До Иринея Лионского дар языков очень редко встречался в церкви (напр. Афинагор, «Мольба за христиан», 7.9), однако затем он вообще ничем не засвидетельствован. Этот факт требует своего объяснения. В своем труде «Против ересей» (5. 6.1; ср. «Церковная история», 5. 7) Ириней Лионский пишет: «Мы слышим многих братьев в Церкви, имеющих пророческие дарования и через (Святого) Духа говорящих различными языками и для общей пользы выводящих наружу сокровенное людей и изъясняющих тайны Божьи». Это последнее упоминание о проявлении даров знамений в церковной истории, последующие церковные писатели уже озадачиваются фактом их отсутствия. Так Иоанн Златоуст, комментируя 1 Кор. 12-14, пишет: «Все это место очень неясно. Неясность же производит незнание и отсутствие фактов, некогда случавшихся, а теперь не встречающихся». Таким образом к четвертому веку проявление даров знамений не могло опереться даже на предание или воспоминания. По этой причине Августин (354-430 гг. н.э.) был вынужден написать: "В ранние времена, когда Святой Дух сходил на верующих, они говорили на незнакомых им языках, по мере того, как Дух давал им способность. Это были знамения того времени... но они прошли".
Иными словами, в истории Божьего народа разных времен всегда существовали периоды, когда Божья благодать действовала больше обычного или же вообще не проявлялась. Период жизни апостолов был уникален из-за тесной связи с Личностью Иисуса Христа – Богочеловека. Павел потому отстаивал свое апостольство, что далеко не каждый мог быть апостолом в его дни. Следовательно, проявление чудес, исцелений и знамений руками Христа или Его апостолов не обязаны продолжаться в Церкви Христовой в их первоначальном виде. Наконец, связывать факт физического исцеления с духовным возрождением или передачей благодати уж слишком рискованно, даже если и признать, что оккультные силы обладают меньшей силой чудотворения, чем Божьи. Напротив, даже в те дни именно учение Иисуса Христа было критерием, позволявшим распознавать проявление Божьей благодати от человеческой или оккультной.
Неужели исключительные случаи получения Божьей помощи через материальные предметы могут быть основанием того, чтобы придавать им священный статус? Не все ли они указывают на человеческую слабость и зависимость от видимого? Конечно, ради немощи веры некоторых людей Христос использовал проявление силы посредством материальных предметов. Например, слепорожденному (Ин. 9:6-7) требовалось что-то почувствовать, чтобы он понял что собственно Христос хочет с ним сделать. Если бы не было прикосновения платков апостола Павла, люди бы не могли узнать, откуда пришло исцеление. Однако Господь никогда не довольствовался тем, что это и есть та зрелая вера, которую Он ожидал от таких людей. Напротив, веру сотника, посчитавшего достаточным для получения ответа одного Его слова, Христос поставил в пример всем тем, кто искал материального посредничества (Мф. 8:10; Лк. 7:9). Все опосредованное не способно укрепить веру, которая призвана руководствоваться «не видимым», а «вечным» (1 Кор. 4:18). Христос снизошел к сомнениям Фомы, но сказал: «Блаженны невидевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29). В любом случае, единичные случаи исключения не в праве претендовать на обладание статусом обычной и постоянной практики. Считать на основании принципа снисхождения к немощной вере людей, что материальные предметы могут хранить, носить, передавать Божественную благодать, по крайней мере, рискованно. Создается впечатление, что православное представление о «святости» материальных предметов являются уступкой не слабой христианской вере, а сильному язычеству.
Постепенный характер вхождения в Церковь обычая почитать мощи (первоначально лишь христианских мучеников) описывается Павлом Рогозиным так: «Имена мучеников заносились руководящими братьями в списки поместных церквей. В некоторых общинах эти списки оглашались при совершении Вечери Господней, как примеры непоколебимой верности учению Христа. В известные дни, главным образом, в дни годовщины, верующие собирались у могил мучеников, чтобы послушать сказания очевидцев об их мученической кончине. В ту пору никому еще не приходила мысль обращаться в молитве к умерщвленных членам общины и просить их ходатайства пред Богом. В представлении тогдашних христиан подобная молитва могла бы исходить только из уст язычника, не знающего истины, а воздавание Божеских почестей «останкам мучеников» (мощам) показалось бы кощунственным. Но в конце четвертого века в церковь начинает мало-помалу проникать поклонение этим именно «останкам». Переход от уважения к останкам к поклонению им был лишь делом времени» (Откуда все это появилось? с. 11-12).
Ниже тот же автор указывает на реакцию части верных евангельскому учению (см. Иер. 17:9; Ин. 3:6; Деян. 2:29-31; 1 Пет. 1:24; Рим. 7:18; 1 Кор. 1:29; 15:50; 2 Кор. 5:1, 16; Евр. 13:7) христиан на это нововведение: «Антоний Египетский и Афанасий Великий, столпы церкви четвертого века, строго осуждали это опасное, языческое направление в церкви. Чтобы предотвратить темные массы от такой опасности, они приказывали замуровывать в стены храмов все сохранившиеся до того времени останки мучеников и, ни в коем случае, не допускать поклонения им» (там же, с. 12).
