отборных бойцов, которым предстояло остаться под стенами замка, чтобы
обложить его правильною осадою. Мортон был крайне недоволен своим
назначением.
- Я имею веские причины личного свойства, - заявил он в совете, - быть
поблизости от Тиллитудлема.
К этому он добавил, что если бы руководство осадой было возложено на
него, то он, несомненно, сумел бы добиться разумного соглашения, которое,
не являясь слишком суровым для осажденных, вместе с тем полностью отвечало
бы цели, поставленной осаждающими.
Берли сразу догадался, почему его молодой сотоварищ не хочет идти с
главными силами. Изучая людей, с которыми имел дело, он воспользовался
простотой Кадди и восторженной болтливостью старой Моз, чтобы выведать у
них немаловажные сведения об отношениях между Мортоном и владельцами
Тиллитудлема. Поэтому, когда Паундтекст встал, чтобы вкратце, как он
заявил, высказаться по важному делу, Берли, предвидя, что это высказывание
"вкратце" займет не менее часа, отвел Мортона в сторону, чтобы их не
слышали остальные члены совета, и сказал ему следующее:
- Генри Мортон, ты поступаешь неправедно; ведь ты жертвуешь нашим
священным делом ради дружбы с необрезанным филистимлянином и ради влечения
к моавитянке.
- Я не понимаю, что это значит, мистер Белфур, и не одобряю ваших
намеков, - возмущенно ответил Мортон. - Мне не понятны к тому же причины,
побуждающие вас так зло нападать на меня или пользоваться столь резкими
выражениями.
- И все же это - правда, - продолжал Белфур, - согласись, что в этом
дьявольском замке находятся те, печься о которых, словно мать о своих малых
чадах, ты считаешь для себя более важным, чем поднять знамя шотландской
церкви над выями злейших врагов ее.
- Если вы думаете, что я охотно предпочел бы покончить с войной, не
добиваясь кровавой победы, и что я стремлюсь к этому гораздо больше, нежели
к личной славе и власти, вы совершенно правы, - ответил Мортон.
- И не совсем не прав, - проговорил Берли, - полагая, что ты столь же
миролюбиво настроен и по отношению к твоим друзьям в Тиллитудлеме.
- Разумеется, - отвечал Мортон, - я слишком многим обязан майору
Беллендену, чтобы не оказать ему помощи в той мере, в какой это не
затрагивает интересов великого дела, которому я себя отдал. Я никогда не
скрывал своего уважения к этому человеку.
- Я об этом осведомлен, - заметил Берли. - Впрочем, если бы ты и таил
свои мысли, я все равно разгадал бы их. А теперь послушай, что я скажу.
Этот Майлс Белленден располагает всем необходимым, по крайней мере, на
месяц.
- Это не так; мы знаем, что его запасов хватит едва ли на неделю.
- Но у меня есть бесспорные доказательства, - возразил Берли, - что
этот коварный седовласый язычник умышленно распространял в гарнизоне
разговоры такого рода, чтобы предупредить ропот солдат в связи с
уменьшением их дневного пайка, и для того, чтобы задержать наше войско под
стенами замка, пока не будет отточен меч, которым они собираются поразить
нас насмерть.
- Почему же вы не сообщили об этом в военном совете? - спросил Мортон.
- А зачем? - сказал Белфур. - К чему открывать эту истину Тимпану,
Мак-Брайеру, Паундтексту или Лонгкейлу? Тебе отлично известно, что все, о
чем бы они ни узнали, на первом же собрании наших людей устами
проповедников разглашается среди войска. А наши люди и без того приуныли,
считая, что им придется просидеть у замка неделю. Что бы они сказали, если
бы им велели готовиться к месячной осаде?
- Но почему вы скрывали это обстоятельство и от меня? И почему теперь
о нем говорите? И, кроме того, каковы те доказательства, которыми вы якобы
располагаете? - спросил Мортон.
- Доказательств более чем достаточно, - ответил Берли. Он вынул целую
пачку предписаний, направленных майором Белленденом к разным лицам, с
расписками на обороте, подтверждавшими получение от них скота, зерна, муки
и т.д. Совокупность полученного майором продовольствия заставляла
предполагать, что гарнизон хорошо обеспечен и что в ближайшем будущем ему
не угрожают лишения. Впрочем, Берли утаил от Мортона одну чрезвычайно
существенную подробность, о которой сам, однако, был отлично осведомлен, а
именно, что большая часть перечисленных в расписках съестных припасов не
была доставлена в замок из-за жадности посланных для их сбора драгун,
охотно распродававших каждому, кто пожелает, то, что им удалось отобрать у
другого, бесстыдно злоупотребляя требованиями майора, - совсем как сэр Джон
Фальстаф, торговавший рекрутами короля.
