- Ну, хлеб сушеный, - отвечал Володя.
- Именно сушеный, но никак не мокрый. А мы имеем в соседнем штреке десять ящиков заготовленных сухарей, и вчера я обнаружил, что от этой проклятой сырости, которая мне въедается в кости, печенку и селезенку, сухари уже начинают киснуть, мокнуть и, более того, даже плесневеть. Так вот, их надо перебрать. Которые заплесневели - отложить отдельно. Которые еще сухие - убрать в другое место. Занятие это, конечно, не вполне интересное, но что делать, хлопчики! Воевать - это вообще малоинтересное занятие. И интереснее, конечно, жить наверху, чем тут, вну. Однако мы с вами спустились сюда. Ну что, я должен вас агитировать, что ли? Вы же сами - сознательные хлопчики. Забирайте фонарь - и пошли.
И весь день пришлось Володе, Ване, а потом и присланным им на подмогу Толе Ковалеву, Жоре Емелину и Вове Лазареву перебирать сухари. Это было очень скучное и неприятное занятие. Часть сухарей размокла. На других появилась зеленоватая, с белым пушком плесень. В тусклом свете фонаря сухари были похожи на давно не чищенную, позеленевшую медяшку. Ребята молча сортировали сухари, откладывая в сторону хорошие, не тронутые еще подземной сыростью. Порченые выкладывали на железные противни для просушки на плите. Совсем размокшие бросали в приготовленные чистые ведра.
Иногда в штреке появлялась громогласная Надя Шульгина.
- Ну вы, воробьи! - зычно говорила она. Голос ее не мог приглушить даже камень, со всех сторон обступавший партанскую кладовку. - Клюй поживее! Возитесь, прямо до убийства...
Полненькая и большеглазая подруга ее, Нина Ковалева, молча принимала противни, таскала ведра, приносила их порожними обратно. И только редка просила:
- Вы бы, ребята, поаккуратнее. Толик, - показывала она братишке, - ну зачем же ты в хорошие сухари зелень такую бросаешь?
Мальчики работали молча. Иногда они прислушивались к тяжелому громыханию, которое доносилось сверху через сорокаметровую толщу камня. Им очень хотелось узнать, что там происходит сейчас, на земле.
Да и занятие, порученное им, казалось делом унительным, не мужским, кухонным: в самом деле, стоило ли добиваться, чтобы тебя приняли в партанский отряд, и уходить под землю, а потом сидеть вот так и мирно перебирать сухари? Наконец Володя не выдержал и, заявив, что он сейчас вернется, отправился на камбуз. Там тоже шла работа: женщины мыли посуду, скоблили столы, сушили на противнях отсыревшие сухари и галеты.
- Дядя Яша, - негромко начал Володя, подойдя к шеф-повару, - ну что же, долго мы так будем? Дайте какое-нибудь другое задание. Там, наверху, наверное, уже бой, а мы сухарики с места на место перекладываем.
Дядя Яша, сидевший на табуретке, взвился довольно быстро, но тут же замедлил свое выпрямление и с опаской поглядел на потолок.
- Мне странно слышать такие слова, - сказал он. - Я привык слышать, что пионер говорит: "Всегда готов!" И вместо этого я слышу, что пионер не желает выполнять боевое задание. Кушать он готов, а помочь людям, чтобы им было под землею что кушать, он не готов.
- Какое же это боевое задание, это можно и маленьким поручить, а я уж... да и Ваня...
- Ты слышал, есть такое выражение: боепитание? Имеешь представление? Конечно, большей частью это говорится о снарядах, патронах и тому подобном. Но надо заряжать не только пушки и винтовки. У человека должны быть заряжены и ум, то есть мозг, и сердце - как говорится, сознание. То - духовная пища. Этим питанием командует наш коми Мне командование поручило, чтобы люди у меня были сытые, чтобы кровь у них во всех жилках от этой проклятой сырости не пропадала, чтобы руки, ноги были в силе. Так это что, по-твоему, не боепитание? Слушай, мальчик, не будь дитя! Мне просто странно слышать все это. На, лучше возьми пончик с повидлом, а эти отнеси твоим товарищам. И помни, что больше пользы, когда рот кушает, а не болтает. Ну, - сердито закричал он, увидя, что Володя собирается возразить, - не порть мне характер! Исчезни!
И Володе пришлось исчезнуть.
... К ночи вернулись с поверхности разведчики отряда Влас Важенин и Иван Гаврилович Шустов. Незадолго до рассвета они вышли наверх каменоломен через один далеких лазов и тем же ходом вернулись сейчас обратно. Усталые, с хмурыми, осунувшимися лицами, они молча прошли в штаб, не отвечая на вопросы партан, которые, сторонясь в штреках, уступали им дорогу. Напрасно Володя и Ваня вертелись у них на дороге, забегали вперед, спрашивали:
- Дядя Шустов, а что там, наверху, сейчас? Там что - бой?
Разведчики безмолвно шагали к штабу, иногда только Важенин бросал на ходу:
- Не спеши... Узнаешь, как время придет. А ну, дай пройти!
Потом помещения штаба, куда прошли оба разведчика, вышел Зябрев. Собравшиеся возле штаба партаны с тревогой вглядывались в лицо командира, на котором лежали резкие тени от фонаря.
- Товарищи, - сказал командир, - над нами, - он показал пальцем на своды, - над нами идет бой. Камыш-Бурун горит. Приказываю перейти на осадное положение. Враг на нашей земле. Значит, он может сунуться и под землю. Проверить посты, усилить караулы! Все остальное - прежним порядком.
