Старейшины сочли доводы атарцев справедливыми и “сделали выговор” представителям милиции за то, что они допустили возвращение в армянские села “запятнавших себя сотрудничеством с грузинами” людей (поименный список последних из 26 фамилий жителей села Аракич был составлен после войны и убитый входил в их число). Как заявили атарцы, они примут собственные меры, от которых “предателям не поздоровится” в случае, если милиция и в дальнейшем будет оставаться безучастной к возвращению в армянские села лиц, некогда сотрудничавших с грузинскими властями.
Все втянутые в конфликт стороны договорились, что следствие по делу в селе Аракич будет проведено местной милицией. Несмотря на очевидную вину атарских наркоманов в совершенных ими в армянском селе грабежах, следствие затянулось, вскоре один из преступников вместе со своей семьей сбежал в Россию. В данном случае старейшинам удалось погасить потенциально опасный конфликт, однако платой за это стал фактический отказ от наказания грабителей-наркоманов, что само по себе вряд ли будет способствовать укреплению дружеских чувств между проживающими в соседних селах абхазами и армянами.
В тех абхазских селах, где традиционные устои сохранились в наибольшей степени и молодые с большим уважением относятся к мнению старших, крестьяне имеют возможность не допустить вовлечения местной молодежи в криминальную среду. Например, в селе Ачандара после войны несколько молодых парней, как и их атарские сверстники, пристрастились к наркотикам и начали выращивать коноплю. Родственники и односельчане несколько раз скашивали посевы и требовали, чтобы наркоманы отказались от своего пагубного увлечения. Однако их увещевания не действовали, так как сильным влиянием у молодых пользовался наркоман, приезжавший в село из Гудауты, который и пристрастил ребят к наркотикам во время грузино-абхазской войны.
В один из таких очередных приездов, крестьяне избили “гудаутца” и заявили, что если он посмеет еще раз приехать в село - то его непременно убьют. Одновременно односельчане предупредили местных наркоманов и их родителей о том, что они несут ответственность перед обществом за свое поведение и за поведение своих близких, что если молодые не прекратят употреблять наркотики, то они сами, и их родители с семьями, будут изгнаны из родного села. Действия ачандарцев принесли результат: “гудаутец” больше не посмел появиться в селе, а его местные приятели перестали употреблять наркотики (Л. Хагба, село Ачандара).
В прошлом изгнание из родного села было в Абхазии распространенным наказанием за тяжелые преступления. Применяется оно и сейчас. К примеру, на состоявшемся 9 сентября 1997 г. сходе жителей Пицунды было констатировано, что после войны только из расположенного в ее окрестностях села Лдзаа за кражи было изгнано пять человек.
Изгнанию может подвергнуться не только сам виновный, но и его родственники. В селе Тамыш в начале 1980-х гг. фамильный сход наказал изгнанием майора милиции, брат которого совершил убийство, так как тот был обязан принять своевременные меры по перевоспитанию своего младшего брата - известного в селе хулигана, но не сделал этого. Осужденный за подобную бездеятельность, майор был изгнан из родного села: ему пришлось продать дом и переехать в другой район Абхазии. Только после грузино-абхазской войны изгнанный получил прощение своих родственников (В. Зантария, село Тамыш).
В зависимости от тяжести преступления старейшины могут приговорить виновного к различным видам наказания. Наиболее мягким является устное порицание, выраженное провинившемуся его старшими родственниками. Более серьезные проступки наказываются общественным бойкотом на определенное время (от одного года до нескольких лет): совершивший преступление остается жить в родном селе, но как бы отвергается обществом (с ним не здороваются, не общаются, не приглашают на торжества и т.п.).
Совершившего тяжкое преступление могут изгнать из родного села на несколько лет. Однако в последующем, если виновный в течение определенного ему срока общественного бойкота или изгнания, будет вести себя безупречно и осознает свою вину, то он получает прощение. В случае же, если он не исправится и опять совершит преступление, то родственники могут наказать его пожизненным изгнанием за пределы Абхазии (В. Зантария, село Тамыш).
Война и послевоенная разруха способствовали росту уровня криминализации абхазской молодежи. Многолетняя российская блокада Абхазии еще больше осложнила положение местного населения, усугубила экономический кризис и проблему безработицы. В этих условиях тенденция разрыва молодежи с традиционной абхазской моралью и социальными институтами еще больше усилилась, ее формы приобретают все более вызывающий характер.
