Володя, внезапно нахмурившись, с появившейся на лбу новой, незнакомой матери складкой, смотрел в окно, вздергивая плечо к щеке.
А за окном на улице в это время показался отряд красноармейцев. Они несли длинные палки с кружками на конце. Поверх шапок у них были надеты телефонные наушники. Володя мигом вскочил, припал к стеклу, стуча в него костяшками пальцев. Шедший впереди отряда пожилой красноармеец услышал стук, обернулся к окну; сперва не узнал, а потом заулыбался и козырнул Володе.
- Мама... - заволновался Володя, ища глазами, куда положил свою шапку, - мама, это к нам саперы пошли. Будут сейчас ходы в каменоломни разминировать. Этот, который мне честь отдал, мой знакомый. Я ему показывал в первый день, как нас освободили, где дорогу расчищать. Я и сегодня им обещал, мама. Я же кругом там все кочки наусть помню!
- Без тебя, Вовочка, обойдутся. Сказал ведь тебе вчера комиссар, чтоб ты туда не совался. И командир не приказывал.
- Нет, мама, я ведь там каждые камешек исползал. Надо помочь людям. Я просто обязан... Пионер я или кто? Они же целую неделю провозятся. Ты пойми, мама! Не могу я спокойно сидеть, когда помочь могу. А надо скорее наверх продовольствие вынести. В поселке народ нуждается. Немцы все до крошки съели.
Он снял со стены пальто, оделся, потянулся за шапкой-ушанкой, которая лежала на стуле. Мать встала в дверях, взявшись за косяк:
- Не ходи, Володенька, ну, прошу тебя! Боязно мне что-то... Ведь не велено тебе было. Не ровен час, оступишься или заденешь...
Володя мягко убрал ее руку, толкнул дверь:
- Я же ненадолго, мама! К обеду уже дома буду.
- Поберегись хоть! - крикнула она ему вдогонку. - Ой, неспокойно у меня опять на сердце...
Она видела через окно, как он нагнал саперов, подбежал к старшему, откозырял и пошел рядом с ним, маленький, решительный, стараясь ступать в ногу. Она стояла у окна, пока они не скрылись за поворотом улицы.
"Испеку ему к обеду содовые пышки, - подумала она. - Давно, верно, не ел, а любит - страсть!"
Она подошла к плите, замесила муку с водой и вскоре ушла с головой в знакомые хлопоты, ставшие теперь снова для нее сладкими, так как она знала, что к обеду придет Володя, увидит любимые пышки и кинется обнимать ее от радости.
Протяжный, двойной, грохочущий удар -под самого, как ей показалось, пола горницы на мгновение будто приподнял весь домик, а потом грузно всадил его обратно в землю. Из окна выпал уголок стекла, подклеенный бумагой, слабо звякнул о подоконник...
Несколько камней, щелкнув по крыше, пролетели за окном и шмякнулись с силой возле дома. Послышались испуганные голоса. Улица за окном заполнилась бегущими людьми. Евдокия Тимофеевна видела, что все они спешат, обгоняя друг друга, по направлению к каменоломням... туда, куда только что ушел ее Володя.
Она стояла некоторое время, словно окаменев. Как будто тем ударом ее пришибло на месте. Потом сделала один шаг, косой и неверный, хотела сделать второй, уже не справляясь с ногами, едва не миновала табурета, тяжело опустилась на него и уронила на пол полотенце.
Надо было выйти на улицу, узнать, что это так грохнуло, но у нее не было силы встать.
На улице стихло. Никто не проходил мимо окон. Евдокия Тимофеевна все сидела на табурете, обернувшись к двери, еще надеясь на что-то, но страшась, что сейчас дверь раскроется и впустит в дом весть, ужаснее и горше которой для матери нет и не может быть на свете...
Так она сидела очень долго. И с каждой минутой где-то еще теплившаяся надежда все гасла и гасла в ней.
Темнело в комнате. За окном стыли серые, неприютные сумерки.
И тогда в дверь постучали. Она не слышала своего голоса, но там, в сенях, услышали.
Дверь открылась.
В комнату вошли трое. Лица их были черны от въевшейся в кожу копоти. Евдокия Тимофеевна сразу узнала командира Лазарева, комиссара Котло и того в морской военной форме, с которым Володя познакомил ее как со своим учителем.
Они вошли и все трое одновременно сняли шапки.
А она медленно подняла руки, перебирая пальцами сборки кофты на груди, комкая их. И вдруг схватила себя обеими руками за шею, словно что есть силы стиснув в пальцах подступивший к горлу, готовый вырваться крик. И все трое, взглянув на нее, поняли: знает.
Потом губы ее неслышно шевельнулись.
- Володя? - шепотом спросила она.
Лазарев беспомощно раскинул руки:
- Не углядели мы. Сам пошел... Хотел саперам помочь...
Она привстала, глянула мимо них на дверь. Комиссар шагнул к ней навстречу, взял за локти:
- Не надо сейчас туда, Евдокия Тимофеевна!
... В парке Камыш-Буруна, в главном цветнике, где всегда играют дети, высится не очень высокий памятник на братской могиле партан. И на доске крымского мрамора, укрепленной на каменном постаменте, написано:
Здесь похоронены партаны Отечественной войны, погибшие в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами: Зябрев Александр Ф, Шустов Иван Гаврил., Важенин Влас Ив., Макаров Ник., Бондаренко Ник., Дубинин Володя.
А под горой Митридат в Керчи, со старой лестницы, хорошо видна прямая солнечная улица, что начинается от склона горы, от подножия лестницы, и просторно убегает вдаль. Голосисто поют в погожие дни на этой светлой улице чижи, прыгающие в клетках у перекрестка, где широкая улица Ленина встречается с Володиной улицей и пропускает ее через себя. Иногда на улицу эту в сопровождении керченских пионеров приходят Евдокия Тимофеевна Дубинина с Валей. Пионеры часто навещают их. Они долго смотрят на портрет Володи, перечитывают простое, мужественное письмо, которое написал домой, узнав о гибели сына, Никифор Семенович.
Вскоре после этого и Никифор Семенович погиб на фронте. Отец сложил свою голову за то же великое и справедливое дело, которому беззаветно отдал жнь его сын.
Долго и жадно расспрашивают школьники Евдокию Тимофеевну обо всех, кто был вместе с Володей в школе, в пионерском отряде и в подземной крепости. И Евдокия Тимофеевна терпеливо отвечает им, что Лазарев по-прежнему заведует всеми каменоломнями, а Жученков - начальник каменоломен Старого Карантина, где в памятные дни укрывался партанский отряд; и совсем недавно в газете "Правда" сообщалось, что бывший партан тов. Жученков создал машину для штучной нарезки камня. Применение этих машин на шахтах позволило увеличить выработку камня-ракушечника, идущего на строительство домов и промышленных зданий.
Котло живет на Кубани, работает в МТС по политической части. Корнилов - на заводе в Туапсе. Петропавловский после ранения ослеп, живет с матерью в Ленинграде. Он частенько встречается там с пионерами, рассказывает ребятам города Ленина о том, как принимал в подземном штабе рапорты юного разведчика. Дядя Гриценко служит в кооперации, живет в том же домике, где и раньше жил.
Тихо, задумчиво слушают рассказ матери пионеры.
Мать достает стола пожелтевшую фронтовую газету с напечатанным в ней приказом командования Крымского фронта от 1 марта 1942 года:
"От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР, за образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество наградить... орденом Красного Знамени... Дубинина Владимира Никифоровича".
Потом пионеры просят Евдокию Тимофеевну и Валю пройти с ними на Володину улицу.
- Вот моего младшенького улица, - говорит пионерам Евдокия Тимофеевна, медленно сходя по ступеням старой лестницы на улицу, носящую имя ее сына.
В праздничные дни, когда на всех улицах играет музыка, в порту на судах подняты пестрые флаги и летают белокрылые модели над Митридатом, громко бьют барабаны и резво поет пионерская труба над лестницей серого камня-ракушечника. По крутым маршам лестницы спускаются, шагая в ногу, ряд за рядом, мальчики и девочки в трехконечных красных галстуках - пионеры школы имени Володи Дубинина, пионеры соседних дружин.
Дружный, легкий шаг их звонко отдается на вестняковых плитах и заполняет всю улицу. Чижи Кирилюка высвистывают свою приветственную песенку на углу улицы Ленина. Ветер двух морей играет в складках алого знамени. Пионеры идут по широкой, озаренной солнцем улице, где под фонарем каждого дома написано: УЛИЦА ВОЛОДИ ДУБИНИНА
Керчь - Москва.
Сентябрь 1947 - февраль 1949.
Май 1950 - январь 1952 года.
СПУСТЯ МНОГО ЛЕТ
Послесловие
Больше двадцати лет прошло после событий, описанных в этой книге. И снова мы приехали в славный город Керчь. И опять бродили по знакомым уже нам улицам, где когда-то ходил со своими дружками Володя Дубинин, и по той улице, что уже два десятилетия носит его имя.
А город так чудесно похорошел и расцвел за эти мирные годы! Большой и красивый памятник Владимиру Ильичу Ленину поднялся над сочно-зелеными газонами в тени акаций сквера, на который теперь выходит только что отстроенное светлокаменное здание городского театра. Огонь Вечной Славы ныне горит днем и ночью над вершиной Митридата, куда ведет многоступенчатая лестница, по крутым ступенькам которой, легко перемахивая одну за другой, взбегал с белокрылой моделью Володя Дубинин...
А сколько новых красивых домов и школ на разных улицах Керчи увидишь сверху, если поднимешься на Митридат!
На заново отстроенном здании одной этих школ - той, что на Пироговской улице, - написано:
"Керченская средняя общеобразовательная трудовая политехническая школа No 1 с проводственным обучением имени Володи Дубинина".
В просторном вестибюле этой школы стоит отливающий темной бронзой бюст. Задорно вскинута голова подростка-мальчугана. Взгляд его с пытливой отвагой устремился вдаль. Концы пионерского галстука словно разметал порыв встречного ветра.
Таким образил Володю Дубинина скуль Он хорошо передал черты порывистого бесстрашия, упрямой пытливости и жнерадостной прямоты Володи.
Такой же бюст, но ваянный светлого мрамора, был выставлен летом 1951 года на Фестивале молодежи в Берлине, среди живописных и скульптурных портретов, воссоздавших образы юных героев - отважных борцов за утверждение мира и счастья во всем мире.