"Неужели проспал, а командир обманул, не разбудил? Вот смеяться над нами будут! Провели, как маленьких!"
От этой мысли Володе стало сразу так жарко, что зачесалось все тело. Он поерзал плечами, спустил ноги с лежанки и услышал голоса в темноте. Доносились лишь отдельные слова, но Володя узнал нкий, глуховатый голос комиссара. Иван Захарович говорил кому-то:
- Товарищи, вы расходились бы по своим местам! Толпиться здесь нечего. Это делу не поможет.
Послышался взволнованный говор многих людей, слова сливались. Слышно было только, что говорят несколько человек сразу, словно перебивая друг друга, но при этом стараются говорить очень тихо.
Опять донесся голос комиссара:
- Хорошие мои, я ж понимаю сам... Но состояние у него безнадежное... Что? Нет, вряд ли в чувство придет... Это только с таким могучим органмом можно было на ногах удержаться. Ведь весь череп разбит...
- Когда несли мы его сверху, мне уже все стало ясно... - сказал кто-то, и Володя узнал голос Корнилова. - Как ни тяжело, надо глядеть правде в глаза: командира потеряли...
Володя растолкал спавших мальчиков, схватил их за рубашки, подтащил к себе, стал трясти. Непослушными стали сразу словно запекшиеся губы:
- Слышь?! Дядю Сашу... Зябрева... Э-эх, ты! Насмерть ранили. А я тут проспал с вами... Ну вас!..
Он оттолкнул от себя ребят, кинулся бегом на голоса в темноту проходной галереи, увидел свет фонарей, налетел на кого-то в полумраке и почувствовал, как большая, обхватившая всю макушку рука легла ему на голову.
- Вот, Дубинин, дела какие у нас, - услышал Володя голос комиссара над собой.
- Что же вы нас не разбудили, товарищ коми.. Ведь обещались же...
- Эх, друг, что уж тут... Ты еще свое пободрствуешь, а вот командира нашего уже вовек не разбудить. Красавец человек был...
Володю уже тянули за локоть незаметно подошедшие сзади Толик и Ваня. Подошли другие партаны. Никто не спал, несмотря на ранний утренний час. Все говорили тихо, словно боясь разбудить кого-то. Но разговоров мальчики узнали, что проошло на поверхности, пока они крепко спали в своем уголке.
А случилось вот что.
Как было задумано командованием отряда, партаны сделали ночную вылазку на поверхность каменоломен: следовало оттянуть на себя часть вражеских сил, наступавших на Керчь. Кроме того, важно было уничтожить немецкий штаб, обосновавшийся так блко от партанской подземной крепости. Ясно было, что фашисты готовятся атаковать партан. И вот ночью ударная группа партан в тридцать человек поднялась на поверхность через невестный врагу лаз, по которому ходили разведчики. Группой командовал сам Зябрев. С ним были также Лазарев, Корнилов, Жученков, Сергеев с десятком комсомольцев - самые надежные и отборные люди.
Иван Захарович Гриценко пулеметом своим, установленным у входа, прикрывал группу.
Фашисты обнаружили отряд, и среди них поднялась невероятная паника.
Гитлеровцы открыли беспорядочную стрельбу. Партанам удалось в темноте уложить немало фашистов. Домик, где помещался штаб, был разгромлен и взорван гранатами. Партаны успели нарушить связь с командованием других германских частей. По всей округе Старого Карантина поднялась лихорадочная пальба, взвились осветительные ракеты. Части, подготовленные к отправке в Керчь, где продолжались еще бои за город, бросились на подмогу разгромленному батальону. Ясно было, что они теперь задержатся в Старом Карантине и Камыш-Буруне, а это, конечно, облегчало положение защитников Керчи.
Но дорого обошлась партанскому отряду эта смелая вылазка. Пулеметная очередь, выпущенная наугад в темноте одним гитлеровцев, огненным бичом хлестнула шедшего впереди отряда Зябрева. С простреленной головой, с несколькими пулями в плече, он удержался на ногах. Он продолжал подавать команду, руководил действиями отряда и лишь в последнюю секунду, чувствуя, что силы и сознание покидают его, приказал партанам отходить назад, в свою подземную крепость, и передал командование начальнику штаба Лазареву.
Гриценко точным отсечным огнем своего пулемета не давал фашистам окружить отряд. То слева, то справа возле группы партан вставала невидимая, но для врага непроходимая стена пулеметных очередей Гриценко.
Отбиваясь от наседавших со всех сторон гитлеровцев, отряд вернулся в каменоломни, неся на руках впавшего в беспамятство командира и пострадавших в схватке бойцов Рябенко, Кужельного и Павленко.
Тихо пробираясь среди партан, столпившихся в проходной галерее, мальчики подошли к помещению санчасти. Туда никого не пускали. Из-под простыни, закрывавшей вход, доносились хриплые, клокочущие тяжелые вздохи, перемежающиеся с глухими стонами. На минуту -за простыни высунулась военфельдшер, или, как звали ее, докторица Марина.