В последние годы четко обозначился духовный разрыв между разными поколениями внутри абхазского этноса, вызванный совпадением целого комплекса причин. Значительная часть прошедшей грузино-абхазскую войну молодежи “вышла из-под влияния старших”. Как посетовал один из абхазских старейшин, даже в таком патриархальном селе, как Ачандара, “молодежь в своем большинстве ушла из села, поселилась на занятых участках и в городских квартирах, где начала жить без присмотра старших и не соблюдая традиций” (В. Ахба, село Ачандара). Видимо, определенную роль в этом сыграло то, что многие наши собеседники называли “стремительным уходом стариков” - когда в течение короткого времени (всего за несколько лет), умерли наиболее авторитетные абхазские долгожители, не сумевшие пережить краха привычного им мира. Зачастую те, кто занял их место из нынешнего поколения 50-60-летних, были внутренне не готовы к новой для себя роли, пользовались в обществе куда меньшим авторитетом, чем ушедшие “патриархи” и не смогли остановить бегства молодежи из сел после грузино-абхазской войны.
Оторвавшаяся от родной среды часть абхазской молодежи получила в Абхазии название поколения “сидящих на корточках”: картина, когда группы молодых людей часами просиживают в полном безделье у обочин дорог, стала привычной. Отрыв от старших родственников и повседневного труда сделал эту часть абхазской молодежи уязвимой для вовлечения в криминальную среду. Особенно пагубным стало широкое распространение наркомании, которая не только влечет за собой рост преступности, физическую и духовную деградацию самих наркоманов, но и ведет к резкому увеличению численности смертей новорожденных, а также рождений детей с аномалиями и врожденными уродствами.
В условиях изоляции Абхазии от внешнего мира весьма значительным фактором воздействия на общество стали воцарившиеся с конца 1980-х гг. на транслируемых в Абхазии российских телеканалах дешевые телесериалы, которые без преувеличения превратились в феномен социальной жизни на всем постсоветском пространстве. Они весьма способствовали распространению поведенческих штампов, совершенно чуждых абхазской национальной психологии.
Для многих людей, особенно для молодого поколения, засматривавшегося “мыльными операми” с детства, показываемая в них жизнь и приторные страсти превратились в олицетворение счастливой жизни, под их влиянием происходит формирование идеалов и внутреннего мира молодежи. Герои телесериалов становятся властителями дум, заменяют собой в молодых умах занятых повседневными заботами и крестьянским трудом старших родственников и родителей - носителей традиций, которые кажутся безнадежно отсталыми и устаревшими.
В молодежной среде особенно сильно чувствуется разочарование тем, что общая во время грузино-абхазской войны надежда на скорое разрешение всех личных и общественных проблем путем военной победы, не оправдалась. Оторванная от труда на земле часть абхазской молодежи оказалась в положении невостребованной обществом и болезненно переживает собственную “ненужность”. При этом, однако, лишь весьма незначительная часть молодежи посчитала для себя приемлемым вернуться к крестьянскому труду (да и наивно надеяться, что получившая современное образование молодежь вернется к сохе и мотыге своих далеких предков).
В результате сочетания целого комплекса причин в молодежной среде явно теряется интерес к традициям, национальной культуре, духовным ценностям собственного народа, которые замещаются самыми примитивными штампами западной культуры. Заимствованная модель поведения наглядно проявляется во время многолюдных свадеб, на которых особенно много подростков и молодых людей: очень часто они ведут себя подчеркнуто развязно, курят и много пьют на глазах у своих взрослых родственников, громко разговаривают, перебивают старших, никак не реагируют на сделанные в их адрес замечания и призывы к порядку.
Подобным же образом ведут себя и многие представители “золотой” молодежи из среды современной абхазской политической элиты, обучающиеся в различных учебных заведениях Северного Кавказа. Их поведение настолько не соответствует сложившемуся веками представлению об абхазах, что часто вызывает искреннее недоумение у воспитанных куда более патриархально северокавказских однокашников. Еще 15-20 лет назад подобную картину было бы невозможно себе представить. Так что упреки абхазских стариков по поводу падения нравов местной молодежи никак не сводятся к обычному старческому брюзжанию и зачастую вполне справедливы. Впрочем, подобные упреки старших поколений в адрес младших (“молодежь нынче не та...”) во многом порождены и имеющейся в любом обществе разницей в психологии людей различного возраста. Упреки в адрес молодежи высказывались на протяжение всей истории человечества и если представить, что, следуя их логике, каждое из последующих поколений было хуже предыдущего, то люди уже давно должны были бы деградировать и возвратиться к животному состоянию.
Духовный разрыв между поколениями получил наибольшее развитие у абхазов, в чем, по-видимому, не последнюю роль сыграла легкость переезда из родного дома на новое место жительства в силу оказавшегося в обилии в послевоенной Абхазии брошенного жилья. Для представителей других общин получить даром “трофейную” недвижимость куда сложнее (зачастую это просто невозможно): в этом плане более выгодное положение абхазов способствовало размыванию традиций и никак не пошло на пользу их народу в целом.