вовсе не создана из ребра Адама, это переписчик напутал от жары. Женщина создана из раны, через которую у Адама его вынимали. Все женщины это знают, но признались вслух на моей памяти только две - Марина Цветаева ("от друзей - тебе, подноготную тайну Евы от древа - вот: я не более чем животное, кем-то раненное в живот") да императрица Цы Си, которую невероятно раздражала собственная принадлежность к слабому полу (ее высказывание я не привожу, так как оно, во-первых, непристойно, а во-вторых, крайне идиоматично и не поддается переводу). А ребро Адаму отдали, и он с тех пор все пытается засунуть его назад в рану - в надежде, что все заживет и срастется. Дудки. Эта рана не заживет никогда.
Насчет лезвия и стены граф де Шермандуа подметил очень хорошо, образно. Мы, лисы,
действительно делаем нечто подобное - нащупываем тайные струны человека, а потом, когда
они найдены, норовим сыграть на них "Полет Валькирий", от которого рушится все здание
личности. Впрочем, теперь это не так страшно. Здание современной личности больше похоже
на землянку - рушиться в ней нечему, и усилий для ее завоевания прилагать почти не надо.
Но зато и завоевание ничтожно - чувства нынешних моргателей глазами неглубоки, и
органчики их душ играют только собачий вальс. Вызываешь в таком человеке самый мощный
ураган, который он способен вместить, а урагана хватает только на то, чтобы принести тебе несколько мятых стодолларовых бумажек. И еще надо следить, чтобы они не были разрисованы, порваны или, упаси бог, выпущены до восьмидесятого года. Вот так.
*
Александр позвонил через два дня, как обещал. Я взяла трубку еще во сне, совершенно не сомневаясь, что это он.
- Алло.
- Ада, - сказал он, - ты?
- Ада?
Я точно помнила, что так не называла себя никогда.
- Я буду называть тебя Ада, - сказал он. - Это ведь можно считать уменьшительным
от Адель?
В имени могло крыться два полярных смысла - "ад А" и "А да". Это волновало.
Удивительнее всего, что раньше такое никогда не приходило мне в голову.
- Хорошо, - сказала я, - называй, если хочешь.
Лучше переходить с "вы" на "ты" незаметно, не заостряя на этом внимания, так как в
разных культурах ритуалы сильно отличаются, а все их запомнить невозможно. Я
сформулировала это правило около полутора тысяч лет назад, и оно ни разу меня не подводило.
- Я хочу тебя видеть, - сказал он.
- Когда?
- Прямо сейчас.
- Э...
- Тебя ждет моя машина.
- Где?
- У трибун.
- У трибун? А как ты узнал, где я...
- Это несложно, - усмехнулся он. - Михалыч тебя довезет.
В дверь громко постучали.
- Вот, - сказал Александр в трубке, - это он. Жду тебя, мой цветок.
Он повесил трубку. Мой цветок, подумала я, надо же. Считает меня растением. В дверь
опять постучали, на этот раз настойчивее. Такая предупредительность граничила с наглостью.
- Адель, - позвал из-за двери знакомый голос. - Ты тут? Я по прибору вижу, что тут.
Эй!
Он постучал еще раз.
- У тебя тут знак висит "не влезай, убьет". Может, ты влезла, и тебя убило? Ты живая? Отзовись! А то я дверь сломаю!
Идиот, подумала я, сейчас же народ сбежится. Хотя нет, еще слишком рано... Но все
равно лучше было не рисковать. Я подошла к двери и сказала:
- Владимир Михайлович, тише! Сейчас отопру, дайте только одеться.
- Жду.
Я быстро оделась и оглядела свое жилище - кажется, ничего компрометирующего на
виду не было. И как он только меня нашел? Следил, что ли?
- Открываю...
Михалыч вошел и несколько секунд моргал, привыкая к полутьме. Затем огляделся по
сторонам.
- Ты чего это, здесь живешь?
- Ну да.
- Что, в газовом вводе?
- Это не газовый ввод. Там просто табличка на входе, чтобы у людей вопросов не было.
- А что это вообще такое? - спросил он.
- В каком смысле?
- Ну, у каждого места есть свое предназначение. Что это за помещение?
- Я помещений не люблю, - сказала я. - Мне не нравится, когда меня помещают. Это
пустое место под трибунами. Сначала тут склад был. Потом все перегородили, за стенкой
сделали трансформаторную подстанцию, а про эту часть забыли. Ну, не просто так забыли.
Пришлось, конечно, постараться...
Я выразительно пошевелила в воздухе пальцами. Шевелить, конечно, надо было не
пальцами, а хвостом, но я не собиралась посвящать Михалыча во все подробности своей
трудной судьбы.
- Отопление-то хоть у тебя есть? - спросил он. - Ага, вон вижу, обогреватели. А где
туалет?
- Вам что, хочется?
- Нет, просто интересно.
- Надо по коридору пройти. Там еще и душ.
- Ты правда в этой конуре живешь?
- Почему конура? - сказала я. - По планировке больше мансарду напоминает, как у
адвоката или политтехнолога. Loft, это сейчас модно. Потолок здесь косой, потому что сверху трибуны проходят. Романтично.
- А как же ты здесь без света?
- Вон под потолком стеклышко, видите? Это окно. Когда солнце встает, сюда падает
очень красивый луч. Вообще я и в темноте неплохо вижу.
Он еще раз оглядел мое жилище.
- В этих мешках твое барахлишко?