- Скажите там, чтоб сюда скорее комиссара и начальника штаба... - торопливо проговорила она и опять скрылась за простыней.
Через минуту в санчасть мимо расступившихся партан прошли Котло и Лазарев. Наступила тяжелая тишина; потом освещенная нутри простыня заколебалась, по ней прошла грузная тень комиссара, и он вышел к партанам. Он постоял минутку, молча снял с головы ушанку. Партаны, поняв его без слов, обнажили склоненные головы; я Володе показалось, что каменные стены вокруг чуточку сдвинулись и своды опустились на самые головы людей. "Красавец человек", - вспомнил он слова комиссара и шепотом сказал Ване:
- А он вчера меня сам за руку поблагодарил... за разведку.
Вечером партаны хоронили Зябрева. В одном тупиков узкого штрека, где было много нарезанных плит ракушечника, сложили подобие каменного гроба. В него был опущен кома Тело было накрыто плащ-палаткой. Надя Шульгина и Нина Ковалева, заплаканные, опухшие, опустившись на колени, положили у головья павшего самодельные, вырезанные бумаги цветы.
Горели свечи, поставленные у гроба. Володя вглядывался в красивое, но цветом своим теперь походившее на серый вестняк, крупное лицо Зябрева. Его душили слезы, но он только гулко глотал что-то время от времени да все смотрел и смотрел на померкшее, окаменелое лицо Зябрева. Ему пока не приходилось так блко сталкиваться со смертью. Дико и страшно было думать, что вчера еще так внимательно и ласково расспрашивавший его командир, сильно и уверенно несший свое прекрасное тело в теснинах подземелья, отныне останется здесь, среди серых камней, сам неподвижный и холодный, как камень. Сейчас гроб заложат сверху вместо крышки тяжелыми плитами ракушечника. Камни лягут на грудь, на остановившееся сердце командира. Потом потушат свечи. Все уйдут этого штрека. А дядя Саша, командир Зябрев, останется здесь, уже отнятый у жни, став частью того холодного каменного пространства, душную тяжесть которого вдруг с такой силой ощутил Володя.
Он вначале плохо слышал, что говорил комиссар:
- Товарищи партаны, товарищи командиры, жены, сыновья, дочери партанские, мы осиротели! Нет у меня сейчас слов, которые бы годились... нет таких слов, чтобы сказать вам все, что хочется сказать о нашем командире, павшем смертью храбрых. Придет время - скажут о нашем командире настоящие слова. Может быть, и книжки напишут. А наша с вами задача: память его не словами, а делом закрепить. Возьмите тверже в руки свое оружие, товарищи партаны! Поднимите его выше! Над прахом нашего боевого товарища клянитесь не выпускать это оружие, которое вручил нам народ, и действовать им до полной победы над фашистскими паразитами, что ползут, как вши, сейчас там, наверху, по нашей чистой земле. Клянитесь мстить им за страдания нашей родной земли, за смерть нашего славного командира...
И все, как один, в безмолвной клятве потрясая оружием, подняли его к каменным сводам подземной усыпальницы. Пионеры, у которых не было никакого оружия, вскинули над головой ладони рук, отдавая последний салют командиру. А Корнилов, оглянувшись, принял рук шагнувшего к нему бойца сверток красной материи, развернул его. И, освещенное качающимся пламенем свечей и фонарями, рук его словно хлынуло на пол что-то шелковисто-красное, с оборванными, бахромчатыми краями. Это было знамя морской пехоты, которое бойцы уберегли от врага и сохранили, спускаясь в партанское подземелье. Во многих местах его пробили пули и осколки. Алые края были иссечены на полосы. Бережно, как святыню, Корнилов расправил темно-красную материю и накрыл ею сверху тело погибшего командира. Потом он опустился на одно колено и поцеловал уголок знамени, свисавший с камня. И все партаны, один за другим, подходили, опираясь на винтовки, склонялись на одно колено и целовали боевое знамя, под которым спал вечным сном Александр Федорович Зябрев.
Долго поддаваться горю было нельзя. Все понимали, что теперь, после дерзкой вылазки партан, перепуганные гитлеровцы примут все меры, чтобы уничтожить подземную крепость. Каждую минуту следовало ждать незваных гостей. Охрана входов в каменоломни была усилена. В верхних галереях и штольнях заложили дополнительные фугасы. Их можно было взорвать, включив ток небольших батарей, которые находились в ведении бывшего начальника каменоломен Жученкова, ныне командира подрывников и заведующего вооружением.
Командование всем отрядом принял на себя бывший начальник штаба Лазарев, которого хорошо знали шахтеры. Человек хозяйственный, внимательный, всегда уравновешенный, спокойно-неторопливый в движениях, он прекрасно ориентировался под землей и отлично разбирался в людях. Был он старым членом партии и давно уже снискал всеобщее уважение. Может быть, в нем не было той веселой лихости, той смелой, а подчас и дерзкой хватки, с какой брался за дело покойный Зябрев, но сейчас сама обстановка требовала от командира большей осторожности и размеренности действий.