Испокон веков такой фигурой в доиндустриальном обществе оставался сельский труженик. «Крестьянин не будет стараться — весь мир с голоду умрет», — утверждает китайская пословица. Вместе с тем понятие «крестьянин», несмотря на его многовековое употребление в бытовой лексике, художественной литературе и науке не несет четкого содержания. Оно применяется и в широком значении слова, когда им охватывают всех непосредственных производителей аграрной продукции, и в узком, когда вводятся сущно-стные ограничения. Тогда становится целесообразным вычленить из крестьянства и обособить в отдельные категории: а) фермеров, что ведут хозяйство, глубоко вовлеченное в товарно-денежную сферу и с нею неразрывно связанное; б) земледельческое население, которое остается еще в рамках клановых (родовых) структур, выступающих в качестве производственного и социально-бытового коллектива; оно придерживается преимущественно мигрирующих форм агропроизводства, прежде всего подсечно-огневой системы с ее слабо развитым институтом частной собственности на землю; в) наемных сельскохозяйственных рабочих, не располагающих собственными земельными наделами; г) кочевников и полукочевников.
Такое разграничение вытекает из более или менее общепризнанного определения крестьянского хозяйства, которое еще в «Новом энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона» (1913 г.) рассматривалось как мелкое сельскохозяйственное предприятие, в котором работы выполняются главным образом или в значительной мере трудом хозяина и членов его семьи с применением или незначительным применением наемного труда. В последующем специалистами-аграрниками было дополнительно подчеркнуто, что крестьяне прямо или косвенно направляют усилия на удовлетворение своих потребительских нужд, а также на выполнение обязательств по отношению к обладателям политической и экономической власти. Не менее репрезентативной чертой служит сращенность жизни крестьянской семьи с ее производственной деятельностью. Поэтому типичное хозяйство — это семья, которая располагает (владеет) землей и инвентарем и сама выступает организатором полевых и прочих работ и их основным исполнителем. Автаркия для него отнюдь не обязательна, но ориентация на самодостаточность — главное, что и обусловливает упор на выращивание продовольственных культур.
Низовая производственная ячейка у земледельцев-подсечников по многим линиям обнаруживает немалое сходство с крестьянским двором. Ее функционирование, которое решающим образом влияет на годовой цикл всех видов жизнедеятельности селян, тоже не умещается в пределах чисто экономических отношений. Но этот вариант агрикультуры, поскольку опирается на архаичную ручную технику, не обеспечивает условия воспроизводства полностью в рамках малой семьи. В результате она не в состоянии обособиться как хозяйственная единица, тем более, что постоянное забрасывание обрабатываемых участков под перелог препятствует закреплению за ней земельной собственности. В максимальной степени подобное положение сохраняется в Тропической Африке, где деревне по-прежнему свойственна родоплеменная организация, которая в процессе эволюционных изменений постепенно освобождает место крестьянским и фермерским институтам.
Если в рассматриваемом случае правомерно говорить о «предкрестьянах» (или «протокрестьянах»), то фермеры выступают уже в роли «послекрестьян». В развитой форме их хозяйства — это чисто коммерческие предприятия, которые становятся одним из неотъемлемых звеньев агробизнеса. Связь с рынком прослеживается не только применительно к сбыту продукции, но и во всем воспроизводственном процессе, который в крестьянской среде стремится не выйти за границы сельской общины. (В классическом виде это выражено в Индии, где кастовая система обеспечивал такое разделение труда, которое позволяло жителям деревни на месте удовлетворять все свои потребности в инвентаре.) Фермерское же хозяйство крайне зависимо от поставок товаров тяжелой промышленностью, тем самым непосредственно влияющей на его агротехнический уровень.
Мотивация деятельности у фермеров иная, чем у крестьян, ибо диктуется необходимостью добиться рентабельности производства, без чего не окупить ранее сделанные финансовые затраты. Отсюда и разное отношение к риску и нововведениям. Для крестьянина традиция — это унаследованный от предков ресурс, который должен помочь избежать недорода и голода. Фермер, напротив, должен опасаться быть излишне консервативным: готовность воспринять нововведения — это его шанс успешно выдержать жесткую рыночную конкуренцию. К тому же фермеры обычно обладают гораздо лучшим доступом к источникам информации, нежели традиционные хозяйства, и постоянно получают рекомендации специалистов, что во многом предохраняет от принятия неверных решений. Чтобы успешно управлять пусть и скромным по размерам для современного общества сельскохозяйственным предприятием, его владелец должен иметь достаточно высокий образовательный ценз и хорошую профессиональную подготовку. Потому в промышленно развитых странах доля квалифицированных кадров в аграрном секторе выше, чем в сфере индустриального труда: к стоящему у конвейера рабочему жизнь предъявляет меньшие требования, чем к фермеру, ибо А.Н.Энгельгардт уже давно предсказал: «Кто хозяйничает «по агрономии», тот разоряется».
