Злоупотребления в управлении французскими благотворительными учреждениями, не исключая и сравнительно новых больниц общего назначения и bureaux de charité («бюро милосердия»), стало причиной ряда расследований, проведенных королевскими чиновниками в 1754, 1764, 1770 и 1788 годах. Обнаружилось, что нормы, установленные для этих учреждений, не соблюдались, что члены их правления часто были коррумпированы, а ведение бухгалтерских книг и процедуры проверки оставляли желать много лучшего, — все это, разумеется, еще больше подорвало доверие к системе благотворительных институтов. Как и многие другие госпитали общего профиля, больница города Монпелье в 1770-х годах оказалась на грани банкротства. А к середине XVIII века государственные чиновники, похоже, совсем перестали верить в возможность реформирования системы больниц и приютов. Коммунальные и городские власти показали свою неспособность провести реформы, которых требовало государство. Более того, в течение XVIII века постепенно слабела и поддержка благотворительных институтов со стороны населения: объем пожертвований и завещаний в их пользу неуклонно уменьшался.
В этой ухудшавшейся обстановке мыслители эпохи Просвещения высказывали отрицательное отношение к благотворительным институтам как таковым. А. Р. Ж. Тюрго (1727–1781), представитель экономической школы физиократов, занимавший некоторое время пост министра финансов Франции, в своей знаменитой статье по данному вопросу, написанной для Энциклопедии, с пренебрежением отозвался об этих постепенно исчезающих заведениях, назвав их плодом «глупенького тщеславия».
«Общественная польза, — писал он, — вот высший закон. Не должно подрывать ее ни благоговейным преклонением перед произвольно истолкованным намерением благотворителя… ни опасением ущемить в правах известную группу людей — словно существует какая-то группа, сравнимая по своим правам с государством».
Он опасался, что благотворительные фонды постепенно могут аккумулировать все богатство страны. При этом он полагал, что средства, в них сосредоточенные, используются неэффективно и серьезно тормозят развитие национальной экономики.
Французская революция ускорила процесс сокращения благотворительных фондов и передачу их функций государству. В 1790 году Учредительное собрание сформировало Комитет по нищенству, который был настроен непримиримо по отношению к благотворительным учреждениям Старого порядка, полагая, что милостыня унизительна и недостойна разумного человеческого существа. Комитет предпринял меры по централизации общественной благотворительности и по более эффективному использованию средств, находящихся в распоряжении благотворительных фондов. По словам Колина Джонса, «Комитет по нищенству низвел благотворительность с высоты наилучшей христианской добродетели до уровня вспомогательного механизма по распределению помощи бедным внутри государственной финансовой системы» [20] .
После революции церковное и иное благотворительное имущество было реквизировано и распродано как национальное достояние. Посреднические организации — профессиональные объединения рабочих, товарищества, а также благотворительные фонды — были запрещены законом Ле Шапелье в 1791 году. Приходские и малые городские благотворительные организации потеряли значительную часть своего дохода. Больницы и приюты на время были оторваны от церкви, их колокола умолкли, часовни заколочены, религиозные ордена распущены. И хотя революционные страсти довольно скоро улеглись и многие из ограничений, наложенных революцией на благотворительную деятельность, в течение десятилетия утратили непреложность, все же якобинская подозрительность по отношению к благотворительным капиталам и частным благотворительным учреждениям по-прежнему сохранялась. Якобинцы и их идейные наследники во Франции и других странах утверждали, что общественные объединения препятствуют деятельности государства и насильно присваивают себе права отдельных граждан. В течение всего XIX века завещание имущества на благотворительные цели регулировалось жесткими правилами, а образование новых благотворительных фондов было практически невозможно. И лишь в конце XIX века во Франции, несмотря на все препятствия, стали понемногу появляться новые благотворительные учреждения. Законы же, содержащие определение благотворительного фонда, регулирующие создание таких фондов и управление ими, впервые вышли во Франции только в 1987 и 1990 годах.
Если французский опыт развития благотворительности условно разместить на одном конце общеевропейского диапазона, а английский — на другом, то большинство стран окажутся несколько смещенными к «французскому» полюсу. Рожденный абсолютистской традицией, французский этатизм имел аналоги во многих других странах — и везде оказывал сходное влияние на развитие гражданского общества. В Испании уже в 1798 году Карлосом IV был издал указ, предписывающий распродажу всего недвижимого имущества, принадлежащего больницам и другим благотворительным заведениям. Португальские короли с конца XV века также постоянно делают попытки реформировать систему благотворительности: больницы укрупняются, в Лиссабоне и других городах создаются Misericordias, разрабатываются специальные законы, регулирующие имущественные и прочие права благотворительных заведений.
