Смекни!
smekni.com

Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения (стр. 32 из 74)

Воистинну, государыня, никониянская вера и устав не по Бозе, но по человеку. Умыслил Никон оружием и пищальми и со дрекольми на противныя, не разумех пророка вопиюща: «не на лук бо мой уповаю и оружие мое не спасет мене»*. По тому же рекл прилично апостол Павел: «несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властей и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобе поднебесным»*. И еще он же: «сего ради приимете вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют, и вся содеявше стати»*. Паки он же: «станете убо препоясани чресла ваша истинною и оболкшеся во броня правды и обувше нозе во благовест-вования миру. Надо всеми же сими восприимше щит веры, в нем же возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити»*.

Царевна-государыня, Ирина Михайловна! Умоли государя-царя, чтобы мне дал с никонияны суд праведный, да известна будет вера наша християнская и их никониянская. Иду, раб ваш, братися с турким по5 святей Божий церкви, взявши братию мою страждущих повсюду. Не надобе нам ни пищали, ни сабли, ни ино что от таковых, но токмо облецемся в ризы священный; попы и дияконы со кресты и с фимияном, а черньцы в черныя ризы и схимы. И всяк возраст мужеска полу и женска6 плачюще и восклицающе горце: «владыко, не остави нас сиры, но прииди и стани с нами, да воспоем песнь раба Божия Моисея: „коня и всадники фараоновы вверже в море, избранныя всадники потопи в Чермном мори"»* и прочая. Надеюся на Господа, яко Ияков Никейский* прогнав перскаго царя комарами.

А никонияня, патриархи и митрополиты и архиепископы со архимандриты и игумены, пускай против варвара своим сонмом пойдут. Как знают, так и молят по-своему Бога. В молитвах их напечатано: «молимся тебе, дух лукавый». Пускай оне с лукавым духом, а мы, християне, со Христом Исусом. Нам оне, поганцы, в товарищы не надобны. Мы пойдем на турская полки от десных, в руках победное

5 В рукописи: во; исправлено по списку XVIII в. ИРЛИ, Усть-, Цилемское собр., № 37, л. 5.

6 В рукописи после этого слова зачеркнуто: и строки и отрочицы.

оружие, крест, держа, а никонияня пускай да идут о левую, с крыжами и с партесным пением*. Оне пускай против воевод идут турскаго, а мы на самого диязола и Салтана-царя. Я хощу о Христе Бозе моем, яко Давыд на Голияда*, тако и Салтана-царя патрахилию обязав, в Москву притащу ти и пред царя моего поставлю, яко пса, и благословение царю-государю подам. Пойду в пустыню, куды очи несут, направляем Христом и пречистою Богородицею, а избранное Христово воинство, куды кто хочет, туды и поди, Бог благословит. А никонияня назад не возвратятся, тако глаголет Дух Святый, истреблени будут, яко Мадиям и Сисара, Иавим в потоце Кисове, со иноплеменники брашася, погибнут вси, потребятся, яко древле во Аендоре, будут яко гной земный*. Да больше того полно говорить, будет так, якоже рекох.

По сих всех прости мя, святая душа, и благослови, елико согреших словом и делом и помышлением и осуждением и всеми моими чювствы. Аминь.

ПИСЬМА И ПОСЛАНИЯ СЕМЬЕ

«СПИСОК С ГРАМОТКИ СТРАДАЛЬЦА ХРИСТОВА

АВВАКУМА ОТЦА»

Детям моим благословение и дому моему мир! Настасья, больше мне с вами только видания, прижали плотно ко узам. В Пафнотьеве монастыре* держали девять недель на переменных цепях. И после того мчали к Москве девяносто верст на переменных лошедях, не отдыхая; затрясли было. Потом остригли и прокляли. У Николы на Угреше* сежю в темной полате, весь обран и пояс снят со всяцем утвержением, и блюстители пред дверьми и внутрь полаты — полуголова со стрельцами. Иногда есть дают хлеб, а иногда и щи. Дети бедные к монастырю приезжают, да получить меня не могут: всяко крепко от страха, насилу и домой уедут. Нет у меня строки книжные, пою Богу моему наизусть: глагол Божий во устех моих. Подстилаю плоть души моей и почиваю на ребрех, одеваюся слезами и воздыханием, видя людей, в конец прельстившихся.