- А теперь, - продолжал Белфур, заметив, что произвел нужное
впечатление, - мне остается сказать, что упомянутое тобой обстоятельство я
скрывал от тебя не дольше, чем от себя самого, так как эти бумаги попали ко
мне только нынешним утром. Сообщаю тебе об этом, чтобы ты с ликованием в
сердце выступил в путь и охотно делал то великое дело, которое ждет тебя в
Глазго, зная, что твоим друзьям в стане язычников не угрожает ничего
страшного, раз в крепости есть продовольствие, а моих сил хватит только на
то, чтобы препятствовать вылазкам, но не больше.
- Но почему, - продолжал Мортон, никак не желавший сдаться на
убеждения Белфура, - почему вы не хотите оставить меня с меньшим отрядом и
отправиться с главными силами в Глазго? Ведь это несравненно более почетное
назначение.
- Именно поэтому, молодой человек, - ответил Берли, - я и хлопотал,
чтобы его получил сын Сайлеса Мортона. Я старею; для этой седой головы
довольно и того почета, который я успел снискать среди опасностей. Я говорю
не о пустой тщете, которую люди зовут земной славою, я говорю о почете,
окружающем тех, кто старательно делает свое дело. Но твое жизненное поприще
только начинается. Ты обязан оправдать высокое доверие, которое тебе
оказали после моего поручительства в том, что ты, безусловно, его
заслуживаешь. Под Лоудон-хиллом ты был узником Клеверхауза; во время
последнего приступа на твою долю выпало сражаться из-за укрытия, тогда как
я вел лобовую атаку, и моя задача была много опаснее, чем твоя. И если ты
останешься под этими стенами, когда в другом месте нужно действовать со
всею решительностью, люди, поверь мне, начнут говорить, что сын Сайлеса
Мортона сошел со стези своего доблестного отца.
На последние слова Берли Мортону, как солдату и дворянину, нечего было
ответить, и он поспешно согласился принять предложенное ему назначение.
Впрочем, он не мог отделаться от недоверия, которое невольно испытывал к
человеку, снабдившему его этими сведениями.
- Мистер Белфур, - сказал он, - между нами должна быть полная ясность.
Вы сочли нужным обратить самое пристальное внимание на мои личные дела и
привязанности; убедительно прошу вас поверить, что в них мне свойственно
такое же постоянство, как и в моих политических убеждениях. Возможно, что в
мое отсутствие в вашей власти будет внести успокоение в мою душу или,
напротив, оскорбить мои лучшие чувства. Имейте в виду, что, как бы это ни
отразилось на нашем деле, моя вечная благодарность или упорная ненависть
будут ответом на ваш образ действий. Несмотря на мою молодость и
неопытность, я, несомненно, смогу отыскать друзей, которые мне обеспечат
возможность выразить вам мои чувства и в том и в другом случае.
- Если в это заявление вы вкладываете угрозу, - холодно и надменно
ответил Берли, - то было бы лучше, если бы вы обошлись без него. Я умею
ценить расположение друзей и презираю до глубины души угрозы врагов. Но я
не хочу ссориться с вами. Что бы здесь ни случилось в ваше отсутствие, я
буду руководствоваться вашими пожеланиями, насколько позволит мне долг,
которому я обязан подчиняться прежде всего.
Мортон вынужден был удовольствоваться этим уклончивым обещанием.
"Если нас разобьют, - думал он, - то это спасет защитников крепости,
прежде чем они будут вынуждены капитулировать; если победим мы, то, судя по
численности сторонников умеренной партии, в вопросе о том, как
воспользоваться плодами победы, со мною будут считаться не меньше, чем с
Белфуром Берли".
И он пошел за Белфуром в военный совет, где Тимпан заканчивал свою
речь, разъясняя практическое применение всего сказанного им раньше. Когда
он наконец сел, Мортон заявил о своем согласии идти с главными силами,
чтобы выбить правительственные войска из Глазго. Были произведены и другие
назначения на командные должности; затем последовали пылкие увещания со
стороны присутствовавших на заседании проповедников, обращенные к вновь
назначенным. На следующее утро, едва начало рассветать, войско повстанцев
покинуло лагерь и выступило по направлению к Глазго.
Мы отнюдь не намерены входить в подробности и останавливаться на всех
событиях, описание которых можно найти в любом историческом сочинении того
времени. Достаточно сообщить, что Клеверхауз и лорд Росс, узнав о
наступлении превосходящих сил неприятеля, окопались или, лучше сказать,
забаррикадировались в центре города, в районе ратуши и старой тюрьмы,
предпочитая принять на себя удар атакующих, чем покинуть столицу западной
части Шотландии. Пресвитериане, наступая на Глазго, разделились на две
колонны; одна из них проникла в город на линии Коллегия - кафедральный
собор, тогда как другая вошла в него через Гэллоугейт, то есть тем путем,
каким сюда попадают прибывающие с юго-востока. Обе колонны находились под
командой решительных и отважных людей. Но выгодная позиция и боевая
опытность неприятеля оказались непреодолимыми для беззаветно храбрых, но
необученных и недисциплинированных бойцов.
Росс и Клеверхауз в соответствии с тщательно обдуманным планом