Недаром, чуть кто ребят под землей начинал чихать, тотчас же слышалось со стороны: "Это ты что? Простыл? Насморк схватил. Смотри, к Аширову попадешь..."
А сейчас Аширову хватало работы: подземная санчасть была полна отравленных газами.
Наверху уже возводили защитную стену, замазывали ее цементом, который быстро замешивал в кадке Манто, затыкали промасленными мешками все пазы. В то же время на секторе "Киев" подорвали один фугасов, чтобы внутрь каменоломен проник свежий воздух.
Немцы сунулись было к этому отверстию, но два метких выстрела Корнилова стоили жни двум гитлеровцам, которые заглянули в провал.
Обе фельдшерицы, а с ними Надя Шульгина и Нина Ковалева сбились в этот день с ног, ухаживая за отравленными партанами. Наутро все больные были уже в строю, но с этого дня вышел приказ всем партанам всегда иметь при себе противогазы.
Мальчики постепенно освоились со своими пионерскими пушками-самопалами. Ежедневные занятия с Корниловым в тире сказались. Конечно, ребятам не терпелось скорее применить свое оружие в настоящем деле, и они были очень обрадованы, когда командование разрешило старшим пионерам стоять вместе со взрослыми на посту охранения - правда, не на самом опасном участке, но все же в одном важных мест: на верхнем ярусе, где пересекались недалеко от главного ствола многие коридоры.
Выходы всех этих галерей к главному стволу были давно уже заделаны искусственными стенками. Караул располагался за одной них. Здесь надо было сидеть в полной темноте, не подавая ни звука, и следить, не предпримет ли что-нибудь противник, который взрывом уже расчистил завал главного ствола. Немцы несколько pas бросали в этот шурф бомбы, но крепкие, двойные стенки, построенные поперек галерей партанами, не обрушились.
Однажды Володя, вооруженный своим обрезом-самопалом, дежурил здесь вместе с дядей Гриценко и старым Шустовым. Оставив Володю подле стенки, в которой имелось отверстие для наблюдения, оба старых партана отошли в глубь штрека, чтобы покурить. Володя слышал, как они шептались, вспоминая былое.
- Помнишь, Иван Захарович, - доносился до Володи шепот Шустова, - не забыл еще, как девятнадцатого мая, тогда, в девятнадцатом году, наседали тут на нас деникинцы?
- Эге ж, как про то не помнить! Такого не забудешь, - отвечал немногословный дядя Гриценко.
И Володя видел, как во мраке едва заметно возникало маленькое светлое пятнышко и тотчас исчезало: это дядя Гриценко затягивался цигаркой, которую держал прикрытой в кулаке.
- А помнишь, как англичане миноносцы свои подвели да и давай садить по нашим каменоломням? Я так считаю, что снарядов триста выпустили.
- Не меньше того.
- И тоже некоторые газком были заправлены. А?
- Как же то не помнить! А только что толку для них с тех снарядов было?
- Толку не было.
- Эге ж, и теперь не будет.
- Я то и говорю, - соглашался Шустов.
На этом и закончилась беседа двух старых друзей, много лет подряд проведших вместе на земле и на море, где оба рыбачили, и вот теперь опять сошедшихся под землей.
В это время в боковой галерее послышался короткий стук, будто что-то упало. Шустов велел Володе остаться на месте, а сам с Гриценко пошел в поперечный штрек, чтобы узнать, что там происходит. Володя остался один. Как раз в этот час на проверку постов вышли Корнилов и Шульгин. Они шли с затемненными лампами, держа в руках, по подземным правилам, пистолеты с открытыми предохранителями. Когда они вошли в галерею, которая вела к главному стволу, темноты раздался негромкий голос Володи:
- Кто идет?
Привыкшие действовать в темноте, партаны уже узнавали друг друга по голосу, и Корнилов, услышав Володин голос, вместо пароля тихо ответил:
- Свои, свои...
Он двинулся дальше, не снимая чехла с лампы и осторожно щупая неровности стены. Неподалеку от него тотчас же послышался шорох и снова настойчиво прозвучал голос Володи Дубинина:
- Стой! Пароль!
Корнилов шагнул было вперед и вдруг почувствовал, как в грудь ему больно уперся холодный ствол.
- Вовка, да ты что! Не узнаешь, что ли?
- Пароль или стрельну! - прозвучало в темноте.
- Фу ты! - уже рассердился Корнилов, но поспешил все же пронести: - "Москва"!
Обрез отодвинулся от его груди, и в темноте блко прозвучал отзыв:
- "Мушка"! Проходите, дядя Гора.
- Ты что это выдумал, Вовка? Ведь так и застрелить меня мог бы... Голоса моего, что ли, не узнал?
- Узнать-то узнал... только вы сами велели всегда по уставу выполнять, на слух не надеяться... а сами нарушаете.
Корнилову очень хотелось сказать: "Ах ты поросенок эдакий, еще учить берется..." Но он сдержался и пробормотал:
- Гм... Это ты, конечно, правильно делаешь.
