Пока я не раздам это всем Ачба и Чачба,
пусть у вас не будет болезней и дурного пота,
а будет здоровье и долголетие.
Пусть рождается много детей,
пусть ваши дети получат прекрасное образование.
Все вновь произнесли слово аминь. Жрец полил кусочки жертвенной пищи вином и положил их в расщелину ствола старого граба, у которого стояла горящая свеча. В это время чичбовцы быстро разрезали на кусочки жертвенное угощение и разлили в стаканы вино. Жрец вновь поднял свой стакан, пожелал благополучия и радости всем присутствующим и передал слово президенту. По правилам традиционного абхазского воспитания, в присутствии своего отца и многих старших по возрасту людей, тот держался подчеркнуто скромно, тихим голосом попросил Бога благословить всех и чуть пригубил свой стакан.
Согласно существующему порядку, после жреца говорят наиболее почетные из присутствующих. Вслед за президентом к Богу и апаимбарам обратились отец президента В.Г. Ардзинба и жрецы святилищ Лашкендар-ныха и Ылыр-ныха, высказавшие пожелания, чтобы все, о чем говорил Заур Чичба, исполнилось. О том же должны были кратко (чтобы не затягивать церемонии) сказать другие жрецы абхазских святилищ и наиболее почетные гости. Но неожиданно ход церемонии был нарушен: вперед выступил мулла.
В отличие от православного священника, мулла не отличался от остальных своей одеждой. Согласно требованиям ислама, мулла отказался от вина. Вместо стакана он держал в правой руке кусочки жертвенной пищи, и, явно воодушевленный многочисленными камерами местного телевидения, начал говорить:
Я тоже хочу сказать Богом данное знание.
Вот эта аныха …
В это время один из чичбовцев подсказал мулле, что надо обращаться не к телекамерам, а к Дыдрыпшу – то есть нужно повернуться лицом к горе. Мулла поблагодарил его, повернулся и продолжил:
Мы абхазы говорим “аныха”.
Как я знаю, это - пайгамбар и шахид.
Это те, кто отдал свою жизнь за Абхазию,
это те, кто имеет уважение у Бога.
Там, где мы живем, в Турции[57], нас зовут турками.
Но летом мы тоже проводим такие праздники
и просим у Бога благословения.
Когда в Абхазии началась война,
мы обратились к Богу и сделали жертвоприношение.
В это время Заур Чичба подошел к мулле с просьбой не говорить долго и не затягивать церемонии. Однако мулла продолжил:
Я так говорю для того, чтобы между нами не было расхождений.
Мы делаем такие же обряды.
Пусть Бог поможет правительству и народу,
покажет дорогу к благополучию и взаимопониманию,
Мы находимся у Бога на руках,
и апаимбары тоже у него на руках.
Пусть ради людей с чистой душой, тех, кто попал в рай,
Бог благословит и спасет Абхазию,
пусть больше не будет такого кровопролития.
Благополучия и радости правительству Абхазии,
старшим и младшим.
Тем, кто делает неправильные поступки, я хочу сказать.
Один старый обеспокоенный человек мне сказал:
“Когда у молодого возникают проблемы,
то он может взять веревку, пойти в лес и повеситься”.
Для абхазов нет большего греха и позора.
Такой человек не имеет ни религии, ни Бога.
Бог дал ему жизнь и он сам не имеет права ее отнимать.
Несмотря на просьбы жреца, мулла явно не собирался заканчивать свою эмоциональную речь и церемония грозила сильно затянуться. Лишь после того, как человек из охраны президента подошел и тихо сказал несколько слов на ухо, мулла был вынужден прерваться и произнести заключительные слова:
Если на том свете есть жизнь –
После того, как мулла закончил говорить, церемония вернулась к прежнему порядку. Жрецы и несколько старейшин произнесли подобающие случаю слова, все отведали жертвенного угощения и уселись за столы.
По тому, каким образом во время застолий рассаживают людей, в Абхазии можно судить о многом. Так было и в этом случае. Во главе самого почетного стола сели жрецы, президент, его отец, затем члены правительства и наиболее почетные гости. Сюда же удалось сесть отцу Виссариону (он с иконой в руках с заметным трудом втиснулся между двумя сидевшими). Мулла же оказался за самым отдаленным столом (обычно он предназначен для молодежи или людей, обслуживающих церемонию). Чтобы не обидеть служителя ислама, туда же сел и один из местных старейшин, составивший достойному потомку махаджиров подходящую его возрасту компанию на время застолья, которое прошло своим обычным чередом.
Данное моление весьма показательно во многих отношениях. Оно оказалось интересным не столько своей обрядовой стороной (в этом плане оно практически не отличалось от других молений), сколько с точки зрения состава его участников, их поведения и произнесенных слов.
