При этом совершенно ясно, что разум будет действовать в полной пустоте, если ценности просвещения — научные знания, эстетические оценки и человеческие связи — не примут формы, свободные от социальных ограничений. Понятие «мир свободного обмена идеями» знаменует такое освобождение культуры от классового подтекста. Это идеальный мир — идеальный не в том смысле, что ценности существуют в нем сами по себе, а в том, что плоды науки, искусства и человеческой солидарности могут и должны обрести формы, которые сделают их доступными любому уму и сердцу, способным на них откликнуться. Требования таких идеальных ценностей заключаются не только и не столько в том, чтобы расширить сообщество людей, ими пользующихся, сколько в совершенствовании освобожденных таким образом науки, искусства и человеческих отношений. До тех пор пока наука не станет дисциплиной, к которой получат доступ пытливые умы из любых слоев общества, она не станет по-настоящему научной, и до тех пор, пока плоды науки не будут формулироваться понятным для любого просвещенного ума способом, они не будут иметь универсальной ценности. Художественные творения и эстетическое восприятие должны достигнуть тех же форм универсальной объективности; человеческие отношения должны обрести такой вид, чтобы определяющим моментом в них стала общественная польза. Тогда разум становится средой, где можно сравнивать ценности отвлеченно, абстрагируясь от ситуаций, в которых они вошли в конфликт друг с другом; и внутри этой беспристрастной среды появляется возможность пересмотреть ценности, а также и наше поведение, ими обуславливаемое.
Более того, ряд этих ценностей, такие как наука и искусство, обретают форму, которая делает их доступными любому уму с соответствующим образованием и подготовкой. То есть им придали форму, которая абстрагирует их от препятствий, воздвигаемых на пути широких слоев общества из-за экономических, феодальных и культурных классовых различий. В результате возникает некий «демократический идеал» по устранению таких препятствий. Как раз в этой области наиболее активно и проявляется роль благотворительности — не в запуске грандиозных планов социальных преобразований, а в содействии конкретному устранению подобных препятствий; и, насколько я понимаю, внутреннее обязательство, которое ощущает в себе благотворитель, — это требование устранить такие препятствия. Общество в его нынешнем виде не может сделать это требование обязательным. Речь идет лишь о растущем осознании, что общество несет ответственность за организацию собственных функций и структуры таким образом, чтобы имеющиеся блага стали доступны для всеобщего использования. Мы называем это несколько расплывчатым словом «прогресс». Благотворитель видит в конкретной ситуации возможность движения в этом направлении, и возможность эта может превратиться для благотворителя в осознанный долг.
[*] George Herbert Mead. «Philanthropy from the point of view of ethics», in E. Faris, F. Laune and A. J. Todd (eds), Intelligent Philanthropy (Chicago 1930), pp. 133–148. Перевод с английского Никиты Дунаева.
[1] Цитата из стихотворения Уильяма Вордсворта «Строки, написанные на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства при повторном путешествии на берега реки Уай» (перевод В. Рогова). — Примеч. ред.
Неудовлетворенность филантропией
Роберт Пэйтон
Журнал «Отечественные записки», № 4 (31) (2006), Тема номера: Эпоха благотворительности.
Филантропия: добровольное действие на общее благо.
Делай все возможное, дабы казаться добрым, ибо это может сослужить тебе великую службу. Ну а поскольку у неверного впечатления жизнь короткая, долго казаться добрым, не будучи таковым, тебе вряд ли удастся.
Франческо Гвиччардини
«Самая лучшая филантропия, та, которая приносит наибольшую пользу и наименьший вред, питает цивилизацию в самой ее основе, способствует умножению здоровья, справедливости и счастья, — и это совсем не то, что обычно называют милосердием. По моему разумению, это употребление сил, времени или денег, тесно увязанное с реальной властью нанимать людей на работу, за которую достойно платят [2] , а также с привлечением доступных ресурсов и их наращиванием, с предоставлением возможности сделать выбор в пользу развития и здорового труда тем, кто раньше такого выбора не имел. Простая раздача денег никак не может сравниться с подобными долгосрочными и целенаправленными действиями.
Если, как я привык думать, последнее утверждение верно, то сколь же неохватно филантропическое поле! Мне могут возразить: но ведь есть насущные, неотложные потребности, и такая филантропия их не способна удовлетворить. Принять подобную точку зрения я никак не могу. Человек, который полагает, что на добрые дела довольно и одного воскресенья, мало пользы может принести своей стране. Люди занятые, деловые часто оправдывают себя тем, что большинство нуждается именно в такой сиюминутной помощи. Однако я знаю и других, для кого масштабная, целенаправленная, устремленная в будущее деятельность есть воплощение их жизненного принципа. Начинания этих людей зачастую были связаны с огромным риском, наталкивались на глубочайший скептицизм, но они преодолевали все трудности, ведомые не личной выгодой, а идеей общего процветания» [3] .