Из боковой галереи, осторожно шагая через разбросанные камни, вышли Шустов и дядя Гриценко. Они легонько осветили шахтерками Корнилова.
- На посту все в порядке, товарищ политрук, - сказал Гриценко, - происшествий никаких. Немцы сверху камешками лукаются, нервы наши пробуют. Ну и шут с ними!
Сменившись с караула, пообедав, Володя отправился в красный уголок, где он каждый день собирал своих пионеров. Он застал всех ребят уже на месте. Они сидели у стола, на котором стоял зажженный фонарь, и Ваня Гриценко читал вслух про Тома Сойера.
Пахло сыростью от ковров, на которых не двигались круглоголовые тени заслушавшихся ребят. Володя тихо подошел к столу. Ваня читал как раз то место, где Том Сойер вместе с Бекки Тэчер заблудились в подземной пещере и у них догорает последняя свеча.
- "Дети не сводили глаз с последнего огарка свечи, следя за тем, как он тихо и безжалостно тает, - читал Ваня. - Наконец осталось всего только полдюйма фитиля. Слабый огонечек то поднимался, то падал и вот вскарабкался по тонкой струйке дыма, задержался одну секунду на ее верхнем конце, - а потом воцарился ужас беспросветного мрака..."
Тут Ваня остановился, заметив, что все его слушатели, склонившись к самому столу, заглядывают в мутное стекло фонаря и неотрывно, испытующе, со страхом и надеждой смотрят, как там ведет себя подрагивающий, зазубренный, плоский огонек горелки, похожий на бледный петушиный гребешок.
Смотрел туда и Володя.
- Ну что ж, будем дальше читать? - спросил Ваня.
Все зашевелились, вздохнули.
- А они потом выбрались, спаслись? - полюбопытствовал Вова Лазарев, заглядывая через плечо читавшего.
- А ты потерпи и узнаешь, - сказал Ваня, загораживая книгу. - Вот не люблю, когда вперед заглядывают!
- А зачем он туда, в пещеру, полез? - спросил Жора Емелин.
- Ты что же, не понял ничего, когда я прошлый раз читал? - упрекнул его Ваня. - Там же клад был. А они все этот клад искали.
- Ну это, положим, ты путаешь, - вмешался Володя. - Клад они в другом месте искали, а потом уж он тут оказался.
- А какой это бывает клад? - заинтересовался Вова Лазарев, который пропустил два дня чтений, так как у него болела голова от сырости.
- Ну, сокровища всякие.
- А это что - сокровища?
- Золото, значит.
- Часы.
- Ну, почему обязательно тебе часы? Золотые деньги могут быть, кольца, вообще всякие драгоценности.
Видно было, что Вова Лазарев не прочь бы спросить, как это понимать: "драгоценности", но он с опаской посмотрел на Володю и сказал:
- А они ему для чего были?
- Ну, он хотел на них жить богато, поехать куда-нибудь, путешествие сделать...
- В экскурсию? - спросил Жора Емелин.
А Вова Лазарев мечтательно пронес:
- А мы, когда еще войны не было, тоже путешествовали! Меня мама к тете в Ростов возила. А в этом году мы хотели на Кавказ путешествовать. Только вот война стала...
- И мы поехали в деревню, - раздалось -под стола, и оттуда вылезла четырехлетняя Оля Лазарева.
Так как перед уходом отряда под землю Лазаревы для сохранения тайны говорили всем, будто они эвакуируются к родным в деревню, то Оля до сих пор была уверена, что каменоломни и есть та самая обещанная ей деревня.
- Молчи уж ты! - пригрозил ей брат. - Если пустили тебя сюда, так помалкивай, а то отведу сейчас к матери на второй горонт!
- А почему в деревне всегда как вечер? - не унималась Оля.
- Слушай, Олька, будешь много спрашивать, я тебя отсюда сейчас...
Оля сделала губы толстыми, вывернула их и приготовилась зареветь. Володя поспешно подхватил ее и посадил к себе на колени:
- Что ты ее гонишь? Пусть сидит слушает, развивается. Пригодится ей в жни.
Володя отодрал уголок газеты, согнул его раз, другой, третий, повернул, сложил, вывернул, и перед Олей оказался бумажный кораблик.
- А почему всегда в деревне целый день вечер, - опять спросила Оля, - и окошков нет?
- Потому что затемнение у нас тут, - нашелся Володя.
- А мы всегда тут будем?
И все ребята взглянули на своего вожака, - как он ответит. Володя заметил, с какой тревогой ждали от него ответа.
- Зачем всегда? Вот скоро фашистов сверху... то есть, я хотел сказать,
поселка... выкинут, и мы деревни домой поедем.
- Дома хорошо! Там столько окошков, и все видно, - почему-то шепотом, как о чем-то самом сокровенном, сказала маленькая Оля.
И все замолчали. Всем вдруг так захотелось посмотреть в окошко и увидеть солнце и море и жить снова так, чтобы были не только вечер и ночь, но чтобы и утро было каждый день.