Возле металлических ворот в стене стояли два охранника. Они смотрели на меня с
хмурым недоумением, и я показала бумажку с адресом. Тогда один из них кивнул на
неприметное крыльцо с домофоном. Я пошла к домофону.
- Адель? - спросил голос в динамике.
- Она самая.
- Иди на второй этаж, последняя дверь, - сказал домофон. - Там увидишь.
Дверь открылась.
Это не особо походило на жилой дом. Лифта не было; лестницы, собственно, тоже. То
есть она была, но кончалась на втором этаже, упираясь в черную дверь без глазка и звонка, рядом с которой в стене блестела крохотная линза телекамеры: как будто кто-то скупил все квартиры в доме, начиная со второго этажа, и сделал общий вход. Впрочем, вульгарное сравнение, от отсутствия легитимной культуры крупной собственности. Звонить не потребовалось - как только я подошла, дверь открылась.
На пороге стоял крепкий мужик лет пятидесяти, одетый под бандита девяностых. На нем
был адидасовский спортивный костюм, кроссовки и золото - браслет и цепь.
- Заходи, - сказал он, повернулся и пошел назад по коридору.
Место было странным и напоминало служебное помещение. Одна из дверей в коридоре
была приоткрыта. В просвете виднелся никелированный металлический шест, нырявший в
круглую дыру в полу. Но клиент захлопнул дверь перед моим носом, и я ничего не успела
рассмотреть.
- Проходи, - сказал он, пропуская меня вперед.
Спальня в конце коридора выглядела вполне цивильно, только мне не понравился запах - пахло псиной, причем как-то очень конкретно, словно в собачьем love-отеле. Кроме обширной кровати в комнате был низкий журнальный стол с ящиком и два кресла. На столе стояла бутылка шампанского и бокалы, рядом - телефон с большим количеством клавиш и синяя пластиковая папка для бумаг.
- Где душ? - спросила я.
Мужчина сел в кресло и указал на соседнее.
- Погоди, успеешь. Давай познакомимся сначала.
Он отечески улыбался, и я решила, что попался клиент из душевных. Я так называю
людей, которые за свои двести баксов хотят поиметь не только тело, но еще и душу. От таких особенно устаешь. Чтобы отсечь душевного клиента, надо держаться хмуро и необщительно. Пусть дядя думает, что у девочки переходный возраст. В период формирования личности подростки нелюдимы и неприветливы, и каждый педофил хорошо об этом знает. Поэтому в развратнике такая манера поведения быстро разжигает похоть, что ведет к экономии времени и помогает добиться лучшей оплаты труда. Но здесь важно вовремя закрыться в ванной.
Некоторые лисы, живущие в Америке и Европе, подходят к использованию этого эффекта
по-научному. То есть думают, что подходят по-научному, поскольку готовятся по литературе, которая "раскрывает душу современного тинейджера". Особенно они ценят пятнадцатилетних сочинителей, с застенчивым румянцем снимающих перед читателем трусики с внутреннего мира своего поколения. Это, конечно, смешно. У подростков нет никакого общего внутреннего измерения - так же, как нет его у людей любого другого возраста. Каждый живет в своей вселенной, и эти инсайты в душу тинейджера - просто рыночный симулякр свежести для бюргера, которому душно от анального секса по видео, что-то вроде химического запаха ландыша для туалетных комнат. Лисе, которая хочет верно передать поведение современного подростка, такую литературу читать нельзя: будешь похожа не на тинейджера, а на старого театрального пидора, изображающего травести.
Правильная технология совсем другая. Как и все, что реально работает, она предельно
проста:
1) при разговоре следует глядеть в сторону, лучше всего - в точку пола на расстоянии примерно два метра.
2) в ответ нужно говорить не больше трех слов, не считая предлогов и союзов.
3) каждая десятая или около того реплика должна нарушать правило номер два и быть
слегка провокативной, чтобы у клиента не сложилось чувства, что он имеет дело с дауном.
- Как звать? - спросил он.
- Адель, - сказала я, косясь в угол.
- Лет сколько?
- Семнадцать.
- Не врешь?
Я помотала головой.
- Откуда сама, Адель?
- Из Хабаровска.
- Ну и как там у вас, в Хабаровске? Я пожала плечами.
- Нормально.
- А чего ж приехала сюда? Я опять пожала плечами.
- Так.
- Неразговорчивая ты.
- Может, я в душ?
- Да погоди ты. Надо же познакомиться сначала. Что мы, звери?
- Час двести долларов.
- Я учту, - сказал он. - И не противно тебе таким делом заниматься, Адель?
- Кушать-то надо.
Он взял со стола папку, раскрыл ее и некоторое время глядел внутрь, словно сверяясь с лежащей там инструкцией. Затем закрыл ее и положил на место.
- А где живешь? Снимаешь? - спросил он. - Ну.
- И сколько вас в квартире, кроме мамочки? Пять? Десять?
- Когда как.
На этой стадии обычный развратник уже дошел бы до точки кипения. Похоже, и мой
работодатель был от нее недалеко.
- Тебе семнадцать точно есть, детка? - спросил он.
- Есть, папашка, есть, - сказала я, поднимая на него глаза. - Семнадцать мгновений
весны.
Это была провокативная реплика. Он заржал. Теперь мне снова следовало ограничиваться короткими смутными фразами. Но он, как оказалось, тоже умел быть провокативным.
- Хорошо, - сказал он. - Раз такой базар у нас пошел, пора представиться.
