Давайте вернемся на минутку к благотворительной организации моих знакомых, той самой, что реабилитирует, учит, в буквальном смысле ставит на ноги детей-инвалидов. Организация помогает детям-инвалидам, фактически являясь реабилитационным центром, где единовременно занимаются около 40 детей, а еще более 600 детей в год получают регулярные консультации. Вам может показаться, что 40 детей — это капля в море. Но у каждого ребенка индивидуальная программа реабилитации и с ним занимается два-три специалиста. Без такого подхода — результат будет как в государственных интернатах, т. е. результата не будет. Родители ничего не платят за помощь. Средства приходят от пожертвований и спонсоров: компаний, неравнодушных людей.
Годовой бюджет организации — около 1 млн. 350 тыс. рублей. Чтобы слово «миллион» не затмило ваше воображение, поясню: около 50 тыс. долларов по текущему курсу. Разделите их на почти 650 детей и семей, получающих помощь ежегодно. Выходит немного.
В эту сумму входит аренда небольшого помещения, зарплата педагогов (около 5–7 тыс. рублей в месяц, меньше московских учителей), вода, электричество, телефон (по которому даются консультации родителям со всей страны), учебные пособия, игрушки. Помимо этих расходов, центр поддерживает бедные семьи, которые приходят к ним, устраивает детские праздники и кормит чаем с плюшками своих подопечных, многие из которых проводят в центре целый день.
Средний годовой бюджет благотворительной организации в Москве и составляет эти 50 тыс. долларов или 1–1,5 млн. рублей. В регионах и того меньше. Безусловно, есть в России и более состоятельные организации. Бюджет CAF в России — более 8 млн. долларов ежегодно, но 90% этих денег CAF раздает. Те благотворительные организации, что реально занимаются благотворительностью, а не являются ширмой для криминальной деятельности — а таких по нашим данным более 90%, — держатся исключительно на вере и посвященности создавших их людей, кто жертвует семейным благополучием и достатком ради дела, дела, которое «задевает».
Развенчивая мифы общества в отношении благотворительной деятельности, мы как будто приняли без доказательства, что сами-то благотворители мифам не подвержены. И благотворители, и работники благотворительных организаций ясно представляют себе свою работу, реалистично относятся к перспективам и возможностям, никого не обвиняют и никого не боятся. Не тут-то было! Мифотворчеству подвержены и сами благотворители и благотворительные организации.
Филантропия в России — явление и старое, и новое одновременно. Имена Третьяковых и Морозовых, знаменитых благотворителей прошлого, у всех на слуху. Имена Потанина, Вексельберга, Дмитрия Зимина в качестве благотворителей тоже потихоньку приобретают новое звучание. Ежегодно российские компании и частные благотворители выделяют почти 2 млрд. долларов или около 60 млрд. рублей на благотворительные цели. В 2000–2006 годах в России создано более двух десятков частных благотворительных фондов, фондов, которые не собирают средства других, а расходуют щедрые пожертвования своих основателей.
Нельзя сказать, что дорога новых российских филантропов — сплошные ухабы, но и автобаном ее не назовешь. Крутя руль своего частного фонда, наш благотворитель резко берет то влево, то вправо. Машины филантропических проектов заносит из крайности в крайность.
Одна из крайностей — это вера в то, что финансовыми вливаниями можно добиться полного изменения ситуации, вопрос лишь в количестве. «Мы же вложили два миллиона долларов в борьбу с наркоманией в нашем регионе. А ситуация почти не изменилась! — сетовал руководитель департамента социальной политики одной из крупных компаний. — Мы укрепили ряды милиции, закупили лекарства в наркологические диспансеры, провели лекции в школах». В этом месте я начинаю по-настоящему сочувствовать предпринимателю. Многолетний опыт показывает: формальными лекциями, лекарствами и укреплением рядов милиции наркоманию не сломить. Необходима более глубокая работа в среде тех, кто употребляет и распространяет наркотики. Необходима антинаркотическая реклама не только на школьных уроках, но и там, где молодежь — главная жертва наркомании — расслабляется после школы и вуза.
Но это — слишком сложно. Нужно искать партнеров, которые знали бы, как работать по-новому. В государственных структурах чаще всего таких партнеров не найдешь. И вкладываются миллионы долларов в воспроизведение знакомых с детства методов работы. Предприниматель уже и забыл, как в 15 лет ему сворачивало скулы от очередной «лекции». Но помнит, что лекции были. И платит за новые скуловоротные чтения.
Эффективная благотворительность, как и эффективный бизнес — это не ответ на вопрос «сколько?». Эффективная благотворительность — это ответ на вопрос «как?». Как добиться снижения наркомании не карательными мерами, эффективность которых крайне невелика. Как обучить пользованию Интернетом безработных мам в захолустных сибирских городках, зависящих от единственного завода? Без ответа на вопрос «как?» вопрос «сколько?» не имеет значения.
