Не успела я это понять, как прямо на моих глазах они стали темнеть, пока не сделались похожи на бутылочное стекло. Только что я щурилась от солнца, и вдруг за несколько секунд вокруг меня сгустился целый дом, который до этого не был виден из-за солнечного света, расшибающегося о множество зеркальных плоскостей.
Позже я узнала, что это было дорогой технической примочкой - прозрачность стен
менялась с помощью специальных жидкокристаллических пленок, которыми управляла
компьютерная система. Но тогда случившееся показалось мне чудом. А чудеса с давних пор
настраивают меня на ироничный, чтобы не сказать презрительный лад.
- Привет, Шурик, - сказала я. - Что за балаган? Нет денег на нормальные шторы?
Он опешил. Но через секунду пришел в себя и засмеялся.
- Шурик, - сказал он. - Мне это нравится. Ну да. Раз ты теперь Ада, я, наверное,
Шурик.
Его светло-серый двубортный китель с погонами генерал-лейтенанта и темно-синие
штаны с широкими красными лампасами выглядели немного театрально. Подойдя ко мне, он
снял с лица марлевую повязку, зажмурился и втянул носом воздух. Мне захотелось спросить,
почему он постоянно так делает, но я не решилась. Он открыл глаза, и его взгляд упал на мои сережки.
- Как ты занятно придумала, - сказал он.
- Здорово, правда? Особенно красиво, что камни разные. Тебе нравится?
- Ничего. Михалыч передал тебе цветок?
- Да, - ответила я. - И сказал, чтобы я подумала над смыслом этого послания. Но я так ничего не надумала. Может, ты мне сам скажешь?
Он почесал голову. Похоже, его смутил мой вопрос.
- Ты знаешь сказку про аленький цветочек?
- Какую именно? - спросила я.
- По-моему, есть только одна.
Он кивнул в сторону рабочего стола, на котором стояли компьютер-моноблок и
серебряная статуэтка. Рядом со статуэткой лежала книга, заложенная в нескольких местах. На ее обложке краснела полустертая надпись "Русские сказки".
- Эту сказку записал Сергей Аксаков, - сказал он. - Со слов своей ключницы Пелагеи.
- А про что она?
- Про красавицу и зверя.
- А при чем тут цветочек?
- Из-за него все началось. Ты правда не знаешь этой сказки?
- Нет.
- Она длинная, но суть такая: красавица попросила отца привезти ей аленький цветочек. Отец нашел его в далеком волшебном саду и сорвал. А сад сторожило страшное чудовище. Оно поймало отца красавицы. И ей пришлось отправиться в плен к чудовищу, чтобы оно отпустило отца. Чудовище было безобразным, но добрым. И она полюбила его, сначала за доброту, а потом вообще. А когда они поцеловались, чары развеялись, и чудовище стало принцем.
- Ага, - сказала я. - Ты хоть понимаешь, о чем это?
- Конечно.
- Да? И о чем же?
- О том, что любовь побеждает все.
Я засмеялась. Все-таки он был забавный. Наверно, завалил нескольких быков, заказал
какого-нибудь банкира, а теперь с обычной человеческой самонадеянностью считает себя
чудовищем. И думает, что любовь его спасет.
Он взял меня под руку и повел к футуристическому дивану, стоявшему между двух рощиц
из карликовых деревьев-бонсай с крохотными беседками, мостиками и даже водопадами.
- Почему ты смеешься? - спросил он.
- Могу объяснить, - сказала я, садясь на диван и поджимая под себя ноги.
- Ну объясни.
Он сел на другой край дивана и закинул ногу за ногу. Я заметила вылезший из-под кителя край кобуры.
- Это одна из тех сказок, которые отражают ужас и боль первого женского сексуального опыта, - сказала я. - Таких историй много, а та, про которую ты рассказал - просто классический пример. Это метафора того, как женщина открывает звериную суть мужчины и осознает свою власть над этим зверем. А аленький цветочек, который срывает отец, - настолько буквальный мотив дефлорации, дополненный к тому же темой инцеста, что мне трудно поверить, будто эту сказку рассказала какая-то ключница. Ее скорее всего сочинил венский аспирант прошлого века, чтобы проиллюстрировать дипломную работу. Придумал и сказку, и ключницу Пелагею, и писателя Аксакова. Кто такая ключница? Женщина, сжимающая в руке ключ... Даже не просто ключ, кольцо, на котором висят ключи. Надо ли объяснять?
За то время, пока я говорила, он заметно помрачнел.
- Где ты этого набралась? - спросил он.
- Это трюизмы. Их все знают.
- И ты в них веришь?
- Во что?
- В то, что эта сказка не о том, как любовь побеждает все на свете, а о том, как
дефекация осознает свою власть над инцестом?
- Дефлорация, - поправила я.
- Не важно. Ты действительно так считаешь? Я задумалась.
- Я... Я никак не считаю. Просто таков современный дискурс сказок.
- И что, когда тебе дают аленький цветочек, ты из-за этого дискурса считаешь его
символом дефекации и инцеста?
- Ну зачем ты так, - ответила я чуть растерянно. - Когда мне дают аленький цветочек, мне... Мне просто приятно.
- Слава богу, - сказал он. - А что касается современного дискурса, то его давно пора забить осиновым колом назад в ту кокаиново-амфетаминовую задницу, которая его породила.
