Так они прочитали пушкинские сказки, "Воздушный корабль" Лермонтова. Взялись читать Гоголя. Особенно понравился Володе "Тарас Бульба". Какие удалые и сильные люди были описаны в этой книге, с какой веселой отвагой рубились они в бою с врагами русской земли! Ах, как захватила обоих - и мать и сына - эта дивная книга, где слова сами и пели, и смеялись, и плакали, и передавали то свист сабли и стремительный топот казачьей конницы, то тишину теплой приднепровской ночи...
Немало новых мечтаний вызвала эта книга у Володи. Не раз всплакнула над ней Евдокия Тимофеевна. На всю жнь запомнил Володя, как читала ему мама те страницы, где описывалось, как мать пришла ночью посмотреть на сыновей, которых утром она должна была проводить в Сечь. Как хорошо читала мама эти страницы!
"... Одна бедная мать не спала. Она приникла к головью дорогих сыновей своих, лежавших рядом; она расчесывала гребнем их молодые, небрежно всклокоченные кудри и смачивала их слезами; она глядела на них вся, глядела всеми чувствами, вся превратилась в одно зрение и не могла наглядеться. Она вскормила их собственной грудью, она взрастила, взлелеяла их - и только на один миг видит их перед собой. "Сыны мои, сыны мои милые! что будет с вами? что ждет вас?.. "
Светло было в комнате, где мать читала эти строки своему сынишке. Весело пересвистывались птицы на деревьях за открытым окном. И столько интересных дел, книг, новостей приносил Володе каждый день, так славно жилось ему, что не понял он в тот час, почему на какой-то миг с внезапной тревогой глянула на него мать, вскинув глаза и тотчас же снова склонившись над страницей, с которой она незаметно для сына стерла оброненную слезу.
Зато оба одобрили суровую решимость Тараса, когда тот, проговорив: "Я тебя породил, я тебя и убью!" - сам застрелил собственного сына Андрия за то, что тот продал своих и менил казачьему воинству, родной земле...
А когда мать читала последнюю страницу и дошла до того места, где враги схватили старого Тараса, привязали его над костром, и уже огонь поднимался, захватывая его ноги, когда прочла мать чудные и грозные слова: "Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!" - Володя не выдержал, вскочил и закричал:
- Конечно, не найдутся! Верно, мама? И мать согласилась:
- Выходит, что так.
Начинал Володя уже рыться и в отцовских книгах. Никифор Семенович перевелся работать в Черноморский торговый флот. Он служил в Керченском порту и учился в вечернем комвузе. Однажды, роясь в книгах отца, которые тот держал на этажерке, Володя среди толстых, тяжелых книг нашел потрепанную, всю исчерканную карандашом книжечку без обложки. На первой пожелтевшей странице ее Володя прочел слова, которые заставили его сразу взять книжку и усесться тут же, возле этажерки, на полу. Судя по началу, книжка должна была быть захватывающей.
- "Пррак бредит по Европе, - прочел Володя, - пррак коммунма".
Володя перешел на диван, пристроился поуютнее, поджав ноги. Начал снова: "Пррак бродит по Европе..." Интересно! Но дальше дело не пошло. Две следующие фразы Володя кое-как осилил, хотя в там сразу же попались совершенно непонятные слова - Меттерних, Го, радикалы... Но дальше уже Володя совсем ничего не понял. Вздыхая, он перелистал книжечку, взглянул в конец:
"Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения..."
Володе понравилось. Это пришлось ему во душе, он сам был таков - по крайней мере, хотел считать себя таким.
"... Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией, - прочел Володя, шепча про себя слова, точный смысл которых он не понял до конца, но почуял их железное звучание: словно тараном били в крепостные ворота! - Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир".
И под этим крупно было написано:
"ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!"
Услышав шаги отца, Володя вскочил и тотчас же положил книжечку на место. Отец не позволял трогать без него книжки.
Отец умылся под рукомойником, вытерся, подошел к Володиному столу, бросил полотенце на ходу точно на стенной крючок.
- Ну как?.. На завтра все приготовил, задачки все порешал? Не будет конфуза, как в прошлый раз? Смотри у меня!.. А у тебя, Валенька, как уроки на завтра?
Валя, аккуратно переписывавшая домашнее задание, оторвалась на минутку от тетради:
- Я скоро... Знаешь, сколько задавать нам стали - просто ужас!
- Ну, мы тебе мешать не будем, занимайся, а мы с Володей вон там устроимся, в уголке.
Отец прошел в дальний угол, подвинул настольную лампу, сел в плетеное кресло, взял рук Володи тетрадку.
- Так... значит, какое тут условие? Ага... Задачка на пропорции. Так. Как же ты ее решал?.. Стоп, стоп! Что это ты тут накрутил? Погоди! Это называется левой пяткой правое ухо чесать!
- А по ответу сходится.
- Мало ли что по ответу! Вот не имей такой привычки - под ответ подгонять. Это и в жни не годится. Надо решение найти, нужно я нему правильным путем добираться, а не тыкаться в разные стороны, где выйдет, да не подлаживаться под готовенькое. Не годится твое решение. Садись сюда, давай снова решать.
Володя подсел к отцу, расправил тетрадку, пригладил ладонью страничку, обмакнул перо в чернила.
