И почувствовал, что сестра сразу отодвинулась от него.
- Ну, лишнее болтать не время! Пойдем, Володя, собираться надо.
... Потом дядя Гриценко велел всем присесть, как перед дальней дорогой. И все тихо сидели: кто на скамейке, кто на койке, кто на табуретке, а тетя Нюша - на кровати. И все глядели прямо перед собой. Осеннее утро, ясное, прихваченное первым морозцем, освещало побледневшие лица обеих матерей и Валентины...
У входа в каменоломни часовой, пропустив дядю Гриценко и мальчиков, заговорил с ними:
- Ну, хлопцы, всех недостающих собрали? Вы что, последние, что ли, пришли? - Он заглянул в список, который держал в руках, - Нет, еще двух не хватает. Вон спешат...
Две девушки с небольшими узелками в руках бежала к каменоломням.
Часовой остановил их:
- Стойте, голубки, стойте, девушки! Не спешите так, отметиться сперва требуется.
- Что ж ты - память сегодня заспал, что ли? - осадила часового смуглая высокая девушка с задорными и смелыми глазами. - Вчера за ручку - здравствуйте-прощайте, а сегодня и прнавать не хочешь? Пропусти, бюрократ!
- Не пущу, - сказал часовой, хотя и покраснел немилосердно. - Раз приказ дан проверить, так и проверю, хоть личности ваши мне и знакомые. Как фамилия?
- Ты слыхала, Нинка, что-либо подобное? - возмутилась смуглянка, оборачиваясь к подруге, полной светловолосой девушке лет шестнадцати.
- Ну что ты с ним связываешься, - сказала та. - Отметься, и все... Вы посмотрите там в списке. Я - Ковалева Нина. А это Шульгина Надя.
- Нехай сама скажет, - упрямился часовой. - Я с чужих слов не принимаю.
- Тьфу ты, в самом деле, убиться! - разозлилась уже не на шутку Надя Шульгина. - Я сразу вижу: бюрократ. Ну, погоди, только попадись мне там, вну! Я тебя живым в камень вгоню!
- Будете оскорблять, - вовсе не пропущу.
- Видала ты, Нинка?.. Ну ладно, отмечай: Шульгина Надежда Захаровна. Вон, в конце написано. Поставили вас тут, чересчур грамотных!
Часовой отметил девушек в списке и пропустил их, а потом оглянулся на мальчиков и многозначительно кивнул: дескать, меня не собьешь.
Девушки прошли к навесу, где была клеть. Полненькая, светловолосая оглянулась, схватила вдруг порывисто за руку подругу:
- Ох, Надя, до чего ж все-таки страшно вн уходить! И день сегодня, смотри, какой ясный... И ведь праздник... А нам с тобой в подземелье лезть...
- Ладно тебе уж!.. Полезай в кузов, раз груздем назвалась.
Решительно отведя плечом подругу в сторону, Надя шагнула в металлическую клеть, поднявшуюся шахты.
- Идем, Нинка! Брось - перед смертью не надышишься.
Полненькая впрыгнула в клеть, прижалась к рослой подруге, обвела большими печальными глазами небо;
- Эх, прощай, солнышко ясное, прощай, белый свет!.. И клеть провалилась в шахту.
- Ну, хлопцы, залазьте и вы в середку, - сказал часовой. - Теперь полный сбор, в аккурат. Приказано никого больше ни туда, ни сюда не выпускать... А немец-то, слышь, как разоряется? Совсем вроде рядом, будто он за тем домом. Вот садит... Ну, давай, не задерживай!
Мальчики подошли к краю шахты. Перед ними был черный, казавшийся бездонным колодец. Оттуда, невидимых недр каменоломен, шел какой-то особый, подземный запах, доносились приглушенные, еле различимые стуки. Володя заглянул еще раз вн, и внезапно ему стало не по себе. Он оглянулся. День разгорался свежий, приправленный первым морозцем, радующим дыхание и кожу. Небо было ясным, розовым. Скоро должно было взойти солнце.
Правда, где-то совсем рядом уже громко били пулеметы, дымок и гарь нес с собой поднимавшийся утренний в Но все-таки страшно было уходить в неведомый подземный мрак, отказываться и от чистого воздуха, и от солнца, и от неба.
Когда колодца опять всплыла и остановилась перед мальчиками холодная, отпотевшая железная клеть, Володя вдруг почувствовал, что сейчас, ступив на ее пол, он сделает какой-то очень важный, все и, может быть, навсегда решающий шаг. Как много хорошего, светлого ушло его жни за последнее время! Где-то далеко позади остался Артек, звонкокрылые модели, простор, открытый с вершины Митридата, школьные товарищи, Светлана Смирнова... Теперь вот покидали его, оставаясь на поверхности, оборвавшееся детство, мать, Валя... А он должен был шагнуть в железную клеть и нвергнуться под землю, где на жутковатой глубине ждала его совсем иная жнь.
Володя и Ваня оба разом ступили в клеть. Раздался свисток. Клеть дрогнула. Пол ее стал уходить -под ног мальчиков, стремглав проваливаясь. Они схватились друг за друга.
Резкая граница света и тьмы пронеслась перед самыми их лицами. Мрак объял их. Дыхание глубин легким сквознячком заструилось навстречу сну.
Через полчаса, когда на шахтном дворе уже не оставалось ни души, страшный взрыв грохнул у входа в главный ствол.
Высоко взлетели балки, доски, камни. Землю в этом месте вспучило и разворотило. Сдвинутые глыбы ее завалили ствол. Медленно осела вестковая пыль.