По мере роста числа благотворительных завещаний все больший объем имущества выходил из оборота, подпадая под закон «мертвой руки», что привело в 1796 году к новым законодательным ограничениям касательно имущества, завещанного на светские и религиозные цели.
Антитрадиционалистский пафос французской революции распространился с войсками Наполеона по всей Европе, где вследствие этого были установлены антиклерикальные режимы. В Бельгии, например, революционная атмосфера, воцарившаяся в обществе в конце XVIII века отнюдь не благоприятствовала развитию благотворительных фондов, профессиональных объединений и прочих посреднических организаций. Деятельность многих религиозных общин была приостановлена, частные лица потеряли право учреждать благотворительные фонды. Приход к власти либеральных и светских правительств в Испании, Португалии и Бельгии (позднее, правда, смещенных контрреволюционными монархическими силами) ускорил дальнейший распад благотворительной системы.
В 1893 и 1836 годах в Испании были проведены законы, требующие роспуска основанных еще в Средневековье благотворительных заведений и запрещающие создание новых; при этом законодатели исходили из убеждения, что забота о благе граждан есть дело государства, а не традиционных благотворительных институтов. Разрыв со средневековым прошлым оказался долгим. Лишь в 1978 году испанская конституция пополнилась статьей, гарантирующей право на создание благотворительных фондов; наступил конец почти двухвековому периоду нетерпимости по отношению к подобным частным заведениям. В Португалии в XIX веке была принята серия законов, препятствующих деятельности религиозных орденов, благотворительность стала светской, традиционные благотворительные учреждения были ликвидированы. И хотя в XIX веке изредка возникали отдельные благотворительные организации, все же фонды нового типа — среди которых наиболее известен фонд Калуста Гулбенкяна (образован в 1956 году) — стали систематически появляться лишь во второй половине XIX века. В Бельгии права на образование свободных ассоциаций формально были гарантированы Конституцией 1831 года, однако вплоть до 1921 года некоммерческие организации и фонды практически оставались вне закона. Проводя конкретный анализ, следует с осторожностью относиться к широким историческим обобщениям, игнорирующим особенности исторического развития отдельных стран. Вместе с тем в большинстве упомянутых стран сходная череда трансформаций: революция, контрреволюция, период государственного строительства — имела неблагоприятные последствия для благотворительного сектора экономики. Как будет показано ниже, этот сектор по-прежнему остается здесь относительно малым и неразвитым.
Гораздо более прочные благотворительные системы сложились в северных странах. Дания и Швеция, подобно Англии, не знали в эпоху Реформации ни продолжительных конфессионально-идеологических распрей и гражданских войн, ни национальной борьбы за независимость против иностранной оккупации — всего того, что оказало определяющее влияние на формирование католических государств юга. Реформация в Швеции и Дании не только не привела к экспроприации церковного имущества, но напротив — способствовала установлению связей между церковью и государством. Благотворительные заведения в этих странах с самого начала использовались для расширения социальной деятельности муниципальных властей. Уже в 1536 году датский король Христиан III объявил в коронационном манифесте обязанностью государства заботу о нуждающихся и ввел представителей клира в состав местных органов власти. Шведские монархи создавали собственные крупные благотворительные фонды, строили больницы и школы, постепенно расширяя государственный сектор экономики, которому в будущем предстояло играть все более значительную роль. После целого ряда пробных шагов датские короли в середине XVII века установили законы, позволявшие им надзирать за деятельностью благотворительных фондов, при этом они никогда не пытались установить полный контроль за имуществом в сфере частной благотворительности. Можно утверждать, что уже в первые десятилетия XVIII века правительства этих стран предприняли необходимые шаги, чтобы обеспечить государственными гарантиями осуществление формально выраженных намерений доноров-благотворителей. Позднее в том же столетии ученые юристы задались неизбежным вопросом: как и при каких условиях могут быть изменены первоначальные намерения донора? Выработка этих условий в Дании и Швеции привела к возникновению плюралистической социальной среды вокруг благотворительного сектора, получавшего поддержку со стороны государства, церкви и различных объединений, создаваемых средним классом. Вполне естественно, что средний класс стал финансировать благотворительную деятельность, не ограничиваясь традиционными piae causae (благотворительными учреждениями), определенными церковным правом, но гораздо более широко. Легитимность благотворительных фондов укреплялась по мере того, как ширившиеся в XIX веке массовые движения — в первую очередь рабочее, за трезвость, за отделение церкви от государства — использовали их для распространения своих идей.