- Что это у тебя руки-то чуть не по локоть в чернилах? - спросил отец, переворачивая ладонь Володи, оттягивая рукав и осматривая Володину руку со всех сторон. - На тебе, и левая вся! Ты что это, татуироваться снова вздумал, что ли?
- Это, папа, я сам сделал автоматическое перо, самописку. Вот видишь, тут обматывается вот такой проволочкой, потом макается. Оно вот сюда натекает, можно писать, только брызжется немножко.
- Мм-м... да! Что брызжется - это хорошо видно. Вот жаль, что писать как будто не пишет. Давай-ка мы, брат, возьмем нормального типа ручку, поднатужимся да и решим эту задачку. Взяли? Ну, давай!
Отец и сын склонились над тетрадкой, почеркали, побормотали минут пять и, довольные, откинулись оба разом.
- Ну вот, это другой разговор! А то плутал - семь верст и все лесом. А ну-ка, давай сюда твою самописку, теперь разглядим... Это ты, в общем, довольно хитро придумал. Здорово! Только ты бы вот сюда, чудак, наконечник с ручки взял, а по дереву желобок проточил, тогда она и писать будет и брызгать не станет. Эх ты, самопис! Измазюкался...
Отец задумался, поглядел в окно.
- Вот гляжу на твои руки в чернилах... даже и выругать тебя пришлось! Выругал-то поделом. Пора уже с письменными принадлежностями обращаться как надо. Но знаешь, Вовка, что мне вот сейчас припомнилось... Когда я первый раз в жни на своей руке чернила увидел, так загордился даже. Ведь это же великое дело, пойми, - грамота! До той поры у меня в чем руки были? В дегте, в мазуте. Я у помещика в экономии батрачил, вот тут недалеко, за Камыш-Буруном. В семнадцатом году только первые буквы узнал, а через полгода писать стал учиться. Так можешь себе представить, когда первую букву чернилами вывел да сам обмазался весь, не хуже тебя сейчас, - и язык-то у меня был в чернилах, и волосы, везде чернила, - так руки отмывать жалко было. Хожу да напоказ всем кляксы на пальцах выставляю: вот, дескать, поглядите, грамотный, писать умею... Да, у нас тогда в жни решать надо было все самим, готовых ответов не было, до всего сами доходили.
Отец помолчал немного, видно вспоминая прошлое, покачал головой, закурил трубочку, тщательно приминая большим пальцем табак.
- Ну, может быть, спросить тебя и устное по заданному?
- Можешь спросить, только я правда все хорошо выучил.
Отец знал, что если Володя говорит так уверенно, то его можно не проверять.
- Слушай, Вова... - он застенчиво улыбнулся и скрыл лицо за клубами табачного дыма, потом осторожненько подул, разгоняя его, - тогда, может быть, ты мне немножко поможешь? А то мне завтра, понимаешь, на семинаре доклад делать в комвузе. Подготовился я как будто солидно, всю ночь сегодня сидел. Но все-таки года уточнить следует. Я бы Валентину попросил, да она вон еще сама не управилась. Не стоит ее отрывать.
Отец встал, подошел к этажерке, снял оттуда толстую книгу.
- Это кто у меня тут кувырком все поставил?
- Это я книжки смотрел.
- А ведь было, по-моему, сказано: не лазить.
- Папа, я там книжку у тебя одну увидел. Начинается очень интересно. Там про пррак, как он бродит по всей земле, а все цари, короли и полицейские против него и пугаются... Но дальше там очень трудное. А в конце, я посмотрел, опять все понятно. И написано, как в газете: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
- Вовка! Не хватайся ты раньше времени за то, что еще понять никак не можешь. Всему свое время. Это, брат, такая книжка, что она всем книгам книга! От этой книги все пошло и началось. Манифест Коммунистической партии это! Ну, как бы тебе это сказать... Манифесты и у царей были - скажем, когда война или когда там крестьян царь обманул, обещал освободить их, а земли не дал. А этот манифест истинную правду всем народам на свете открыл. Девяносто лет этой книжке, а она не остыла. По нынешний день огнем пышет. Ленин по ней свое великое дело начал. От нее все мы, коммунисты, и пошли... - И пионеры от нее пошли?
- И пионеры и комсомольцы - все! Ну, это ты все еще сам учить будешь. Этого всего ты сейчас еще понять не в силах.
- А нам уже про это объяснили! - крикнула своего угла Валентина.
- Ну, так ты у меня уж почти комсомолка.
- Папа, я тоже понять в силах, - отозвался Володя, - ведь меня в том месяце уже в пионеры примут.
- Это еще невестно, - не унималась Валентина.
- Тебе, может быть, невестно, - отрезал Володя, - тебе многое невестно! Зато мне ясно.
- Что за характеры у вас! Хватит вам цапаться! - рассердился Никифор Семенович. - Что это такое, в самом деле! Ты, Валентина, не сегодня-завтра в комсомол вступишь. Этот - без пяти минут пи Делить вам нечего, а вы все скандалите... Ну, Вова, давай подзаймемся. Ты, следовательно, бери мои записи: вот с этого места, где отчеркнуто, будешь следить за годами, а я, значит, тебе расскажу. Разберешься? Так-то я все усвоил, знаю твердо, вот только года бы мне не спутать. Ты за годами следи.