Пожертвования привлекались и для реализации многих других проектов, служивших благу общества, — сооружения памятников и общественных зданий, выкупа военнопленных, выплаты денежных пособий и оказания иной помощи беднякам, а также для организации празднеств, публичных пиров, вотивных и культовых жертвоприношений. Социум, однако, был устроен так, что частная филантропия и государственные мероприятия не вполне различались. Личное богатство предполагало высокую гражданскую ответственность и влекло за собой множество обязательств по отношению к обществу. Поскольку институциональных механизмов, обеспечивающих обычный сбор налогов, не существовало, налогообложение часто осуществлялось в форме открытой подписки, имевшей целью поддержание того или иного гражданского проекта. И в греческом полисе, и, позже, в республиканском Риме щедрость считалась общественной (иначе, политической) добродетелью и ценилась выше, чем любые внутренние нравственные качества. «Совершенно ясно, — заметил Цицерон (106–43 до н. э.), — что почти все люди щедры не столько по природной склонности, сколько по честолюбию, — они попросту хотят прослыть благодетельными» [1] .
Благотворительность в имперском Риме, скопившем несметные богатства, не просто процветала, но достигла поистине колоссального размаха. Это и понятно: в распоряжении римских императоров, использовавших различные филантропические начинания для того, чтобы придать своему правлению особый блеск и величие, были все ресурсы могущественного государства. Среди важнейших публичных учреждений, созданных в эпоху империи, выделяются приюты и школы для сирот и детей бедноты; некоторые императоры — прежде всего здесь нужно упомянуть Антонина Пия (86–161) и Марка Аврелия (121–180) — создали также учреждения, ставившие своей целью заботу о неимущих девицах. Даже в самых отдаленных уголках империи и должностные лица (пусть не столь высокого ранга), и частные граждане охотно жертвовали деньги на самые разные общественные нужды: в пользу детей бедняков, для украшения города, где они жили, памятниками или для организации народных игр и зрелищ. Плиний Младший (ок. 62–113) оставил исчерпывающий список своих благодеяний, из которого хорошо видно, что он не проводил никакого различия между личными и общественными обязанностями. Он всю жизнь сохранял верность своему родному городу Комо, основав в нем библиотеку и общественные бани, выделив средства для помощи юношам и девушкам из бедных семей и обязавшись покрыть треть расходов на строительство и содержание новой городской школы при условии, что родители учеников внесут остальные две трети необходимой суммы (древнейшая разновидность долевой субсидии). Плиний Младший помогал также и близким: добавил круглую сумму к приданому дочери одного своего друга, предоставлял беспроцентные ссуды родственникам, оказавшимся в тяжелом материальном положении, и уделял часть дохода, который ему приносили поместья, старым приятелям и слугам, давно жившим в его семье. Другие римские граждане также жертвовали средства на благоустройство своих городов, обычно поддерживая какие-нибудь крупные общественные проекты, — так, один из граждан Бурдигалы (Бордо) построил городской водопровод; некий Кринас выделил значительные суммы на строительство укреплений Масилии (Марселя); многие завещали деньги на строительство мостов, рынков, храмов и, особенно часто, общественных бань, при этом специально указывая, чтобы вход в бани был открыт для всех граждан без исключения, а подчас даже и для рабов. Филантропические предприятия Ирода Аттического, наставника Марка Аврелия, в общем и целом носили примерно такой же характер, что и у других римских граждан, но отличались невиданной широтой охвата. Его благотворительная деятельность, свидетельствовавшая и о поразительном честолюбии этого человека, и о масштабе его личности, оставила заметные следы в самых разных городах Италии и его родной Аттики. Он выделял средства на восстановление пришедших в упадок греческих городов, на строительство и содержание бань, водопроводов, ипподромов, театров, включая крытые театры в Коринфе и Афинах (афинский театр Плиний построил в память о своей жене). Он умер в 180 году, оставив по завещанию капитал, позволявший ежегодно выплачивать одну мину каждому гражданину Афин.