На стол передо мной легла раскрытая книжечка-удостоверение. Я внимательно прочитала
написанное в ней, потом сличила его лицо с фотографией. На фотографии он был в кителе с
погонами. Его звали Владимир Михайлович. Он был полковником ФСБ.
- Называй меня Михалыч, - сказал он и ухмыльнулся. - Так меня называют близкие
люди. А мы, я надеюсь, сблизимся.
- Чем обязана, Михалыч? - спросила я.
- На тебя наш консультант пожаловался. Ты его вроде как обидела. Так что теперь
придется искуплять. Или искупать. Не знаешь, как правильно?
*
У него была стереотипная внешность: волевой подбородок, стальные глаза, льняная челка. Но какая-то трапециедальность неблагородных пропорций делала это лицо похожим на западный типаж условного противника времен холодной войны. Киногерои такого рода обычно выпивали стакан водки, а затем закусывали стаканом, говоря сквозь хруст стекла, что это starinny russki obychai.
- Твою мать, - пробормотала я. - Субботник?
- Эй, - сказал он оскорбленно, - ты все-таки не путай ФСБ с ментами. Свои деньги ты
получишь.
- Сколько вас? - спросила я усталым голосом.
- Один... Ну, максимум двое.
- А кто второй?
- Сейчас увидишь. Да ты не бойся, не обману. Выдвинув ящик стола, он вынул из него
коробку
с разной медицинской всячиной - баночками, ватой и упаковкой одноразовых шприцев.
Один шприц был заряжен - из-за ярко-красного колпачка на игле он походил на сигарету,
которой затягивались так яростно, что огонек растянулся во всю ее длину.
- Ширяться с вами не буду, - сказала я. - Даже и за пять тарифов.
- Дура, - сказал он весело, - да кто ж тебе даст?
- И деньги вперед. А то кто его знает, какой вы через полчаса будете.
- Вот, возьми, - сказал он и кинул мне конверт.
Представители российского среднего класса часто дают доллары в конверте - так же, как получают. Это волнует. Словно тебя подняли на колесе социального обозрения, чтобы показать заветные звенья экономического механизма Родины... Я открыла конверт и пересчитала деньги. Там были обещанные три тарифа и еще пятьдесят долларов. Практически уровень "Националя". Таким клиентом следовало дорожить - или, во всяком случае, следовало делать вид, что дорожишь. Я очаровательно улыбнулась.
- Ладно, искуплять так искупать. Где ванна?
- Да подожди ты, - сказал он. - Успеешь. Сиди на месте.
- Я...
- Сиди на месте, - повторил он и принялся закатывать рукав.
- Вы сказали, еще второй будет. А где он?
- Да как уколюсь, так сразу и подойдет. Надев на обнажившийся бицепс резинку, он
несколько раз сжал-разжал кулак.
- Что колем? - хмуро поинтересовалась я. Надо же мне было знать, к чему себя
готовить.
- Едем по Каширке.
- Чего?
- Ширкаемся калькой, другими словами, - пояснил он.
Только тут я поняла, что в шприце был кетамин, он же калипсол, сильнейший психоделик, который в вену станет колоть только психопат или самоубийца.
- Что - внутривенно? - не поверила я.
Он кивнул. Мне стало страшно. Я терпеть не могла даже тех кетаминовых торчков,
которые кололись внутримышечно. С ними от этих уколов происходило что-то очень мрачное.
Они делались похожими на загробных троллей, придавленных вечным проклятием - вроде
солдат призрачной армии из последнего "Властелина Колец". А этот собирался колоться
внутривенно. Я даже не знала, что так делают. То есть я как раз знала, что нормальные люди так не делают. Второй жмур меньше чем за месяц мне совершенно точно не был нужен. Пора было сматываться.
- Так, давайте я вам деньги верну, - сказала я, - и разбежимся.
- А что такое?
- Вам хорошо, вы мертвый будете. А меня по судам затаскают. Пойду я.
- Я сказал, сидеть на месте?! - рявкнул Михалыч.
Встав, он подошел к двери, запер ее на ключ и спрятал его в карман.
- Встанешь - пожалеешь. Поняла?
Я кивнула. Он вернулся к столу, сел и достал из своей медицинской коробки странное
устройство, похожее на дырокол советского дизайна. Устройство состояло из двух полукруглых пластин, соединенных простенькой механикой. На нижней пластине была большая присоска, а на верхней - выштампованная звездочка и инвентарный номер, как на пистолете. Михалыч свел пластины вместе, озабоченно лизнул присоску и прижал устройство к предплечью. Затем он вставил шприц в прорезь, осторожно ввел иглу в вену и сделал контроль - жидкость в шприце окрасилась в темно-красный цвет. Тогда он тронул рычажок на странном устройстве, и оно громко затикало. Михалыч наморщился, как перед прыжком в воду, расставил ноги, чтобы они устойчивее упирались в пол, и до упора вдавил поршень в шприц.
Его тело почти сразу обмякло в кресле. Мне почему-то пришло в голову, что так уходили из жизни бонзы Третьего рейха. Я с тревогой слушала механическое тиканье - словно это была бомба, которая вот-вот взорвется. Через несколько секунд раздался щелчок, дырокол вместе со шприцем отскочил от его руки и упал на пол рядом с креслом. На локте Михалыча появилась маленькая капелька крови. Умно придумано, подумала я. И тут меня накрыло.