Дон Ферберн указывает на время появления мнения о благодатной силе, исходящей от икон и мощей: «Идея, что иконы и мощи святых обладают особой силой, которая может сообщаться тем, кто прикасается к ним, известна еще с IV в., и была выдвинута такими отцами Церкви как Василий Великий и Кирилл Иерусалимский. Поэтому цель почитания иконы состоит не просто в том, чтобы научиться идти путем «обожения», следуя подвигу изображенного на иконе святого. Восточное богословие учит, что икона содержит благодать, обожившую святого, и что икона может сообщить эту благодать православному христианину» (с. 168).
Многие предметы богослужебного культа часто фальсифицировались. Например, в первые годы Советской власти было обнаружено большое количество подделок мощей. Опасаясь разглашения этого факта, 19 февраля 1919 года патриарх Тихон обязал епархиальных архиереев "считая необходимым по обстоятельствам времени (!) устранить всякий повод к глумлению и соблазну", а также "по собственному их усмотрению и распоряжению с архипастырской заботливостью и рассуждением, устранить всякие поводы к соблазну в отношении святых мощей во всех тех случаях, когда и где это признано будет необходимым". Сам процесс создания мощей подвержен естественным причинам, а не является чудом. Православные христиане забывают о том, что не все мощи святые. В конце 20-х годов в одном из московских подвалов был обнаружен сохранившийся без признаков обычного повреждения труп одного преступника-фальшивомонетчика. И примеров этому много. Процесс создания мумий зависит от особых условий сохранения тел умерших людей, в результате чего погибают гнилостные бактерии, разлагающие мертвое тело в обычных условиях. Сравнительно высокая температура в склепах, малая влажность, отсутствие доступа кислорода и даже образ жизни отшельников содействует тому, что их останки не разлагаются, а превращаются в мумии после их смерти.
В последующее время православные иерархи пытались узаконить ряд сомнительных святынь. Достаточно вспомнить полное вопросов и неясностей нахождение РПЦ МП на чердаке Казанского собора мощей Серафима Саровского, мифологический образ которого известен по писаниям Мотовилова и Нилуса, странное обретение в питерском морге мощей Александра Свирского (против подлинности которых выступали многие эксперты), не говоря уже о сомнительном обнаружении останков иконописца Андрея Рублева в наше время. Интерес к таким благочестивым подделкам и мистифицированным чудесам сильно возрос в связи с появлением в результате демократизации общества сверхъестественных явлений оккультного характера.
Впрочем, и в православные каноны догматы о почитании мощей и молитвах к святым не входят, входит только иконопочитание. Так что от мощей и молитв к умершим святым православным христианам можно отказаться вполне каноническим образом.
2.6. Таинство крещения.
С точки зрения евангельских христиан православное учение о крещении по сути является почти символическим действием вхождения в духовную жизнь или мистическим союзом со Христом. С его помощью Бог начинает работу по возрождению грешника, разумеется, на подсознательном уровне. И. Гумилевский указывает, что «Сын Божий, восприняв природу человеческую, воссоздал её в Себе и дал возможность всем людям через принадлежность к Телу Его - Церкви быть участниками этой новой природы, сонаследниками, составляющими одно тело, и сопричастниками обетования Его (Еф. 3:6) и только тот, кто во Христе, тот новая тварь (2 Кор. 5:17). Начало этой новой, духовной, богообщной жизни подаётся человеку в крещении" (Краткая история и обличение новых рационалистических сект. Киев. 1910. – с. 68). Что это за таинственная такая жизнь, православные авторитеты не объясняют. В лучшем случае мы услышим, что крещение «приобщает человеческое естество к естеству Божьему» (Игнатий Брянчанинов), но и это объяснение недоступно для понимания человеческому разуму. Если это приобщение, тогда почему человек все равно грешит при Божьем обещании даровать способность к новой жизни? В худшем случае, нас ждет голословное заявление, как у Рубского: «Крещение во спасение – это событие, происходящее не в Божественном сознании только, а в существе всего человека».
Между тем данное затруднение непосредственным образом связано с вкравшимся в церковное учение о крещении заблуждением. Так, во второй половине третьего века в карфагенской церкви возникло учение о том, что крещение очищает не личные грехи, а первородную испорченность или природную склонность ко греху. Ранее считалось, что подсознательные грехи или грехи природного несовершенства сосуществуют с личными грехами, поскольку обе эти разновидности грехов проявляются большей частью независимо друг от друга. Например, в Послании Варнавы (пар. 11) говорится: "Крещение подаётся во оставление грехов. Мы входим в воду, отягчёнными грехами и нечистотою, а выходим из воды плодоносящими в сердце страх и надежду". Или вот подобные слова Григория Богослова из его «Слова на святое крещение»: "Благодать и сила крещения... очищает грех в каждом человеке и совершенно измывает всякую нечистоту и скверну, привнесённую перворождением». Ухватившись за карфагенское замещение одного вида грехов другим, Августин ввел в церковную доктрину положение о первородном грехе.