Небольшая книга Рокфеллера изобилует подобными соображениями, изложенными просто и ясно. Следует согласиться с Рокфеллером, что «наиболее успешен тот, кто сослужил человечеству наибольшую службу», поскольку с этим солидарно большинство и уже Маймонид [4] утверждал, что высшая и самая чистая форма милосердия — это взять человека в свое дело, дать ему честную работу, которая обеспечит его существование.
До февраля 1987 года я был лично, хотя и пунктирно, если можно так выразиться, связан с Джоном Д. Рокфеллером. В 1911 году основанная им компания «Стэндард Ойл» была разделена на 34 компании [5] . Одна из них, «Стэндард Ойл оф Нью-Джерси», в 1972 году преобразованная в «Эксон Корпорейшн», предоставляла средства для работы фонда «Эксон Эдьюкейшн» (где автор проработал два десятилетия. — Примеч. ред.).
«Если мы сможем научить людей помогать самим себе, мы искореним многие проявления зла в этом мире» (с. 98). Книга вышла в 1908 году, к тому времени Рокфеллер уже внес 35 млн. долларов на учреждение Чикагского университета.
«Я убежден, что основная причина экономического неравенства людей лежит в неравенстве личностей, и единственное, что мы можем сделать, это содействовать приобретению многими качеств сильной личности. В нормальных условиях тот, кто обладает сильным телом, умом, волей, характером, никогда не будет испытывать нужды. Однако развить эти качества самостоятельно человек не в состоянии, и самое большее, что может сделать для него другой, это, как я уже говорил, помочь ему помогать самому себе» [6] .
Рокфеллер, и не только он, полагал, что средством приобретения подобных качеств является образование. Другие же считают, что во главу угла надо ставить религиозное воспитание, поддержку института семьи, спорта, способствующего развитию соревновательных способностей. Третьи говорят о «культурных ценностях». Например, британский экономист П. Т. Бауэр полагает, что отставание в развитии стран Третьего мира напрямую связано с тем местом, какое в тамошней системе ценностей занимает экономическое преуспеяние. Никакое централизованное планирование, утверждает Бауэр, не способно преодолеть эту, имеющую глубокие исторические корни, культурную установку.
На мой взгляд, и Рокфеллер, и Бауэр в одном безусловно бы согласились: более всего бедные страны нуждаются в смене представлений (качеств личности, по Рокфеллеру), переоценке роли экономической активности в жизни человека.
Обе главные политические партии США едины в том, что любому обществу необходим мощный частный сектор экономики, который способен обеспечить работой практически всех. Акценты они, правда, расставляют по-разному, особенно во время предвыборных президентских кампаний. Это касается прежде всего вопроса, кому какая часть общественных благ достанется, но не только. Разные мнения высказываются и по поводу самого принципа распределения благ. Рокфеллер писал: «Единственное, что приносит долгосрочную пользу человеку, — это то, что он делает для себя сам. Деньги, которые приходят к нему без усилий, как правило, не помогают, а наоборот, становятся источником всяческих бед» [7] . Собственное достоинство, значение которого трудно переоценить, это прежде всего самопомощь. «Помогая людям помогать себе самим, мы обеспечиваем им постоянное благоденствие».
Истинность идей, подобных рокфеллеровским, сегодня часто ставится под сомнение, отсюда и неудовлетворенность современной филантропией. Добывание денег, погоню за прибылью многие уже не готовы считать чем-то сверхценным. Экономическая активность для них есть нечто куда менее благородное, нежели интеллектуальный труд, тем более творчество. Капитализм они обвиняют в разрушении высших ценностей.
Герберт Маркузе писал, что все мы наделены «чувствительностью, творческим воображением и склонностью к игре, и в этих наших свойствах заключена великая преобразовательная энергия. Она способна полностью изменить наши города и села, восстановить, когда будет покончено с насилием все разрушающей капиталистической индустриализации, естественную природную среду, обеспечить приватность, автономию индивида, его спокойствие, избавить нас от постоянного шума, необходимости слушать то, что нам навязывают, принудительного общения, грязи, уродства. И это — я не могу подобрать достаточно сильных слов — отнюдь не мечтания какого-нибудь сноба или романтика. Биологи установили, что все перечисленное — есть потребности естественные, и пренебрежение ими, их извращение, действия вопреки им, что и отличает капиталистическое общество, уже нанесло вред человеку, и не только в переносном, но и в самом прямом медицинском смысле.