Обязательность творческого подхода к крестьянскому делу раскрыл еще один знаток российского сельского хозяйства и засух А.А.Измаильский: «Если нельзя сшить сапога, годного на ногу каждого человека, то тем более нельзя придумать такого общего правила обработки почвы, которое оказалось бы одинаково пригодным во всякое время и на всяких почвах». Вот почему крайне далека от истины бытующая в марксизме сыто-обывательская сентенция об идиотизме деревенской жизни. Она принципиально ошибочна не только в производственном плане, но и в отношении культурного бытия деревни с ее богатыми социальными традициями и институтами самоуправления, многосложными массовыми ритуальными действами, частыми семейными и сельскими празднествами и т.д.
Фермерское хозяйство, в отличие от крестьянского, следует дорогой специализации, поэтому ему обычно свойственна менее сложная отраслевая структура. Однако различия не следует абсолютизировать, особенно для европейских стран, где фермеры, как правило, наследовали земли и традиции своих прародителей-крестьян. Жизненный цикл в обоих случаях диктуется сезонным ритмом деятельности, и сохраняется временной разрыв между вложениями труда и их отдачей. Главное же сходство и даже общность двух типов хозяйства состоит в том, что речь идет о семейно-трудовых предприятиях, в которых хозяин как бы нанимает сам себя в качестве рабочего. При переходе же к производству с активным привлечением наемной рабочей силы фермер теряет эффективность использования ресурсов, и это ставит достаточно узкие пределы развитию капитализма из крестьянской среды. Выкристаллизовывающиеся из нее высокотоварные специализированные фермы обнаруживают существенные отличия от подлинно капиталистических предприятий, поскольку семейный труд на них по-прежнему не является общественным в том смысле, что не получает денежного выражения через рынок рабочей силы.
В русской экономической науке еще в начале XX в. были высказаны доказательные соображения о том, что укрупнение хозяйств сопровождается быстрым усложнением задач по управлению ими, что препятствует адекватному росту самого производства. Показательно, что даже в такой стране, как США, с ее обилием земли и капитала и отсутствием пережитков доиндустриального общества, динамичное аграрное развитие не смогло сокрушить лидирующие позиции семейных предприятий. При этом характерно, что меньший оптимальный размер ферм оказался свойствен, во-первых, трудоинтенсивным и слабомеханизированным отраслям и, во-вторых, территориям с более благоприятными агроприродными условиями, которые положительно влияют на эффективность производства и оправдывают его интенсификацию.
Вместе с тем технический прогресс в сельском хозяйстве, который обеспечивает повышение производительности труда, ведет к постепенному увеличению среднего размера ферм и по земельной площади, и по объему инвестированного капитала, поскольку позволяет семье обходиться собственными силами за счет экономии затрат живого труда. В кукурузном поясе США старики еще помнят времена, когда початки убирали вручную и даже лучший работник за день («длинный и тяжелый») мог собрать до 2,5 т кукурузы, тогда как ныне комбайны с захватом на 3—4 рядка делают это за 10 минут. Но цена такого комбайна — порядка 100 тыс. долларов, так что современное семейное предприятие неизбежно лишается остаточных черт былой патриархальности. Однако оно не утрачивается при этом жизнестойкости: так, в США, фермы разного типа, принадлежащие семье или группе родственников, концентрируют более 90% земель и дают свыше 90% продукции сельского хозяйства. Только в тех подразделениях, которые перестроились на индустриальные технологии, например, в откорме мясного скота и выращивании бройлерной птицы, обнаруживаются преимущества тех крупных хозяйств, которые по организации бизнеса напоминают промышленные предприятия и выигрывают на масштабах производства.
В развивающихся странах, где деревня перенаселена и ощущается дефицит земельных ресурсов, перед аграрной сферой стоит прежде всего иная задача: предоставить крестьянам средства к существованию, для чего следует добиваться максимального выхода продукции с единицы площади. Речь идет не об оптимизации величины хозяйств — такая цель в странах третьего мира явно недостижима, а о том, чтобы селяне располагали наделами, которые кормили бы семью. Из-за скрытой безработицы мелкие земельные собственники вынуждены идти на дополнительные трудовые затраты, которые, хотя и приносят лишь незначительный экономический эффект, все же обеспечивают прирост продукции. Таким образом, хозяйство должно быть жизнеспособным с потребительских позиций, а экономические критерии отступают на второй план.