Так как друзья решили с самого начала поставить дело на научную основу, то Володя прежде всего решил разыскать нужную для этого дела литературу по коневодству. Библиотеки в городе были закрыты, но после долгих поисков Володя раздобыл где-то старую, пропахшую подвальной затхлостью и мышами толстую книгу, данную, как было указано на обложке, в 1892 году - лет почти за сорок до появления на свет Володи. Называлась эта книга внушительно и роскошно: "Заводовая книга чистокровных и скаковых лошадей в России". У мальчиков не было сомнения, что книга эта может быть чрезвычайно полезной при перевоспитании на новый боевой лад Фильки-Соколика и Лыски-Орлика.
Правда, ничего практически нужного для своих коней мальчики не почерпнули. Но зато теперь окружающие стали замечать, что в разговоре между Ваней и Володей, который почти ежедневно наведывался в Старый Карантин, стали густо звучать специально коневодческие словечки - рысистость, подуздок, шенкеля, аллюр - и названия вроде: першерон, жмудка, орловец, ахалтекинец, брабант... Точно определить по этой книге породу Орлика и Соколика не удалось, хотя Володя утверждал, что его Орлик, несомненно, потомок чистокровных орловцев с благородной примесью араба, а Соколик - тот, скорее всего, донец с уклоном в першерона. Приятели чуть было даже не повздорили -за этого, так как по-Ваниному выходило, что Соколик его - чистопородный ахалтекинец.
Тем не менее оба приятеля усердно добывали фураж, собирая у пристани клочья сена, свозя на двор тетки Маруси кукурузные объедки, картофельные очистки. Они доставали и резали солому, сами обваривали ее кипятком, присыпали полову, отруби. Не подозревавшая об их хитрых планах тетка Маруся не могла нахвалиться мальчиками.
И действительно, лошади заметно подобрели, а раненая нога у Орлика перестала гноиться и начала подживать. И когда Володя поочередно с Ваней выводил Орлика сарая на прогулку по двору, то конь уже осторожно ступал на больную ногу.
- Погоди, он у меня скоро заскачет! - говаривал Володя. - Недаром я его Орликом сразу назвал. Порода орловская во всем видна. Да с такими конями нас, Иван, в Старокрымском лесу примут знаешь как? Еще спасибо скажут. Будь спокоен.
В душе-то своей Володя был не очень спокоен. Тяжело было думать о том, что придется оставлять мать и Валентину в такие трудные, опасные дни. Да и невестно еще было, как обернется дело, когда они прискачут с Ваней на своих добрых конях в Старокрымские леса. Примут ли их партаны? Не отправят ли домой с позором?
Володе частенько вспоминался один пренеприятный случай, который проошел с ним и Ваней Гриценко несколько лет назад. Они ловили тогда бычков в запретной зоне бл Старой крепости. И в Керчи, и в Камыш-Буруне, и в Старом Карантине все хорошо знали, что купаться и рыбачить в районе крепости запрещено. Но так заманчивы были рвы, башни и старые стены старой турецкой крепости, о которой среди черноморских мальчишек ходило столько легенд!.. И они с Ваней пошли ловить бычков туда, куда ходить не полагалось. А кончилось дело тем, что обоих забрал патруль. Мальчиков привели на пограничную береговую заставу, которая, как оказалось, и находилась в Старой крепости. И командир сказал, что обоих как штрафников пошлют на трое суток чистить картошку. Правда, в конце концов все обошлось хорошо. Моряки-пограничники посмеялись над "штрафниками", угостили их пирожками и отпустили домой. Но на прощание, когда Володя, уже осмелев, попросил показать ему пушки, командир строго сказал:
"Никаких тут пушек нет! Запомни. И вообще мой совет тебе: никому о сегодняшнем чрезвычайном происшествии не рассказывай. Ты пионер?.. Ну и отлично! Значит, должен уметь хранить военную тайну. А теперь - марш домой!.. "
Чего доброго, я в Старокрымских лесах его и Ваню встретят командой: "Марш домой!"
И, чистя самодельной скребницей Орлика, Володя заглядывал в добрые, таившие какую-то ласковую и усталую печаль глаза коня:
- Ух ты, Орлик мой, конь ты, лошадь!.. Эх, и поскачем мы с тобой! А потом - шашки к бою, в атаку - марш! Как Чапаев!.. И погоним вон фашистов Крыма! Тпру, Орлик! Стой, стой, не толкайся... Потерпи, Орлик, уже скоро...
В потайном уголке сарая ничего не подозревавшего Ивана Захаровича Гриценко были припрятаны переметные сумы, ловко скроенные старой мешковины умелыми руками Володи. Они были набиты сухарями, и в каждой имелось еще по небольшому кулечку с гречкой.
Все было готово для ухода в Старокрымские леса к партанам. И надо было спешить: сводки с фронта с каждым днем становились тревожнее. Фашисты рвались в глубь Крыма. Они приближались к Симферополю. Опасно было откладывать отъезд хотя бы на один день. И Володя примчался в Старый Карантин, чтобы твердо договориться с Ваней об уходе к партанам на другую же ночь.
Но Ваня встретил его на этот раз чем-то странно озабоченный. Трудно было представить себе, что это тот самый уравновешенный, неспешный и обычно легко уступавший приятелю Ваня, с которым вчера еще Володя договаривался о последних приготовлениях к побегу. Когда Володя сделал ему в комнате знак, чтобы вместе выйти во. двор и поговорить возле сарая, Ваня нехотя поднялся, как-то необычно пожал плечами и только потом двинулся за товарищем. Во дворе между друзьями проошел разговор, который совершенно ошеломил Володю.