Такого энергичного обобщения я не ожидала.
- Почему?
- Чтобы он не поганил наш аленький цветочек.
- Так, - сказала я, - насчет кокаина я понимаю. Это ты о докторе Фрейде. Верно, был
за ним такой грешок. А при чем здесь амфетамины?
- Могу объяснить, - сказал он и поджал под себя ноги, пародируя мою позу.
- Ну объясни.
- Все эти французские попугаи, которые изобрели дискурс, сидят на амфетаминах.
Вечером жрут барбитураты, чтобы уснуть, а утро начинают с амфетаминов, чтобы продраться
сквозь барбитураты. А потом жрут амфетамины, чтобы успеть выработать как можно больше
дискурса перед тем, как начать жрать барбитураты, для того чтобы уснуть. Вот и весь дискурс. Ты не знала?
- Откуда такие сведения?
- У нас в Академии ФСБ был курс о современной психоделической культуре.
Контрпромывание мозгов. Да, забыл сказать - все они к тому же педики. Это если ты
спросишь, при чем здесь задница.
Разговор шел не туда, куда надо, и пора было менять тему. А я предпочитаю делать это резко.
- Александр, - сказала я, - ты мне объясни, чтобы я поняла, что здесь делаю. Ты меня трахнуть хочешь или перевоспитать?
Он вздрогнул, словно я сказала что-то страшное, вскочил с дивана и стал ходить
взад-вперед мимо окна - вернее, не окна, а оставшегося прозрачным прямоугольника в стене.
- Пытаешься меня шокировать? - спросил он. - Зря ты. Я знаю, под твоим напускным
цинизмом скрывается чистая ранимая душа.
- Напускной цинизм? Это во мне?
- Даже не цинизм, - сказал он, останавливаясь. - Легкомыслие. Непонимание
серьезных вещей, с которыми ты играешь, как маленький ребенок с гранатой. Давай поговорим откровенно, по делу.
- Ну давай.
- Вот ты говоришь - звериная суть мужчины, ужас первого соития... Ведь это такие
страшные, темные вещи. Мне самому, если хочешь знать, страшно бывает глядеть в эти
бездны...
"Мне самому". Нет, какой он все-таки был смешной.
- А ты рассуждаешь так, - продолжал он, - будто все это семечки. В тебе что, нет
страха перед звериным в мужчине? Перед мужским в звере?
- Ни капли, - сказала я. - Тебе же Михалыч сказал, кто я. Сказал?
Он кивнул.
- Ну вот. Если бы у меня были такие проблемы, я бы работать не смогла.
- Тебя не пугает близость чужого тела - огромного, безобразного, живущего по своим
законам?
- Я это просто обожаю, - сказала я и улыбнулась.
Он посмотрел на меня и недоверчиво покачал головой.
- Я имею в виду - физическая близость? В самом низменном смысле?
- За духовную у меня надбавка сто пятьдесят процентов. Сколько можно одно и то же
обсасывать? Ты что, каждый раз такой базар разводишь, перед тем как трахнуться?
Он наморщился.
- Только не надо со мной говорить как с бандитом. Это из-за кителя, да?
- Может быть. Попробуй его снять. И штаны тоже.
- Зачем ты так...
- Я тебе совсем не нравлюсь?
Я наклонила голову и обиженно поглядела на него исподлобья, чуть сощуренными
глазами, слегка выпятив губы. Я отрабатывала этот взгляд больше тысячи лет, и бесполезно его описывать. Это моя фирменная провокация, бесстыдство с невинностью в одном бронебойном флаконе, который прошивает клиента насквозь и потом еще добивает рикошетом. Единственный известный мне способ защиты от такого взгляда - смотреть в другую сторону. Александр смотрел на меня.
- Нравишься, - сказал он и нервно дернул головой. - Еще как.
Я поняла, что наступил критический момент. Когда клиент так дергает головой,
контрольные центры его мозга отказывают, и он может броситься на тебя в любую секунду.
- Мне надо в ванную, - сказала я, вставая. - Где у тебя ванная комната?
Он указал на круглую стену из синего полупрозрачного стекла. Двери там не было -
внутрь вел заворачивающийся улиткой проход.
- Я сейчас.
Только оказавшись внутри, я перевела дух.
За стеной было красиво. Золотые звезды на синем и отделанная перламутром ванна
напоминали о помпейских термах - возможно, художник-декоратор сознательно
процитировал этот мотив. Но вряд ли хозяин был в курсе.
Рискованно доводить клиента до такого градуса, подумала я, когда-нибудь это плохо
кончится. А может, Александр тоже чем-нибудь колется, как Михалыч? Или что-нибудь
глотает? Не зря же он все время так странно нюхает воздух...
Сняв джинсы, я положила их на пол, распушила хвост и посмотрела на себя в зеркало.
Моя гордость походила на японский веер, расписанный красной кистью. Это было красиво. А
на сине-звездном фоне смотрелось просто сказочно. Я была как никогда уверена в своих силах - энергия просто переполняла меня, еще чуть-чуть, и с шерстинок моего хвоста полетели бы маленькие шаровые молнии. Мне вспомнилось смешное русское выражение - "держать хвост пистолетом", то есть не падать духом. Не знаю, откуда оно взялось, но без лисы там наверняка не обошлось. Ну что, подумала я, ствол к бою...