В трагические времена махаджирства в конце XIX в. большинство чичбовцев было вынуждено покинуть родину. По-видимому, переселявшиеся чичбовцы перенесли на свое новое место жительства часть местного святилища, благодаря чему, как сообщает Г.Ф. Чурсин, “в Турции абхазы-переселенцы нашли себе свой Дыдрыпш в виде какой-то горы, молятся ему и, по их мнению, получают от него поддержку” (226, с.42).
К настоящему времени в Ачандаре сохранилось только девять дворов чичбовцев, они встречаются также в Гудауте, Пицунде, Сухуме и других населенных пунктах Абхазии. В фамилии несколько семей считаются христианскими, остальные относят себя к мусульманам, однако в повседневной жизни людей это никак не проявляется и в действительности не существует практически никакой разницы между чичбовцами-христианами и чичбовцами-мусульманами.
Сегодня в Абхазии вместе с теми потомками махаджиров, которые возвратились на родину после грузино-абхазской войны, проживает около двухсот представителей фамилии Чичба (примерно пятьдесят семей). Внутри нее сохранилось деление на несколько абипар, названия которых восходят к имени общего родового предка - Антон, Ахмед, Батал, Гоч, Хаул и Хуссейн.
Согласно сведениям русской путешественницы графини П.С. Уваровой и абхазского просветителя Н.С. Джанашиа, по отдельности посетивших Ачандару в конце ХIХ в., в то время жрецом святилища Дыдрыпш назначали самого старшего по возрасту мужчину из фамилии Чичба (80, с.111-119, 210, с.158). Теперь же при назначении жреца чичбовцы в первую очередь руководствуются моральными качествами претендента, а не его возрастом, который утратил свое определяющее значение. Родовая принадлежность также не играет никакой роли в выборе жреца. Нынешний жрец Заур Чичба - энергичный худощавый мужчина лет шестидесяти: он не самый старший в фамилии и принадлежит к абипаре Хуссейн, а его предшественники были из других родов фамилии Чичба.
Заур стал жрецом в 1992 г., после того, как его предшественник Володя Чичба (именно так, а не Владимиром называли его все собеседники) умер от сердечного приступа вскоре после начала грузино-абхазской войны. По воспоминаниям Заура, до Володи примерно пятьдесят лет жрецом был Конач, доживший до 108 лет, а до Конача - его отец Халил.
Согласно Н.С. Джанашиа, который оставил довольно подробное описание святилища Дыдрыпш в конце XIX в., отцом Халила был Коблух Чичба. По его сведениям, подтвержденным позднее Н. Ладария (155) в то время в святилище было несколько жрецов. Можно предположить, что именно при Халиле по каким-то причинам (скорее всего связанным с политическими событиями конца 1910-х - начала 1920-х гг.) произошло изменение существовавшего прежде порядка. Видимо этим и объясняется, что в современной устной традиции перечисление жрецов начинается с Халила, так как именно он, скорее всего, стал первым в фамилии Чичба единственным жрецом, совершавшим все церемонии и обряды, в то время как прежде по крайней мере некоторые из них (очистительные присяги и т.п.) могли проводиться другими представителями жреческой фамилии, дежурившими у святилища по очереди.
Согласно существующему ныне порядку, жрецом может быть назначен только тот из чичбовцев, кто отличается “кристальной чистотой”: честностью, достойным поведением. Несмотря на то, что предыдущий жрец, имел трех сыновей, его преемником стал Заур, принадлежащий к другому роду фамилии Чичба. За фамильным сходом чичбовцев сохраняется право сместить жреца, если он в дальнейшем в чем-то провинится. В далекой истории такие прецеденты бывали, но за давностью лет никто из наших ачандарских собеседников не смог вспомнить ни одного конкретного примера смещения жреца. Дело в том, что фамильный сход очень подробно обсуждает кандидатуру будущего жреца: живущие по соседству родственники знают друг о друге практически все и, как правило, не ошибаются в своем выборе.
Судя по записанным в разное время абхазским преданиям, которые подтверждаются и современной устной традицией, в древности жрецами святилища были представители княжеского сословия. Вот одно из таких преданий, записанных в начале ХХ в. со слов ачандарцев абхазским священником Н. Ладария, православное мировоззрение которого не могло не сказаться на трактовке сообщаемых ему сведений.
Согласно этому автору, на рубеже ХIХ и ХХ вв. гора Дыдрыпш одновременно почиталась как православными абхазами, так и мусульманами. Последние утверждали, что “вершина этой горы есть место пребывания какого-то магометанского святого”. Однако Н. Ладария категорически отвергал возможность какой-то связи святилища Дыдрыпш с исламом: на основании употреблявшегося в то время абхазского названия горы “Ан-пс-ныха-тып” (переведенного им как “место иконы Успения Богоматери”) он делает категорический вывод о христианском происхождении данного святилища (155).
В отношении действующих в святилище жрецов данный автор сообщает, что первоначальные жрецы из фамилии Садзба были казнены за свое “нерадение”, из-за которого произошло похищение находившейся на вершине горы чудотворной иконы. После этого жрецами становятся князья Ачба, которые постоянно спорили между собой за обладание этой почетной должностью. Чтобы прекратить раздоры в среде князей Ачба, хранителем священного места был назначен местный житель Палашв Чичба. Тот “горячо принялся было разыскивать во чтобы то ни стало похищенную икону” и хотя, как отмечает этот явно радеющий за дело православия автор, “все его старания оказались безуспешны”, святилище “по сие время остается под хранением фамилии Чичба” (155).
В 1925 г. Г.Ф. Чурсин записал рассказ жреца Халила Чичба о том, что святыня Дыдрыпш “была поручена его предкам народом, как людям высокой честности и справедливости” (226, с.39) Им же еще раз было записано предание об обстоятельствах назначения Чичба жрецами, в целом совпадавшее с записанным Н. Ладария и отличавшееся от него лишь некоторыми деталями (226, с.39-40).
Возможно, у абхазов изначально существовали разные предания о том, каким образом фамилия Чичба стала жрецами святилища Дыдрыпш. К тому же такие предания имеют свойство меняться с течением времени. Поэтому не удивительно, что версия, рассказанная автору Зауром Чичба летом 1996 г. имела мало общего с записанными за несколько десятилетий до этого преданиями.
По его рассказу, в незапамятные времена Ачба были одновременно местными князьями и жрецами. Однажды случилось так, что в плену одновременно оказались сын князя и сын крестьянина Чичба. Когда Чичба приехал выкупать из плена своего сына, то он увидел вместе с ним юного Ачба, заплатил за него все имевшиеся деньги, привез к отцу и тут же начал собираться обратно - за своим сыном. Князь, пораженный поведением крестьянина, созвал жителей Ачандары и сказал им, что единственным способом достойно отблагодарить Чичба за проявленное великодушие будет передача ему и его фамилии жреческих функций в святилище Дыдрыпш.
С тех пор, по словам Заура, княжеская фамилия Ачба и крестьянская фамилия Чичба жили “как братья”, но жрецами святилища могли быть только представители фамилии Чичба. Лишь сами чичбовцы могут передать жречество представителям другой фамилии, однако если они сделают это без внутреннего убеждения в пользе такого шага, из каких-либо конъюнктурных соображений, то их фамилия может понести жестокое наказание со стороны божественных сил.
Сохраненная устной традицией память о былых тесных отношениях между князьями Ачба и жрецами Чичба, скорее всего стала причиной заблуждения С.И. Бахиа, которая рассматривала Ачба и Чичба как представителей одной и той же фамилии и считала, что в Ачандаре “жили представители следующих фамилий: Чичба (Ачба), Хагба, Чамагуа, Агрба, Гунба, Царгуш и др.” (50, с.25).
Несмотря на имеющиеся различия в версиях обстоятельств назначения Чичба жрецами, все они едины в том, что в древности абхазские князья были одновременно и жрецами святилища Дыдрыпш. Однако в настоящее время, и Заур Чичба особенно подчеркнул это обстоятельство, жрецами всех абхазских святилищ являются представители сословия свободных крестьян анхаю. Объяснил он это тем, что князья и дворяне (подобно современным политикам) как люди, чья деятельность была связана с политикой, интригами, притворством и властью над людьми, не могли быть “кристально чистыми”, а значит, не подходили для роли жрецов.
Тем более не подходящими для этой роли считаются представители сословий ахоуйю и ахашалов, находившиеся в прошлом в зависимом положении от своих господ, которое, по мнению жреца, также совершенно несовместимо с принципом “моральной чистоты”. Даже отдаленные потомки ахоуйю и ахашалов не могут стать достаточно “чистыми” для служения в святилище, так как они не могли получить “достойного” воспитания в своих семьях. Поэтому в настоящее время жрецы абхазских святилищ принадлежат только к сословию свободных крестьян анхаю. (Но есть и одно исключение: жрецами святилища Лых-ныха в селе Лыхны являются представители фамилии Шакрыл, относящиеся к сословию ашнакума, занимавшего промежуточное положение между крестьянами и дворянами).
Большинство абхазов говорит по-русски совершенно свободно и без акцента, он остается для них вторым родным языком, которым многие владеют намного лучше, чем абхазским. У Заура Чичба русский язык вызывал большие проблемы: при довольно правильном построении фраз ему часто не хватало словарного запаса. Он опасался быть неправильно понятым собеседником и того, что говоря по-русски, он невольно исказит какие-то важные сведения и представления о высших силах. Так что во время наших многочисленных бесед мы чаще всего были вынуждены прибегать к помощи переводчиков. Причина крылась в особенностях абхазской истории 1930 - 1940-х гг., на которые пришлось детство и юношество сверстников жреца.
В 1937 г. отца Заура обвинили в троцкизме, он погиб в сталинских застенках, а оставшиеся без кормильца и почти всего имущества вдова и шестеро детей несколько лет жестоко голодали. С раннего детства Заур работал пастухом и одновременно учился в местной школе. Когда он учился в пятом классе, большинство прежних учителей было репрессировано, в школу прислали учителей-грузин и обучение было переведено на грузинский язык - совершенно не понятный местным жителям.