Бесспорно, что на поведении глав православной и мусульманской общин сказались особенности их биографии. Уроженец села Лыхны отец Виссарион прекрасно знает правила поведения людей во время традиционных молений и многолюдных застолий. Как и все присутствовавшие, он вел себя подобающим случаю образом: негромко попросил Божьего благословения, с явным удовольствием отведал жертвенной пищи и пил чистое вино. Вместе с тем, одежда и принесенная икона Богоматери подчеркивали его принадлежность к православию. Во время застолья священник преподнес икону президенту, что также имело символическое значение.
В отличие от священника, ограничившегося лишь сугубо внешней демонстрацией своего православного мировоззрения, мулла попытался использовать удобный случай, чтобы “донести до людей Богом данное знание”. При этом мулла обращался не только к собравшимся, но и ко всем абхазам (явно рассчитывая на показ его речи по абхазскому телевидению).
Упоминая Бога, мулла ни разу не произнес имени Аллах и использовал исключительно имя Анцэа. Он подчеркнул, что хотя потомков махаджиров в Турции называют турками, они продолжают сохранять религию своих предков и совершают такие же обряды, как в Абхазии. По сути, его речь содержала не столько пропаганду ислама, сколько подчеркивала мысль об общности абхазов и проживающих в Турции потомков махаджиров. Традиционная религия осмысливалась муллой в доступных ему терминах: путем полного отождествления абхазского понятия “аныха” и исламских “пайгамбар” (одно из имен пророка Мохаммеда) и “шахид” (святые, угодные Аллаху люди, которые наделяются им сверхестественной силой и возможностью творить чудеса).
По своей сути, речь муллы не содержала в себе ничего, что могло бы вызвать протест и раздражение со стороны собравшихся. Однако они продемонстрировали мулле свое откровенное неодобрение: вначале жрецы отошли от него и встали поодаль, затем почти все отвернулись, сосредоточились на вине и жертвенном угощении, встали группами, начали громко разговаривать и т.п.
Причиной такого поведения стали не слова муллы, а его поведение, продиктованное тем, что всю свою жизнь он прожил в Турции. Недостаточное знание местных обычаев привело к тому, что мулла говорил не тогда, когда ему было положено, не то, что полагается в данном случае, не так – то есть слишком долго и т.д. и т.п. Подобные вызванные незнанием абхазского этикета ошибки людей на различных общественных мероприятиях и застольях, хотя и удивляют местных жителей, но легко прощаются представителям других народов. Однако если их совершает претендующий на общественное уважение абхаз преклонных лет (даже если при этом он говорит самые правильные слова) – это совсем другое дело, что и проявилось в данном случае самым наглядным образом.
Как бы там ни было, само по себе приглашение на моление в святилище (и на юбилей В.Г. Ардзинба) глав православной и мусульманской общин Абхазии показывает, что традиционная религия, православие и ислам имеют в глазах властей куда более важное значение, чем остальные имеющиеся в стране конфессии. Скорее всего, традиционная религия рассматривается нынешними руководителями Абхазии как основа абхазской национальной сущности, православие – символизирует дружбу с русским народом и подчеркивает пророссийскую внешнеполитическую ориентацию (и независимость страны от Грузинской церкви и Грузии), а ислам призван продемонстрировать неразрывную связь абхазов с абхазо-адыгской диаспорой в мусульманских странах.
Устная традиция сохранила память о проведении общеабхазских молений в далеком прошлом. В день моления жрецы договорились, что подобные моления будут проводиться по очереди в каждом из действующих ныне пяти святилищ, входящих в число быжныха. Кроме того, они попросили содействия властей в деле возобновления деятельности святилищ Инал-куба и Бытха (при соблюдении определенных церемоний последнее можно перенести на территорию Абхазии). Решение правительства о финансировании ежегодных общеабхазских молений за счет государственного бюджета наглядно свидетельствует о том, что в настоящее время абхазская традиционная религия все более обретает политическое значение и характер государственной религии.
§ 2. Лдзаа-ныха
В одном из христианских источников, повествующих о деяниях апостолов, содержится упоминание об этом абхазском святилище: “Народные абхазские предания о проповеди Апостола Андрея в Пицунде говорят следующее. Была там башня, в которой бесовским действом были страхования и совершались прорицания; никто не смел в нее войти, но все чтили ее, как святую. Апостол Андрей, с позволения старшин, вошел в нее, поставил там икону Богоматери; прорицания и страхования, совершавшиеся в таинственной башне, с тех пор прекратились и абхазцы уверовали в Христа и стали почитать Его Пречистую Матерь. То же предание передается в других местах в другой форме: было дуплистое дерево, где также жили бесы и делались прорицания, посему оно чтилось абхазцами с суеверным страхом. Св. Апостол Андрей в знак своего божественного посольства, ударил по нему своим маленьким топориком; огромное дерево повалилось, прорицания и страхования прекратились: абхазцы уверовали христианской проповеди Андрея” (20, с.78).