Однако в реальности мало что изменилось. Например, в 1873 году иеромонах Владимир Терлицкий, миссионер, не успев обратить в православие ни одного сектанта лично подал заявление генерал-губернатору о необходимости выслать главных руководителей штунды. На это МВД ответило, что «высылка сектаторов из одной местности в другую в прежние времена всегда приносила один только вред: сектатор благодаря своей высылке приобретал в глазах своих последователей еще большее значение…и в то же время…не прерывал сношений с ними. Кроме того, в месте ссылки он обретал новых последователей»[134] В результате, в том же году в село Чаплинку был назначен для надзора за штундистами полицейский чиновник Попов. Вот, что писал о нем бывший следователь г. Шугаевский:4 «Я не мог не выразить своего удивления относительно такого выбора: представьте себе пожилого человека, почти беспрерывно пьяного, неразвитого, грубого самодура, да вдобавок еще нечистого на руку…Скоро «патриарх штунды», как прозвали его потом, проявил свои доблести. С суровостью начал он преследовать собрания штундистов, разгонял их, был агрессивен, арестовывал, кого и на какой срок вздумается»
В Херсонской губернии в половине 70-х годов священник местечка Любомирки отец Казакевич увещевал сектантов, а если видел нарушения закона тут же доносил властям. Естественно никого привлечь он не смог.
Вполне естественным после таких случаев звучит признание одного штундиста православному миссионеру: «я вам имени не открою, чтоб вы не повредили мне. Теперь, говорят, за нашим братом следят, особенно миссионеры…Многие ваши собраты по службе пьют»[135]
Само духовенство отмечало сложившуюся полицейскую «славу» миссионеров в «Петербургских ведомостях» св. Черкасский задается горестным вопросом: «Сопоставляя деятельность миссионеров отдаленного прошлого…с деятельностью или точнее со службою граждан миссионеров настоящего времени, щеголяющих в фуражках с кокардами, невольно приходит в голову: что-то станется с нашей православной церковью в недалеком будущем?» [136] Постепенно в миссионерской среде зрело понимание того, что необходимо постепенно отделить миссию от церковной администрации.
Еще в 1836 году в обращении к приходским священникам Синод рекомендует «Для более успешной борьбы…– пастырю лучше действовать не одиноко, а вместе с исправными прихожанами. Их объединить около себя, их сплачивать и побуждать к усердной и разумной борьбе со всяким распадом и распутством в приходе. Пусть это будут лучшие и уважаемые в приходе, их постыдятся все беспутники…постесняются их авторитета и их сплоченности…Таких во всяком приходе найдется много, все они скорбят и возмущаются падением нравов и распадом жизни, и однако, оставаясь разрозненными, нередко и сами должны опасаться хулиганства и разнузданности деревенской вольницы, которая и делает что хочет, никого не боясь и не уважая.
Вместе с тем нужно помнить, что все эти недостатки – пьянство, разгул, хулиганство и пр. – развиваются часто потому, что не знают люди куда свои силы приложить. Посему весьма следует призывать и воодушевлять прихожан на какие-либо общественные работы и дела…Таким путем возродятся добрые обычаи, а с ними облагородится приходская среда…
Личное воодушевление священника поднимет волну народного воодушевления, а она захватит собою и равнодушного…
Проповедь - одно из самых могучих средств в деле нравственного возрождения прихода. Наш народ потому собственно не духовен и нечист, что он совсем не знает Евангелия, не знает веры своей.»
Однако все вышесказанное оставалось в области высокой риторики. Первые шаги в этом направлении были сделаны в 1864 году, когда в больших городах, начиная с Саратова, учреждаются братства для подбора миссионеровдобровольцев. В 1875 году в Вятке основана школа для крестьян, желающих бороться с расколом.
Временами инициатива поступала снизу и тогда эффект был на порядок лучше, чем от любой проповеди штатного миссионера. «Крестьяне одной деревни избрали из своей среды 5 человек для наблюдения за тем, чтобы штундисты не собирались вместе и особенно за тем, чтобы не посещали деревню заезжие сектанты, после чего пропаганда в деревне прекратилась.»[137] И действительно «наибольший успех имели проповедники простецы не иерархи… самый сан духовный и принадлежность к духовным ведомствам и духовному начальству, сам по себе являлся элементом раздражающим сектантов» [138]
И все же миссионеры из народа оставались редкостью, а многие очевидные меры (организация чтения, особенно в зимнее время, общецерковное пение для объединения народа, анализ сектантского опыта проповеди), так и остались нереализованными.
