику категориях, где божественное "высшее начало" уравнено в правах с примитивной магией. "Колдун работает не как религиозный чудотворец, не как звено вертикальной иерархии, получающее чудесную энергию свыше. Колдун скорее часть горизонтально раскинувшейся "грибницы", магической субстанции мира. На этой бесконечной однокачественной плоскости, покрытой массой "движущейся материи", все и происходит, причем без вмешательства "высших сил" - гробы летают, мыши вырастают до размеров свиньи, а электрон заключает в себе бесконечность. Здесь один кусок материи, выросший на общей грибнице, питается другим куском или подчиняет себе другой кусок, паразитирует на нем, подчиняет его своей воле и превращает в свое орудие. Магия - не из бездны и не из выси, а скорее "из дали". С помощью дали она и преодолевает границы, положенные человеку обыденностью"432 . Конечно, подобная - "магическая", "шаманская" - картина мира, столь красочно описанная А.К. Якимовичем, "в чистом виде" встречается редко - хотя бы потому, что относительная иерархия ценностей в каждом конкретном случае имеет место. В частности, существование объекта поклонения и какой-либо системы ориентации в мире, вообще - любой картины мира, не только религиозной, невозможно без упорядочивания доступных человеку ценностей и смыслов433 . Жить в "качественно однородном мире" достаточно сложно, если не невозможно. Другое дело, что это упорядочивание "горизонтально" расположенных ценностей и смыслов человеком "мозаичной" культуры совершается достаточно произвольно, часто - в зависимости от второстепенных факторов (настроения, например, или моды), тем не менее, оно имеет место.