- Можно и так сказать.
- Велосипед тоже твой?
- Да, - сказала я. - Хороший велосипед, кстати - дисковые тормоза, вилка из
углепластика.
- Компьютер тоже из углепластика? - хмыкнул он.
- Будете смеяться, угадали. Это редкая модель "Vaio", их "Сони" только для Японии
делает. Самый легкий ноутбук в мире.
- Понятно. Поэтому на картонной коробке стоит, да? Вместо стола? Перед гостями не
стыдно?
Его тон стал меня задевать.
- Знаете, Владимир Михайлович, - ответила я, - если сказать честно, я даже не знаю, к чему я испытываю большее равнодушие - к виду окружающих меня вещей или ко мнениям окружающих меня граждан. И то и другое слишком быстро остается в прошлом, чтобы я, как это говорят, парилась.
- В общем, бомжатник, - подвел он итог. - Участковый про эту хавиру знает?
- Хотите направить?
- Посмотрю на твое поведение. Ну, пошли.
До машины мы дошли молча, только Михалыч два раза выругался - первый раз, когда
надо было протиснуться через щель между двумя фанерными щитами, а второй - когда надо
было поднырнуть под перегородку.
- Пожалуйста, не материтесь, - попросила я.
- Я рукав порвал. Как ты здесь свой велосипед протаскиваешь?
- Запросто. Летом я его снаружи оставляю. Кто сюда полезет.
- Да, - сказал он, - это точно.
Машина стояла за воротами спорткомплекса. Значит, был шанс, что визит Михалыча
останется незамеченным. Хотя какая разница? Местные могут ничего не замечать еще сто лет, но ведь Михалыч и его контора теперь все знают. Просто так они с меня не слезут. Придется искать новое жилье, подумала я, в какой уже раз...
Когда мы отъехали от спорткомплекса, Михалыч вдруг протянул мне алую розу с длинной
ножкой. Я даже не поняла, откуда он ее вытащил, так это было неожиданно. Роза совсем
недавно раскрылась, на ней еще блестела роса.
- Спасибо, - сказала я, беря цветок. - Я тронута. Но сразу хочу сказать, что между
нами вряд ли...
- Это не от меня, - перебил он. - Шеф просил передать. Сказал, чтобы ты по дороге
подумала над смыслом.
- Хорошо, - сказала я, - подумаю. А по какому прибору вы меня видели?
Он сунул руку в карман пиджака и вынул маленький предмет вроде портсигара с
экранчиком, как у цифровой камеры. На портсигаре было несколько кнопок, но выглядел он в
целом невыразительно.
- Это пеленгатор.
- И что он ловит?
- Сигналы, - сказал Михалыч. - Дай свою сумку.
Я протянула ему свою сумочку. У следующего светофора он взял ее за ремешок, вывернул его и показал мне маленький кружок темной фольги, размером меньше копейки. Он был совсем тонким и держался на клейком слое. Я бы никогда его не заметила - или решила бы, что это какой-то лейбл.
- И когда вы его мне прицепили?
- А когда мы в комнату шли шампанское пить, - сказал он и ухмыльнулся.
- Зачем? Ко мне такие серьезные вопросы?
- В общем, да, - сказал он. - Но теперь уже не у меня. Ничего, шеф тебя на чистую
воду выведет... И не таких разъясняли. Я ему, кстати, сказал, чем ты занимаешься.
Происходящее совсем перестало мне нравиться, но было уже поздно метаться: мы
приближались к знакомому дому. Проехав через двор, машина нырнула в металлические ворота
гаража, которые немедленно закрылись, отрезав нас от мира.
- Выходи, приехали.
Как только Михалыч вылез, я положила розу на его сиденье - ее длинный шипастый
стебель практически сливался с ним по цвету, и был хороший шанс, что Михалыч с размаху
усядется на него своим крепким задом.
- Сымай обувь, - сказал он, когда я вылезла следом.
- Меня чего, на расстрел ведут?
- Как выйдет, - хмыкнул он. - Вон тапочки у лифта.
Я огляделась. Круглая дыра в потолке, стальной шест, спиральная лестница - мы были в памятном месте. Но теперь в гараже горел свет, и я заметила дверь лифта, на которую не обратила внимания в прошлый раз. Перед ней на полу стояло несколько пар сменной обуви разнообразного вида. Я выбрала синие тапочки с круглыми помпонами - у них был такой трогательно-беззащитный вид, что обидеть надевшую их девушку мог только изверг.
Дверь лифта открылась, и Михалыч жестом пригласил меня внутрь. На панели были две
большие треугольные кнопки, соединявшиеся в ромб. Михалыч нажал на верхний треугольник,
и лифт мощным рывком оторвал нас от земли.
Когда через несколько секунд дверь открылась, меня ослепил падающий со всех сторон
свет. В лучах и радужных вихрях этого света стоял Александр. На нем был военный мундир и
марлевая маска, закрывавшая лицо.
- Здравствуй, Ада, - сказал он. - Добро пожаловать. Нет, Михалыч, извини - тебя не
приглашаю. Сегодня ты будешь лишним...
*
Я обратила внимание на пентхаус еще в свой первый визит. Только я не догадалась, что это пентхаус - снизу он напоминал темную кнопку на конце огромного бетонного карандаша. Его можно было принять за надстройку с моторами лифтов, какое-нибудь техническое помещение или бойлерную. Но эти бирюзовые стены, оказывается, были прозрачными изнутри.