- Ты слышал? - начал Володя, когда они подошли к сараю. - Уже у Симферополя бой...
- Ну, слыхал, - негромко откликнулся Ваня.
- Значит, ждать больше нечего. Завтра же ночью давай уходить: у нас ведь все с тобой готово. Кони выдержат. А я прощусь утром с мамой и Валентиной - конечно, ничего не скажу, только записку им оставлю на столе, чтобы после не беспокоились. Ночевать буду у тети Маруси. А ты в полночь подойдешь - я лошадей выведу. Ну, а дальше, как мы договаривались...
- Ничего этого не выйдет, - тихо проговорил Ваня.
- Что? Как это не выйдет?
- Не выйдет.
- Добрый день, здравствуйте! Видели его? Ты что?
- Ничего у нас с тобой не получится, - повторил Ваня тихо и раздельно.
- Да ты что? Раздумал? Или больной? Как это по получится, когда все готово - в кони и продукты!
- Не поеду я, Вова, - совсем уже твердо, хотя по-прежнему тихо сказал Ваня. - Да и тебе не советую.
- Ты что же? От слова своего отступаешься? Договаривались, готовились, а ты?.. Это знаешь как называется? Главное, еще крутит! Брось, Иван! Я же вижу - перетрусил мальчик... Так прямо и говори.
Ваня взглянул на него:
- Я говорю то, что есть. Не поеду я. Не могу.
- Все время мог, а сейчас вдруг занемог! Эх ты, друг-товарищ! Где же ты раньше был? Зря я с тобой все это затеял. Только время потерял. Давно бы уже там был без тебя. " - Володя чуть не плакал от обиды и огорчения. - Ведь это как назвать стоит? Я прямо даже не знаю... Говори прямо: струсил, да?
- Если хочешь, можешь считать, что струсил, - сказал Ваня, и его спокойствие совсем сразило Володю.
- Нет, Ваня, ты все-таки подумай... Может, поедем все-таки, Ваня?
- Не могу я, Вова.
- Да что это за "не могу" такое у тебя вдруг выскочило?
- Выскочило.
- Так скажи толком.
- Не могу.
- Заладил! Чего не можешь?
- Сказать не могу.
- Тьфу тогда на тебя и на твое "не могу!" - закричал в отчаянии Володя и, сжав кулаки, подошел почти вплотную к Ване. - Трус ты - вот кто! Трус! Молчишь?
Ваня отвернулся и молчал.
- Ну и молчи! И запомни мое слово, последнее: я еще день обожду, а ты решай. Может, твое "не могу" тебя выскочит. Тогда я видно будет, кто ты: Соколик сам или стал клячей, хуже старого Фильки.
Володе очень хотелось сказать своему товарищу что-нибудь еще более обидное и хлесткое. Он привык к тому, что Ваня обычно уступал, прнавая его главарем. Но было сегодня в Ване нечто такое, что заставило вспыльчивого и обычно резкого на слово Володю замолчать. Он только посмотрел еще раз внимательно на Ваню Гриценко и внутренне подивился странной, почти таинственной перемене, которая проошла со вчерашнего дня в товарище.
Володя вдруг почувствовал, что Ваня стал за один день как будто намного старше его. И то новое, уверенное, суровое, еще непонятное Володе, но почему-то ставшее доступным Ване, сегодня уже не собьешь никакими настояниями, не сломишь самыми колкими обидами.
Между друзьями пролегла какая-то тайна, вестная лишь Ване, но пока еще для Володи неведомая.
Володя должен был прнаться себе, что на этот раз Ваня чем-то взял верх над ним. И он примирительно сказал:
- Ладно, Ваня. Я поехал домой, но ты все-таки подумай как следует.
Но в душе он понимал, что Ваня уже подумал и решения своего на этот раз не переменит. Однако что же заставляло Ваню, обычно уступчивого и охотно подчинявшегося Володе, обрести внезапно такую твердость?
Мучимый этой загадкой, Володя вернулся к вечеру в затемненную, притихшую, словно замершую под черным крылом Митридата Керчь.
Глава IV
ТАЙНА ДЯДИ ГРИЦЕНКО
Шли дни. Однажды после обеда возле дома, где жили Дубинины, остановилась грузовая машина, крытая поверх кузова брезентом. Из кабины высунулся и тяжело спрыгнул на мокрую мостовую дядя Гриценко. Володя, услышав шум подъехавшей машины, выглянул в форточку:
- Дядя Ваня приехал! Мама, Валя, к нам дядя Ваня приехал!
Дядя Гриценко торопливо прошел с Евдокией Тимофеевной в дом, на ходу поздоровавшись со всеми.
- Ну как ты, кума, решаешь? - заговорил он, отмахнувшись рукой от стула, поданного Володей. - Эвакуироваться будешь или тут останешься? Дело ведь такое, что, пожалуй, и у нас незваные гости будут. А я Никифору обещал, в случав чего, вам подсобить.
Евдокия Тимофеевна поглядела на Володю, на Валю, окинула взглядом комнату, сказала неуверенно:
- Прямо, Иван Захарович, голова кругом. И так решаю и эдак, а никак в одно мысли не сведу. Ехать, если, так тоже ведь: пролив-то бомбят... А оставаться - как оно еще будет?