А вас уже я и забыл, токмо прошу о спасении вашем. Аще жив, мизинцу моему* целование, аще же умер, блажен есть. Паки всем благословение. Помолитеся о мне, да же совершу путь течения добре. Дорого столбец сей куплен, неколи много писать. Писано же лучинкою.

Помышляю о себе, яко удавят мя еретики: попущено бо им гораздо. Не обленись, жена, детей тех понуждати к молитве, паче же сами молитеся. Молитва бо Петра из темницы избави*, молитва Иону из чрева китова изведе*, молитва триех отроков от огня свободи*, молитвою Анна Самойла породи*, молитвами вси святии спасошася, молитва прилежна паче огня на небо возлетает. Добро молитва! Ей же помогает пост и милостыня. Не ленитеся молитися, да не бесплодии будете. В Вознесеньев день, в темнице, во время утрени начах чести святое Евангелие. Падох на лици моем и глаголах: «кто есмь аз, умерый пес, яко Господь присети мя в темнице?» По сих мысленныма очима видех Господа, и глаголюща ми: «не бойся, Аз есмь с тобою!» И в то время радости многия исполнен бых*. О сих до зде. Воистинну, молитися добро. Мир вам паки.

Еще ми от бесов многи наветы и пакости бывают, и о сих ныне несть ми глаголати подробну. Молитеся о мне, да избавлюся от них. Писано в темнице лучинкою, кое-как. Мая в 1 день.

Сыну Ивану и Прокопью, с матерью и с братом ц сестрами, с женою и дочерью*, всем благословение. Посланы грамотки к Москве, и ты их, прочетше, запечатай и сошли. Да к вам же послано десять крестов — старец* трудился. Мне бояроня* главотяжец да саван прислала против первых писем. Буде от нея грамотки к вам придут, не роспечатовайте. Будет годно, я отселе к вам пришлю. Паки мир вам. А кресты кедровые послано. Запечатай грамотки, да пошли к Москве. Еще таинства в крестом, а грамоток в мир не чтите. ....... Ивану с матерью, и с женою, и с дочерью, и Прокопью с братом, и с сестрами, и с домашними, Феодору с Лукою, всем без розбору — благословенье]; Марковну, Бог простит.

Пришли с Машиги[ным] ваши все посылки*. Я Огрофене* холстинку послал, да неведомо до нея дошла, неведомо — нет; уш-то ей, бедной, некому о том грамотки написать? Уш-то она бранится с братиею? А я сетую: не весть — дошла, неведомо — нет. А о рубашках,— я с Тимофеем* писал, и про холстинку и про него, что он сплутал, нам посылку с Москвы не привез. И он уш-то то и отодрал? Три рубахи пришлите. Давн[о] рубахи надобно: часто наг хожу. Да и башмачишков нет, какие бы нибудь, да и ферезишков нет, да и день-женец нет. Грамотки, Иван, бояроне в столпчик запечатай да пошли. Послал ныне богоявленской воды боченку, а летом — августовы*; а и нынешнюю и первую сам святил. О мире преж сего писал я вам, Феодор, что об одном деле двожды говоришь? В первые, реку, лета быша православнии епископи, аще и при Никоне священо. И Маремьяне попадье я грамотку с Ываном Архиповым* послал, велю жить с попом, что она плутает? Апостол глаголет: «святит бо ся муж неверен о жене верней»*. Многонько там писано. А ныне с Стефаном...7*, послал с сестрою, неколи много писать, надобе боло итить.

В Соловки те, Феодор, хотя бы подъехал*, письма те спрятав, в монастырь вошел как мочно тайно бы, письма те дал, а буде нельзя, ино бы и опять назад со всем. И как весною приедете, тогда и Орину* привезите; а у вас бы жила смирно, не плутала; а буде станет плутать, и вы ее смиряйте. Хто тебе научил указывать тово мне, чтоб я Федосъе* той запретил? Плутаешь иное и ты много. Ведаю веть я и твое высокое житье, как, у нее живучи, кутил ты!

Горе, барте, мне с вами стало.

7 Далее в рукописи одно или два слова не поддаются прочтению,

Возлюблении, молю вы, яко странники и пришельцы, отгребатися от плотских похотей, яже воюют на душю нашу. Воистинну, по пророку, вся суета суете, и все суетие*. От нужных не заповедано промышлять, но излишняя отсекать. Аще о внешнем всегда будем пещися, а о души когда будем промышлять? Тогда, егда умрем? Мертвый не делает, мертвому тайны не открываются. Когда от века слышать, еже бы мертвый что доброе сотворил? Токмо видим воню от гроба злосмрадну исходящу и червьми тело растлеваемо, понявою повиваемо и землею покрываемо. Увы, красный уныл и ясен померк! Где благолепие лица, где светлейши очи, где юность и зрак наш? Все исше, яко цвет, яко трава подсечена бысть. Воистинну, вся увяди смерть. Уже к тому не печется о суетной многострастной плоти. Где ныне род и друзи? Се бо разлу[ча]емся. Воистинну, суета человеческая*.

Ну, Марковна, али не так говорю? Ей, так. Чего для печесься о излишних и о плотских скорбишь? Глаголете ми: «не знаем-де как до конца доживать». Имеющу пищу и одежду, сим довольна будем*, а [о] прочих возложим на Бога. Али Бог забыл нас? Ни, ни. «Аще и забудет мати не помиловати рожения своего, но аз не забуду»*,— рече Господь.— «Не пять ли птиц ценится единому пенязю, и ни едина от них падет без воли отца моего. Вас же и власы главныя вси изочтены суть. Не убойтеся, убо мнозех птиц лутше есте вы»*. Имеши ли речению сему веры? Поверь, не ложно. Рече Господь: «небо и земля мимо идут, а словеса моя не имут прейти»*. Разве неверен и невежда не имеет сему веры! Аз верую Богу моему, ему же и служю всею совестию от чиста сердца, яко будет, так и есть, еже рече Господь. А егда обнажихся во имя его пресвятое и от труда повалился в темнице, молитву говорю лежа, псалом: «внуши, Боже, молитву мою и не презри моления моего»*, и прочая. Егда доидох речи «умякнуша словеса их паче елея, и та суть стрелы»*, примрачило ум мой о том месте. И речено ми, надо мною, от образа: «возверзи на Господа печаль свою, и той тя препитает, не даст в век молвы праведнику». И вскочил и поклонихся Господеви. А сам говорю: «ты же, Боже, низведеши их в студенец нетления»*, и прочая. Потому и рубашку с себя скинул и поверг неимущим. Наг оттоле и доныне,— уже три года будет,— да Бог питает мя и согревает, и вся благая подает ми изобильно. Слава о всех сих Творцу и содетелю всех Христу-Богу, и Богородице-свету со бесплотными и со всеми святыми!

И ты, Марковна, положися всею крепостю душевною на Христа и Богоматерь: она, надежда наша, не оставит нас погружаться в неверствии и бури. Вем до конца, яко попреизлиха о нас печется она и промышляет все, упование наше, и покрывает нас кровом крылу своею и от враг огражает же. Надолго ли бы ми жили, аще бы не она защищала? Ведайте, каково диявол на нас огнево дышет со угодники своими,— в Даурах и повсюду — живых поглотити ищет! Да Бог не выдаст, уповаю нань крепко. Помните, зверь даурский* всяко распопу беднова, еже есть меня, протопопа, умышлял погубить, а не явно ли Божия милость? На Москве в руки мне Бог его выдал,— растеняся, лежит предо мною, что мертвой! Помнишь, жена, как он мне говорит: «ты волен, и со мною что хощешь, то и сотворишь!» А я постриг его и посхимил по воли Божий и по докуки своей к нему, свету. Помнишь ли, в Даурах казаком на поезде говорил и в Енесейске Ржевскому*, и везде по городом: «мне,— реку,— Пашкова постричь надобно!» Да Бог мне тово и дал. А то вы и не ведаете, как о том докучал Богу.