Он сильно изменился за время, пока мы не виделись. Теперь у него была модная стрижка, и одет он был не в ретро-бандитский наряд, а в стильный черный костюм из коллекции "rebel shareholder" фирмы "Дизель". Под пиджаком была черная футболка с надписью "I Fucked Andy Warhol" . Из-под футболки выглядывала золотая цепочка - не так чтобы толстая или тонкая, а как раз такая, как надо. Круглые часы в простом стальном корпусе, на ногах черный "Nike Air", как у Мика Джаггера. Какой все-таки огромный путь прошли органы с тех времен, когда я ездила на дачу к Ежову за последним Набоковым...
- Здорово, Михалыч, - сказала я.
- Здравствуй, Адель.
- Ты как меня нашел?
- По прибору.
- Да нет у тебя никакого прибора. Не гони. Мне Саша рассказывал.
Он сел на скамейку рядом.
- Есть прибор, Адель, есть, девочка. Просто он секретный. И товарищ генерал-полковник говорил с тобой как положено по инструкции. А вот я, когда тебе его показал, эту инструкцию нарушил. И товарищ генерал-полковник меня потом поправил, ясно? Сейчас я, кстати, снова инструкцию нарушаю. А вот товарищ генерал-полковник всегда действует строго по ней.
Я уже не понимала, кто из них врет,
- А уборщица с конно-спортивного комплекса правда у вас работает?
- У нас много разных методов, - сказал он уклончиво. - Иначе нельзя. Страна-то вон
какая большая.
- Это да.
Минуту или две мы молчали. Михалыч с интересом наблюдал за прыгунами с трамплина.
- А как Павел Иванович? - спросила я неожиданно для себя. - Все консультирует?
Михалыч кивнул.
- Он тут приходил к нам давеча. Книгу одну рекомендовал, как ее... - Он вынул из
кармана пиджака бумажку и показал мне. На ней было написано шариковой ручкой: "Martin
Wolf. Why Globalization Works" . - Говорил, на самом деле все не так уж и плохо.
- Да? - сказала я. - Ну вот и славно, а то я уже волноваться начинала. Слушай, давно хотела спросить. Все эти деятели, Вулфенсон из Мирового банка, Волфовитц из Департамента обороны - они что, тоже?
- Волки, как и люди, разные бывают, - сказал Михалыч. - Только теперь они нам не в
уровень. Совсем другие возможности у отдела. Нагваль Ринпоче в мире один.
- Кто?
- Это мы так товарища генерал-полковника называем.
- Как он, кстати? - не выдержала я.
- Хорошо.
- Чем занят?
- Дел невпроворот. А после работы сидит в архиве. Изучает опыт,
- Чей опыт?
- Товарища Шарикова.
- А, этого. Который зав подотделом очистки...
- Не знаешь, так лучше не говори, - сказал Михалыч строго. - Много про него вранья
ходит, клеветы, сплетен. А правды никто не знает. Когда товарищ генерал-полковник первый
раз в новой форме на работу вышел, старейшие сотрудники всплакнули даже. Они такого с
пятьдесят девятого года не видели. С тех пор как товарищ Шариков погиб. Это потом все
посыпалось. А держалось на нем.
- А как он погиб?
- Да в космос захотел первым полететь. И полетел, как только кабину такую сделали,
чтоб собака влезть могла. Разве ж такого удержишь... Риск огромный - на первых полетах
каждый второй запуск бился. А он все равно решил. Вот и...
- Идиот, - сказала я. - Тщеславное ничтожество.
- Тщеславие тут вообще ни при чем. Товарищ Шариков зачем в космос полетел? Он
хотел пустоте наступить раньше, чем она ему наступит. Но не успел. Трех угловых секунд не хватило...
- Александр знает про Шарикова? - спросила я.
- Теперь да. Я ж говорю, сутками в архиве сидит.
- И что он сказал?
- Товарищ генерал-полковник сказал так: даже у титанов есть свои границы.
- Понятно. А ко мне какие вопросы у титанов?
- Да, в общем, никаких. Велено тебе кое-что передать на словах.
- Передавай.
- Ты вроде как предъяву кидаешь, что ты сверхоборотень...
- Ну и что?
- А то. Страна у нас такая, что все понимать должны, под кем ходят. И люди, и
оборотни.
- А чем я мешаю?
- Ты не мешаешь. Но сверхоборотень может быть только один. Иначе какой он
сверхоборотень?
- Такое убогое понимание слова "сверхоборотень", - сказала я, - отдает тюремным
ницшеанством. Я...
- Слушай, - поднял ладонь Михалыч, - меня же не тереть послали. А объявить.
- Понимаю, - вздохнула я. - И что мне теперь делать? Валить отсюда?
- Почему валить? Просто отфильтровывать. Помнить, кто здесь сверхоборотень. И
никогда на этом базаре не спотыкаться. Чтобы путаницы в головах не было... Ясно?
- Я бы тут поспорила, - сказала я, - насчет того, у кого в голове путаница. Сначала...
- А вот спорить мы не будем, - снова перебил Михалыч. - Как говорит Нагваль
Ринпоче, встретишь Будду - убивать не надо, но не дай себя развести.
- Ну что ж, не будем спорить так не будем. У тебя все?
- Нет, еще один вопрос. Личный.
- Какой?
- Выходи за меня замуж.
Это было неожиданно/Я поняла, что он не шутит, и окинула его внимательным взглядом.
Передо мной сидел мужик на шестом десятке, еще крепкий, собравшийся для последнего
жизненного рывка, но так и не понявший пока (к счастью для себя), куда он, этот рывок. Я
таких много похоронила. Они всегда видят во мне свой последний шанс. Взрослые мужчины, а
не понимают, что их последний шанс только в них самих. Впрочем, они ведь даже не в курсе, что это за шанс. Саша хоть что-то понял. А этот... Вряд ли.
Михалыч смотрел на меня с сумасшедшей надеждой. Такой взгляд я тоже знала. Сколько
времени я провела в этом мире, подумала я с грустью.
- Будешь жить как на собственном острове, - проговорил Михалыч хрипло. - А
захочешь, можно без "как" - реально на собственном острове. Будет свое личное кокосовое
Баунти. Все для тебя сделаю.
- А как остров называется? - спросила я.
- В каком смысле?
- У острова должно быть название. Ультима Туле, например. Или Атлантида.
- Да как хочешь, так и назовем, - осклабился он. - Это разве проблема?
Пора было сворачивать беседу.
- Ладно, Михалыч, - сказала я. - Это ведь серьезное решение, Я подумаю, ладно?
Недельку или две.
- Подумай, - сказал он. - Только ты вот что учти. Во-первых, теперь по нефти я самый главный в аппарате. Реально. Все эти олигархи у меня сосут. Я имею в виду, из крана. Да и так тоже, если брови нахмурить. А во-вторых, ты вот о чем вспомни. Тебе ведь волки нравятся, да? Я в курсе. Так я волк, реальный волк. А товарищ генерал-полковник... Он, конечно, на особом посту - сверхответственнейшем. Весь отдел на него молится. Но елдачок-то, сказать между нами, у меня поглавнее будет.
- Я бы просила без деталей.
- Без деталей так без деталей. А все-таки ты подумай - может, с нормальной деталью
оно и лучше? Ведь насчет товарища генерал-полковника ты сама все знаешь...
- Знаю, - сказала я.
- И еще учти, он зарок дал. Сказал, что не будет в человека превращаться, пока у страны остаются внешние и внутренние враги. Как товарищ Шариков когда-то... Весь отдел плакал. Но, если честно, я думаю, что здесь не во врагах дело. Просто скучно ему теперь человеком.
- Понимаю, Михалыч. Все понимаю.
- Я знаю, - сказал он, - ты баба умная.
- Ладно. Ты иди сейчас. Я одна хочу побыть.
- Ты б меня научила этому, - сказал он мечтательно, - ну, хвостом это самое...
- Он и про это рассказал?
- Да ничего он не рассказывал. Нам не до тебя сейчас. Дел выше крыши, понимать
должна.
- А что у вас за дела?
- Стране нужно очищение. Пока всех офшорных котов не отловим, болтать некогда.
- Как же вы их отловите, если они офшорные?
- У Нагваля Ринпоче нюх. Он их сквозь стену чует. А насчет хвостов он правда ничего
не говорил. Я по прибору слышал. Вы про них спорили, как их, это, сплетать.
- По прибору слышал, понятно. Ладно, иди, волчина позорный.
- Буду ждать звонка. Ты контакта с нами не теряй смотри. Не забывай, где живешь.
- Забудешь тут.
- Ну давай тогда. Звони. Встав, он пошел к лесу.
- Слышь, Михалыч, - окликнула я его, когда он отошел на несколько метров.
- А? - обернулся он.
- Ты майку такую не носи. Энди Уорхол в восемьдесят седьмом году умер. Сразу видно,
что ты уже не очень молод.
- Да я слышал, у тебя самой по этой части проблемы, - сказал он невозмутимо. -
Только ты мне и такая нравишься. Какое мне дело, сколько тебе лет? Я же не паспорт ебать
буду, верно? Тем более что он у тебя фальшивый.
Я улыбнулась. Все-таки ему нельзя было отказать в обаянии - оборотень есть оборотень.
- Верно, Михалыч, не паспорт. Ебать ты будешь мертвого Энди Уорхола.
Он засмеялся.
- Я, собственно, и не против, - продолжала я. - Но то, что ты хочешь найти его во мне, несколько обескураживает. Несмотря на всю симпатию к тебе как к человеку.
Я нанесла ему самое страшное в наших кругах оскорбление, но он просто заржал как
жеребец. До него, наверно, даже не дошло. Надо было говорить яснее.
- Так что не носи такую майку, Михалыч, правда. Она тебя позиционирует в качестве
виртуального гей-некрофила.
- А по-русски можно?
- Можно. Педрилы-мертвожопника.
Он хмыкнул, высунул язык, непристойно пошевелил его кончиком в воздухе и повторил:
- Звони, буду ждать. Глядишь, и ответ придумаем всем отделом.
Потом он повернулся и пошел к лесу. Я глядела на черный квадрат его спины до тех пор, пока он не растворился в зелени. Malevich sold here ... Впрочем, кому они теперь нужны, эти сближенья.
*
Мне осталось сказать совсем немного. Я долго жила в этой стране и понимаю, что значат такие встречи, беседы и советы не терять контакта с органами. Несколько дней я разбирала старые рукописи и жгла их. Собственно, все мое разбирательство сводилось к тому, что я по диагонали проглядывала исписанные страницы перед тем, как бросить в огонь. Особенно много у меня накопилось стихов:
Не будь бескрылой мухой с Крайней Туле,
Не бойся ночи, скрывшей все вокруг.
В ней рыщут двое - я, лиса А Хули,
И пес Пиздец, таинственный мой друг...
Стихи я жгла с особой грустью: я так и не успела их никому прочесть. Но что делать - таинственный мой друг слишком занят. Теперь у меня осталось только одно дело, которое уже близится к завершению (вот почему мое повествование переходит от прошедшего времени к настоящему). То самое дело, о котором сказал мне двенадцать веков назад Желтый Господин. Я должна открыть всем лисам, как обрести свободу. Собственно, я почти уже сделала это - осталось только свести все сказанное в четкую и ясную инструкцию.