Ребята тревожно переглянулись. Володя поднял голову и долго смотрел на нкий свод серого камня, по которому носились всполошенные тени от фонарей. Трудно было представить, что там, наверху, по знакомой с детства земле уже ходят чужаки. И земля от этого, верно, содрогается так, что даже здесь, на глубине сорока метров, чувствуется ее глухое негодование.
Его вывел тяжелого оцепенения голос Зябрева: - Ну, за чем дело стало? Жученков, Манто! Отправляйте своих людей на участки для работы.
И люди стали расходиться молча, еще ниже пригибая голову, будто и своды подземных лагерей опустились, стали ниже под тяжестью чудовищного зла, глухо рычащего на их родной земле, там, наверху...
Глава VII
ВНИЗУ И НАВЕРХУ
Половину следующего дня мальчики провели также в работе под началом дяди Яши. Кончили возиться с сухарями, пришлось перебирать сухие грибы, перетаскивать ящики с консервами на более удобное место.
Гул наверху все усиливался. Ребята пытались пробраться к одному укромному лазу, чтобы выглянуть наверх, но часовой в верхнем горонте не пустил их, да еще пригрозил, что позвонит в штаб. Пришлось вернуться.
Когда шли обратно на нижний горонт, -за поворота одной галереи вдруг показался незнакомый человек. Мальчики мигом юркнули за угол бокового хода.
- Гэй, хлопчики! - донесся к ним голос темноты. - А ну ходите до меня, а то я тут блукаю-блукаю, нияк не могу на волю выйти!
- Молчи! - прошептал Ваня, прикрывая ладонью свет фонаря.
- Надо нашим сказать сейчас же, - решил Володя.
И оба со всех ног кинулись обратно к часовому, который не пустил их на верхний горонт. Часовой тотчас же позвонил в штаб. Оттуда пришли Иван Захарович Гриценко и Шульгин.
- Кто здесь ходит? - крикнул дядя Гриценко в темный коридор, где слышались шаги невестного.
- А с кем имею честь? - донеслось оттуда.
- А ну слушай! - рассердился Гриценко. - Я с тобой шутковать времени не имею! Выходи сюда, на свет, к фонарю. Тогда вот и будешь иметь честь.
Очевидно, хозяйский, спокойный тон дяди Гриценко подействовал на невестного, и через минуту в свете фонаря показался молодой остроглазый парень со знаками старшего сержанта в петличках, в плащ-палатке, наброшенной на плечи, и расстегнутой гимнастерке, под которой была видна тельняшка. В руке он держал автомат.
- Слухайте, деды, - примирительно сказал подошедший, - я сюда зашел, а обратно ходу не знаю. Я с нашими от немцев отбивался, а патроны у меня все... и гранату остатнюю кинул. Еле ушел. Загнали они меня сюда, к чертям в пекло.
- А ты насчет чертей полегче, а лучше доложи как полагается, кто такой! - строго приказал дядя Гриценко, медленно поднимая винтовку.
- Старший сержант роты морской пехоты Сосюра Степан... Прибыл без вашего приказания! - Он усмехнулся и покачал головой, поморщившись. - Ну некуда мне, деды, деваться, некуда! Может, вы мне дорожку скажете, как на волю выйти? Там же наши погибают...
- А ну идем с нами! - скомандовал дядя Гриценко и добавил слегка подобревшим голосом: - Выходит, вроде в нашем полку прибыло.
Так партанский отряд пополнился еще одним человеком - комсомольцем Сосюрой.
Через полчаса в штаб привели еще одного заблудившегося под землей. Это был моряк, интендант Александр Бондаренко. Вместе с бригадой морской пехоты, действовавшей на поверхности и отбивавшейся от наседавших гитлеровцев, он держал оборону возле одного входов в каменоломни. Во время боя у него отказал автомат. Бондаренко отстреливался пистолета. Фашисты отрезали его от товарищей; они окружили одинокого, но продолжавшего отстреливаться офицера. Бондаренко увидел среди камней спасительный ход, скатился в него и оказался в каменоломнях. Здесь он сейчас же начал приводить в порядок свой автомат. Тут его и застали обходившие галереи партаны. В штабе тщательно проверили документы Сосюры и Бондаренко и предложили обоим пока остаться в отряде. Они с полной готовностью согласились. Истомленные бессонными боевыми ночами, обросшие, тяжело дышащие, оба еще неуверенно осматривались в подземелье. Глубоко запавшие глаза их доверчиво и внимательно смотрели в лица собравшихся партан.
- Словом, пополнение прибывает, - радушно заключил Зябрев.
После обеда Манто подкатил свой мотоцикл к штабу и пристроил его в одной маленьких тупиковых галерей. Володя помог ему тянуть провод в штаб. Вскоре, два раза стрельнув выхлопом и этим едва не вызвав тревогу в каменоломнях, мотоцикл дяди Яши весело затрещал, и в штабе над столом зажглась яркая электрическая лампочка, ввернутая Володей в патрон, пристроенный на потолке. И командир Зябрев, и комиссар Котло, и начальник штаба Лазарев, и главный подрывник Жученков, находившиеся в тот момент здесь, в штабе, - все хвалили Манто и его молодого помощника.
- От имени командования выражаю благодарность, - сказал Зябрев. - Освещение - лучше не надо! Только давайте-ка его выключим сейчас, а то от твоей электростанции, Яков Маркович, звуку больше, чем свету. Очень уж тарахтит движок твой. Нам до поры до времени давать знать о себе врагу - дело лишнее.