Наверху теперь было безлюдно и тихо.
Земля поглотила отряд.
Глава VI
ПОДЗЕМНАЯ КРЕПОСТЬ
Так Володя уехал к бабушке...
Когда клеть доставила мальчиков на глубину каменоломен, там еще горел электрический свет. Серовато-белесые, пористые, шероховатые стены ракушечного вестняка подпирали тяжелый, каменный, гладко отесанный свод, через который проходил ствол подъемника. Слева и справа видны были рельсы, которые терялись в сумраке пересекавшихся здесь подземных галерей. Партаны откатывали вагонетки, груженные ящиками, тюками, узлами. Заканчивались последние приготовления перед окончательным переходом отряда на подземное положение. И, глядя на яркий свет электрических лампочек, на прочные, надежные стены подземелья, на деловито катившиеся вагонетки, Володя сразу успокоился и подумал, что ничего особенно страшного тут пока нет: "Прямо как в метро".
Мальчики несколько минут вертелись возле главного ствола, не зная, куда им приткнуться. Все были заняты делом, и никто не обращал на них внимания. Но вот галереи, сгибаясь, чтобы не задеть головой проводов и деревянных креплений, быстрым шагом вышел командир:
- Давайте весь народ сюда! Быстро! Пока свет есть, а то каждую минуту выключить могут.
И со всех сторон стали собираться к подъемнику люди. Тут были пожилые шахтеры каменоломен, старокарантинские и камыш-бурунские рыбаки, рабочие железорудного комбината в своих синеватых спецовках, уже обмелившихся о стены подземелий. Среди партан Володя заметил нескольких пожилых женщин и двух молоденьких девушек, которых встретил возле часового. Были тут также ребята: маленькая девочка лет четырех, державшаяся за руку мальчугана - на вид первоклассника. Подошли еще двое мальчиков, в одном которых, постарше, Володя узнал Толю Ковалева, приятеля Вани Гриценко.
- Давайте, товарищи, проведем перекличку. - Командир вынул кармана список. - Важенин Влас Иванович!
- Есть, - отозвался партан, которого вчера Володя видел возвращавшимся разведки.
- Гриценко Иван Захарович!
- Я! - браво, по-солдатски отвечал дядя Гриценко.
- Гриценко Иван Иванович!
- Ну, что ж ты? - прошептал Володя и подтолкнул Ваню, который от волнения, что его назвали Иваном Ивановичем, не мог собраться с мыслями. - Да вот он! - крикнул за него Володя.
- Ты что, сразу онемел? - спросил кома - Ты привыкай к порядку. Вызвали - разом откликайся.
- Тут, - тихо пискнул Ваня.
- Ну, вот теперь слышу, что тут, - усмехнулся командир и продолжал перекличку. - Так... Дубинин Владимир Никифорович!
- Здесь! - оглушительно крикнул Володя.
- Сильно сказано. - Командир покачал головой и весело взглянул в сторону Володи. - Так... Ну, Жученков тут, Зябрев тоже налицо.
Перекличка продолжалась, и Володя все время вертел головой, стараясь разглядеть и запомнить откликавшихся партан. Ваня, уже всех хорошо знавший, давал ему шепотом пояснения:
- Шульгин - это той Надьки отец, которая с часовым схватилась.
- Лазарев Семен Михайлович - налицо, - называл кома
Ваня пояснял:
- Это начальник штаба, а до войны был всех каменоломен начальником, которые и в Аджи-Мушкае и тут. А Жученков - вон черный такой - это наших каменоломен начальник.
- Лазарева Акилина Яковлевна!
- Это начальника жена, тетя Киля. Ее все знают.
- Любкин Ефим Андреевич!
- Ох, отчаянный, веселый! Я с ним уже знакомый.
- Манто Яков Маркович!
- Это вон тот длинный. Он п Смешной! Увидишь.
Так Володя узнал почти всех людей, с которыми ему предстояло теперь жить под землей. Тут были целые семьи: Ковалевы, Шульгины, Емелины, Лазаревы. Многие не захотели расстаться со своими мужьями и отцами и предпочли суровую подземную жнь, лишенную света и свежего воздуха, существованию на земле, захваченной врагом.
- Сейчас, - сказал командир, закончив перекличку, - все должны окончательно разместиться по указанию товарища Жученкова, как было намечено командованием отряда. Закрепленное за каждым место прошу не менять. Семейных тоже просил бы обосноваться там, где им отведено, и уж больше не кочевать. Иначе у нас тут будет т Понятно? И сейчас же прошу, товарищ Лазарев, выставить караулы во всех секторах, в первую очередь, на секторе "Волга", и поставить охрану у штаба. Вообще, товарищи, объявляю, что с этой минуты мы перешли на военное положение. Прошу помнить, что мы ушли сюда не укрываться, а воевать. Это, - он показал на землю, обвел пальцем помещение, - это фронт. Линия нашей обороны. Ну, вот и все. Вот еще Иван Захарович хочет сказать вам два слова.
От стены отделился коренастый, чрезмерно плечистый человек с крупной головой, которая как будто от тяжести ушла немного в плечи. Весь он словно был сразу, единым махом, вырублен одного куска. На нем был светлый комбинезон под цвет ракушечника, и сам он, казалось, только что вышел камня. Он сделал два медленных шага и стал. Глаза его были опущены. Когда он поднял их, Володя невольно обрадовался и удивился: такой спокойный, зоркий свет был в этом взгляде, оказавшемся неожиданно пронзительным, словно способным пробиться сквозь камень.
- Это Котло, комиссар, - сообщил Володе Ваня.
Комиссар сказал: