его читателю.
______________
* Не забывающий (лат.).
В потайном отделении книжки, до которого Мортон добрался не сразу,
хранилось несколько писем, написанных красивым женским почерком. Даты,
проставленные на них, свидетельствовали об их двадцатилетней давности; они
не заключали в себе указания, к кому, собственно, обращены, и были
подписаны инициалами. Не имея времени подробнее ознакомиться с ними, Мортон
все же отметил нежное и трогательное чувство, которым они были проникнуты.
Писавшая старалась рассеять ревность своего возлюбленного и робко пеняла на
его вспыльчивый, подозрительный и необузданный нрав. Чернила выцвели от
времени, и, несмотря на заботливость, с которою Босуэл оберегал эти письма
от порчи, в двух или трех местах бумага истерлась настолько, что ничего
нельзя было разобрать.
"Не беда, - эти слова были написаны на обертке одного из наиболее
пострадавших писем, - я знаю их наизусть".
Вместе с письмами, в том же потайном отделении книжки, хранилась,
кроме того, прядь волос, завернутая в листок со стихами, продиктованными,
видимо, глубоким и сильным чувством, искупавшим в глазах Мортона
неуклюжесть версификации и вычурность выражений в соответствии со вкусом
того времени:
Агнесы локон золотой,
Ты блещешь, как и ночью той,
Когда она, склонясь ко мне,
"Люблю", - шепнула в тишине.
Как жег тебя, о дивный дар,
Моей груди безмерный жар,
Где гнев и ненависть горят,
Где грех, открывший людям ад.
Мое дыханье - как вулкан,
А кровь - как бурный океан.
Но если этот страшный жар
Не сжег тебя, о чудный дар,
Насколько ж все влиянье зла
Агнеса б усмирить могла,
И я б, ведом ее рукой,
Был чист пред небом и землей.
Когда б она осталась жить,
Осталась жить, меня любить,
Тогда бы мне отрадой был
Не только скачки дикой пыл,
Не страсть охотничья б была
Одна на свете мне мила, -
Добычу выследить, загнать,
Схватить, на части растерзать
И путь спокойно продолжать, -
Нет, усмирен святой рукой,
Пред небесами и землей
Я мог бы нынче чистым быть,
Когда бы ты осталась жить.
Прочтя эти строки, Мортон не мог не проникнуться сочувствием к участи
этого странного, раздавленного судьбой человека, который, дойдя до
последней ступени падения и даже позора, постоянно думал о высоком
положении, предназначенном ему его рождением, и, погрязнув в разврате,
втайне, с горьким раскаянием, вспоминал дни своей юности, когда он
переживал чистую, хоть и несчастную страсть.
"Увы! - подумал Мортон. - Что мы такое, если наши лучшие и наиболее
похвальные чувства могут быть до такой степени унижены, извращены, если
достойная уважения гордость может превратиться в высокомерное и дерзкое
пренебрежение общественным мнением, если страдания несчастной любви живут в
той же душе, которую избрали своей твердыней развращенность, мстительность,
алчность. И всюду одно и то же: у одного широта взглядов переходит в
холодное и бесчувственное безразличие, у другого религиозное рвение
превращается в исступленный и дикий фанатизм. Наши решения, наши страсти
подобны морским волнам, и без помощи того, кто вложил в нас жизнь, мы не
можем сказать: "До сих пор, но не дальше".
Предаваясь этим размышлениям, Мортон поднял глаза и увидел перед собой
Белфура Берли.
- Ты уже проснулся? - сказал ему вождь ковенантеров. - Это хорошо;
значит, ты горишь желанием вступить на уготованный тебе путь. Что у тебя за
бумаги? - продолжал он.
Мортон коротко рассказал об успешном походе Кадди и передал ему
записную книжку Босуэла со всем ее содержимым. Вождь камеронцев внимательно
просмотрел бумаги, имевшие отношение к военным или общественным делам;
дойдя до стихов, он с презрением отбросил их прочь.
- Я был далек от мысли, - сказал он, - когда с Божьего благословения
трижды пронзил мечом это главное орудие жестокости и гонений, что столь
отчаянный и опасный человек может предаваться такому пустому и вместе с тем
богомерзкому занятию. Но я вижу, что сатана сочетает порою в излюбленных и
избранных исполнителях воли своей самые разнообразные качества, и та же
рука, которая подъемлет дубину и смертоубийственное оружие на праведников в
сей юдоли земной, бряцает на лютне или цитре и услаждает слух дщерей
погибели на торжище суеты.
- Ваши представления о долге, - сказал Мортон, - несовместимы с
любовью к изящным искусствам, которые, как принято думать, очищают и
возвышают душу. Не так ли?
- Для меня, молодой человек, - отвечал Берли, - и для всех тех, кто
думает так же, как я, все наслаждения этого мира, каким бы именем они ни
прикрывались, есть суета, а власть и величие - не более как силки,
расставленные для человека. Для нас на земле существует только одна задача
- построение храма Господня.
- Я не раз слышал, - заметил Мортон, - как отец утверждал, что многие,
овладев властью во имя Неба, были так ревнивы в пользовании ею и так не
хотели с ней расставаться, что казалось, будто ими руководят побуждения
мирского честолюбия; но об этом как-нибудь в другой раз. Удалось ли вам
добиться назначения руководящего комитета?
- Да, - ответил Берли, - он будет состоять из шести членов, в числе
коих и вы; я пришел, чтобы повести вас на заседание.
Мортон последовал за Берли на уединенную лужайку, где их уже ожидали
остальные члены руководящего комитета. Обе партии, борьба которых вносила
раздор в войско повстанцев, позаботились послать в этот высший орган
исполнительной власти по трое своих представителей. Со стороны камеронцев
то были Берли, Мак-Брайер и Тимпан; со стороны умеренных - Паундтекст,
Генри Мортон и еще один мелкий землевладелец, которого все звали лэрдом
Лонгкейла. Таким образом, в комитете обе партии уравновешивали друг друга,
хотя представители крайних взглядов, как обычно в таких случаях,
действовали энергичнее. Впрочем, на этот раз заседание протекало в более
деловой обстановке, чем можно было предполагать, исходя из вчерашнего.
Трезво оценив свои силы и положение, а также учитывая возможный рост
численности их армии, они сочли нужным провести этот день на прежней
позиции, чтобы дать отдых людям и чтобы успели подойти подкрепления, и
постановили наутро выступить к Тиллитудлему и потребовать сдачи этой
твердыни язычества, как они выражались. Если владельцы замка не согласятся
на их предложение, они решили взять его стремительным приступом, а в случае
неудачи оставить у его стен часть своего войска, с тем чтобы повести
правильную осаду и голодом принудить его защитников к капитуляции. Между
тем главные силы должны были двинуться дальше, чтобы выбить Клеверхауза и
лорда Росса из Глазго. Таковы были решения руководящего комитета, и
Мортону, едва вступившему на путь борьбы, предстояло, по-видимому, в
качестве первого дела на новом поприще осаждать замок, принадлежавший
ближайшей родственнице владычицы его сердца и защищаемый ее дядей, майором
Белленденом, которому он был столь многим обязан! Понимая всю
затруднительность своего положения, он утешал себя тем, что власть в
повстанческом войске позволит ему оказать обитателям Тиллитудлема помощь и
покровительство, на что при других обстоятельствах они не могли бы
рассчитывать. Он не терял, кроме того, надежды, что сможет добиться
соглашения между ними и пресвитерианской армией и обеспечить им безопасный
нейтралитет на время готовой разразиться войны.
Глава XXIV
С побоища рыцарь примчался верхом,
Обрызганный кровью, омытый дождем.
Финлей
Теперь мы должны вернуться к Тиллитудлему и его обитателям. На
следующий день после битвы при Лоудон-хилле, когда первые солнечные лучи
коснулись зубцов замковых стен и защитники, готовясь к осаде, возобновили
свои работы, часовой, находившийся на платформе высокой башни, именуемой
Башнею стража, сообщил, что видит направляющегося к крепости всадника.
Всадник приблизился; медленный шаг коня и поза всадника, склонившегося над
лукой седла, явно указывали, что он болен или тяжело ранен. Тотчас была
открыта калитка, и лорд Эвендел въехал во внутренний двор; он так ослабел
от потери крови, что не смог самостоятельно слезть с коня. Когда,
поддерживаемый слугою, он вошел в зал, обе женщины вскрикнули от удивления
и испуга; бледный как смерть, забрызганный кровью, в испачканном грязью и
изодранном платье, с растрепанными, спутавшимися волосами, он был больше
похож на призрак, чем на живого человека. Но вслед за тем они разразились
восклицаниями, радуясь, что он спасся.
- Благодарение Господу, - воскликнула леди Маргарет, - что вы с нами и
что вам удалось ускользнуть от рук этих кровожадных убийц, перебивших
столько верных слуг короля!
- Благодарение Господу, - добавила Эдит, - что вы здесь и находитесь в
безопасности. Мы страшились самого худшего. Но вы ранены, а я не уверена,
что мы сможем оказать вам необходимую помощь.
- Это только сабельные удары, - сказал молодой лорд, опускаясь в
кресло, - боль от них не Бог весть какая, и я бы не чувствовал себя таким
изнуренным, если бы не потерял столько крови. Но я ехал сюда не затем,
чтобы добавлять свои немощи к вашим трудностям и опасностям, но чтобы по
мере сил помочь вам справиться с ними. Что могу я сделать для вас?
Разрешите, - добавил он, обращаясь к леди Маргарет, - считать себя вашим
сыном, сударыня, и вашим братом, Эдит.
На последних словах он сделал ударение; он опасался, что мисс
Белленден, увидев в нем навязчивого поклонника, может отказаться от
предлагаемых им услуг. Она оценила его деликатность, но сейчас было не до