Хотя человеколюбивые побуждения тогдашних жертвователей и понимание ими общественного блага существенным образом отличались от тех мотивов, которыми руководствуются учредители современных благотворительных фондов, в древности филантропы точно так же ожидали, что их деяния будут приносить пользу до скончания века и что потомки честно и рачительно распорядятся их щедрыми дарами. Тем не менее, как ни надеялись греки и римляне на вечное существование созданных ими учреждений, поначалу у них не было ни понятия «юридического лица», ни правовых структур, способных обеспечить точное выполнение замысла жертвователя. Как правило, исполнение своей посмертной воли филантроп возлагал на надежное доверенное лицо или на нескольких близких друзей, которые, как предполагалось, будут неукоснительно следовать желаниям, выраженным в завещании. Эти друзья, когда придет время, укажут очередных наследников и преемников, препоручив им исполнение воли первого завещателя, — и так далее, до бесконечности. Как заметил один исследователь [2] , благотворительные заведения в Древней Греции «с правовой точки зрения представляли собой не что иное, как пожертвования, нерасторжимо связанные с определенным обязательством». Ясно, что в отсутствие твердых правовых гарантий жертвователи подвергали свои дары большому риску. Цепочка преемников легко могла прерваться: завещанная собственность становилась предметом своекорыстных злоупотреблений или попросту присваивалась уже в третьем-четвертом поколении.
Итак, довольно рано перед благотворительными учреждениями встали два принципиальных вопроса, сохраняющих свое значение и в наши дни. Как законным образом оградить волю дарителя от искажений или — законным же образом — ее изменить? Как эти учреждения могут гарантировать честное и ответственное использование их ресурсов при смене поколений? Во II веке до н. э. одно из простейших решений, к какому могли прибегнуть греческие филантропы, выглядело так: капитал завещали полису или представлявшей его интересы группе лиц, входивших в состав городского правления. Иногда жертвователь мог настаивать на том, чтобы его воля была письменно зафиксирована в городских законах. Во время правления римского императора Нервы (96–98) городским властям на территории всей империи было даровано право принимать пожертвования от частных лиц, а при Адриане (117–138) было установлено, что выполнение воли дарителя, выраженной в завещании, обеспечивается в принудительном порядке законами государства. Однако римские суды иногда смотрели сквозь пальцы на нарушения в этой области, и осмотрительным филантропам очень хотелось подкрепить это установление специальным императорским эдиктом, дополнительно ограждавшим завещанное имущество от злоупотреблений. Масштабы благотворительной деятельности к этому времени были таковы, что в конце концов им удалось добиться желанных законодательных изменений. Уже в I веке до н. э. римские законы приравняли благотворительные объединения к «чувствующим и разумным существам», признав их «постоянными субъектами права, не меняющимися со смертью физических лиц». Тогда же эти примитивные предшественники современных благотворительных ассоциаций (так называемые «фиктивные юридические лица») получили право принимать пожертвования по завещаниям. Тем самым был сделан принципиально важный шаг в развитии законодательства, регулирующего благотворительную деятельность.
Все же, хотя эти первичные правовые структуры постепенно начали обретать какую-то более или менее четкую форму, стоит задуматься над вопросом, насколько близким было тогдашнее понимание благотворительности к нашим представлениям о филантропической деятельности. Греческое слово philanthropia означало как любовь богов к человеческому роду, изливающуюся на смертных с Олимпа, так и гораздо более земные чувства дружелюбия и симпатии, которые могут испытывать друг к другу цивилизованные представители этого рода. Иначе говоря, под «филантропией» понимались и пожертвования, осуществлявшиеся в рамках узкой системы дружеских и гражданских связей, в которую был включен индивид, и дары, свидетельствовавшие о более общей заинтересованности дарителя в благополучии страждущего или нуждающегося человечества. Причины, двигавшие дарителем — если о них вообще можно исчерпывающим образом судить со стороны (чужая душа остается потемками и в нашу, и в любую другую эпоху), — определялись общественными условиями, а в античном обществе выше всего ценились почет и уважение сограждан. Греческие и римские благотворители прежде всего хотели, чтобы потомки вспоминали и превозносили их щедрость. Именно поэтому их пожертвования часто предназначались для организации празднеств, атлетических состязаний, боев гладиаторов и бесплатной раздачи пищи, причем эта публичная демонстрация щедрости, как правило, была рассчитана на то, чтобы привлечь толпы народа к надгробию дарителя или его памятнику. Еще бы: к этим местам во время подобных мероприятий стекался весь город! Что же касается подлинных нужд городской бедноты, то они, видимо, волновали античных жертвователей не так уж и часто.