Индифферентность общества. Борьба с сектантством практически не находила отклика ни в образованном обществе, ни в крестьянской среде. Это было связано с общим упадком религиозности и с внутрицерковным кризисом. «Народ, кажется, вовсе не имеет представления о существования у нас какихлибо миссий. Людей по призванию готовых идти на миссионерский подвиг почти не слышно. Особенных учреждений для приготовления к миссионерскому служению совсем нет», писали миссионеры.[139] «Вот в чем заключается вся беда и вся скорбь нашей миссии… - в равнодушии и к миссионерскому делу со стороны христианского общества, не исключая и духовенство…»[140] ,- сетует миссионер св. Остроумов.
В образованном обществеиз-за близости проповедников с властью о них сложилось представление, как о «вольных художниках духовного ведомства занимающихся бесплодными словопрениями о вере» или даже как об «опричниках духовного ведомства»3. Чем дальше, тем меньше поддержки вызывали меры работы РПЦ в интеллигентской среде. Все чаще слышались слова о свободе вероисповедания и неправомерности претензий ортодоксальной церкви. Сектантов защищали публицисты (например, Пругавин, первый поднявший вопрос о бесчеловечности монастырских тюрем) и писатели (скажем, Лев Толстой активно общался с духоборами) и адвокаты (Кони, Бобрищев-Пушкин и др.)
На первом миссионерском съезде выражая мнение общественности Стахович прочитал речь о свободе совести, которая вызвала бурную полемику и протест со стороны РПЦ. Он упрекал церковь в том, что она пользуется насилием м помощью государства для решения религиозных вопросов: «Законодательство вправе говорить любому подданному: «Ты можешь верить во что хочешь и как хочешь или совсем не верить, - мне все равно. Но церковь не может повторять за ним тех же слов. Больше, она может сказать государству: нет! Представь мне, мне единой на то уполномоченной, ведать дела совести…Если церковь верует в свою внутреннюю духовную силу, то не нуждается она в содействии земной силы»[141] Стаховичу стали приписывать требования отделения церкви от государства.
Свой ответ чаяниям общественности церковные иерархи донесли через высказывания митрополита Филарета. Последний считал неудобным для церкви, а значит и для государства т.к. они союзники, «избыточествующую веротерпимость» т.е. свободу вероисповедания. По его мнению «оказывать чрезмерную терпимость злу, значит подавать ему орудие против добра»[142] Поэтому мысль об охранении церкви должна стоять выше мысли о веротерпимости.
Неопределенность статуса миссионера. Несмотря на явную взаимосвязь между миссионерами и властью, на деле их статус был весьма неопределенным. Согласно ст. 7 «Правил об устройстве миссий…» все миссионеры «пользуются содержанием в размере определяемом епархиальным преосвященством». Источники содержания изыскивались из местных епархиальных средств. В случае недостатка оговаривалась возможность «испрашивать пособие у Св. Синода» Вот как охарактеризовал положение миссионеров священник и миссионер Н. Ивановский: «Они (миссионеры) не имеют одного существенно важного для будущности миссии – сплоченной организации, действуют особняком…Труды их, положим, оплачиваются, - но оплачиваются неравномерно, а главное положение их неопределенное… что они такое в епархиальном управлении, чем гарантированы они в своей деятельности, какова их будущность…об этом нельзя сказать ничего ясного и определенного; все зависит от личных взглядов и отношений представителей епархиальных властей и других случайных обстоятельств. И самая деятельность их недостаточно определена даже местными инструкциями, а общих инструкций и совсем нет. Это какая-то частная наемная служба зависимая всецело то от советов разных, братств, то непосредственно от консисторских распоряжений.»[143] Чтобы легализовать положение миссионера иногда лица с высшим образованием определялись простыми псаломщиками в городские церкви.
Итак, все вышеперечисленные особенности делали миссионерскую работу тяжелой и малоэффективной. Поддержка государства часто вела к формальному исполнению миссионерами своих обязанностей.
У светских и духовных властей не было четкого и продуманного плана развития миссионерской деятельности. Все рациональные предложения упирались в отсутствие базы для их реализации и оставались на бумаге. Общецерковный кризис и необходимость реформирования приходской жизни мешали оздоровлению паствы. Народ в своей массе был индифферентен к религиозным проблемам и относился к любой оппозиции власти сочувственно.
3.2 Государственные формы борьбы
В предыдущем разделе мы рассмотрели церковные формы борьбы с сектантством, а также указали на то, что по ряду причин их эффективность была низкой. Однако поскольку принадлежность к секте отход от православия считался преступлением, то нераскаявшиеся и не поддавшиеся увещеваниям сектанты подлежали наказанию светскому. В данном разделе мы проанализируем те меры, которые применялись по отношению к сектантам со стороны государства.