Не все предприниматели, занимаясь благотворительностью, просто копируют образы детства или же общественные стереотипы о помощи. Я знаю несколько новых российских филантропов (и число их растет), готовых учиться. Они воспринимают новые идеи и внедряют в своих фондах и благотворительных проектах лучшие образовательные практики, лучшие социальные технологии. Они впадают в другую крайность. Эту крайность я называю благотворительностью «закрытого цикла».
Мои родители всю жизнь проработали в так называемых «ящиках», оборонных предприятиях, выпускавших «тостеры» с вертикальным взлетом и посадкой. Производственная инфраструктура «ящиков» поразила бы воображение любого современного корпоративного менеджера. Родительский «ящик» имел на балансе собственное подсобное хозяйство, жилой район многоэтажек со всем обслуживанием, неизбывный Дом культуры, поликлинику и больницу, магазины, парикмахерскую и даже детские кружки. В теории родители могли вообще не выходить за территорию завода.
В 90-х годах новые менеджеры приватизированных заводов столкнулись с гигантской проблемой «закрытого цикла». Где могли, особенно в крупных городах, они сбрасывали так называемую «социалку» на местные власти, в маленьких городках и поселках, чертыхаясь, тянули и продолжают тянуть Дома культуры, поликлиники и кружки на себе, повышая издержки и снижая конкурентоспособность своей продукции. В бизнесе «закрытый цикл» стал символом головной боли, а западное слово «outsourcing», в просторечии делегирование функций другим организациям и людям, превратилось в передовую практику.
В благотворительности оказалось все наоборот. Если первые филантропы просто раздавали деньги стучащимся в их двери главным врачам и директорам интернатов, многие современные благотворители предпочли создавать собственные благотворительные проекты под ключ. Если вам нужно помочь детям-сиротам, не стоит давать деньги государственному интернату — украдут или потратят на ерунду. Не стоит давать деньги и благотворительной организации, где работают педагоги с опытом воспитания детей-сирот. Кто их знает, эти НКО (некоммерческие организации)? Почему бы не построить собственный детский дом? Конечно, стоимость такого дома будет равняться десятку существующих. Педагоги получат корпоративные зарплаты. Комнаты украсят живописные обои, выписанные из Италии. Но главное — все под контролем, нанятые компанией менеджеры, лично проинтервьюированные основателем фонда воспитатели. Благотворительность «закрытого цикла».
Широко распространен предрассудок, будто эффективность = затратам. Эффективность = тотальному контролю. Чем больше вложишь, тем выше получишь результат. Чем меньше отдаешь на откуп другим, тем качественнее помощь. Эти мифы рождены чрезвычайно узким представлением новых филантропов о том, что такое помощь. Помните? Благотворительность — это гуманитарка. Эти мифы рождены недоверием. Помните? Благотворительные организации — это воры. Кажется, что мифы новых благотворителей должны быть иными, профессиональными, что ли. Но, как в случае мифов всего общества, мифы новых благотворителей происходят из тех же корней: общественных стереотипов и тотального недоверия.
Наконец, сами лидеры, сотрудники и добровольцы благотворительных организаций не избежали увлечения мифотворчеством. Мифов, владеющих умами лидеров НКО, великое множество. Я даже не решусь перечислить здесь все, что окружают, например, такую деятельность, как выдача грантов. Или в принципе сбор средств. Но есть мифы, встречающиеся столь часто, что я не могу пройти мимо.
По долгу службы в CAF Россия мне приходилось читать множество заявок на грант. Большинство проектов, которые мы финансируем, нацелены на решение социальных проблем. Мы поддерживаем школы, клиники, реабилитационные центры, детские газеты. В среднем — один проект из восьми-десяти присланных, т. е. для выдачи десяти грантов нужно прочесть 80–100 заявок. И в среднем в каждом десятке присланных проектов встречается как минимум один, своими масштабами поражающий воображение даже видавших виды грантодателей.
«Наша уникальная программа обучения компьютерной грамотности начнет работу сразу в десяти школах. Через год мы планируем распространить ее во всей России. Через два — перевести и установить в школах СНГ и, возможно, дальнего зарубежья». Такое четкое планирование по годам встречается редко. Как правило, мы получаем проект, сразу начинающийся в масштабах страны. Не подумайте, что заявителем является Роман Абрамович или, на худой конец, замминистра культуры. Заявитель — учитель из небольшого городка в Иркутской области. Он просит 5 млн долларов, чтобы распространить свою методику в стране и мире. Поверьте, в большинстве случаев он не мошенник. Он искренне верит в то, что реальных результатов можно добиться только во вселенском масштабе. Он верит и в то, что грантодатели также поддержат исключительно вселенский масштаб.