- Им уже не поднять головы, - сказал Мортон.
- У них сняли голову, совсем так, как я откусываю головку у лука, -
подхватил Кадди. - О, Господи! Взгляните, как сверкают палаши. Да, война -
страшная вещь. И придется же потрудиться тому, кто захочет заманить меня
опять на эту работу. Но, Бога ради, давайте нажмем!
Мортон счел необходимым последовать совету своего верного оруженосца.
Они припустили коней и поехали, не меняя аллюра, в сторону гористой и дикой
местности, где, как они думали, собрались беглецы, чтобы сообща либо
защищать свою жизнь, либо добиваться сносных условий капитуляции.
Глава XXXIII
От неба
Им нужно сердце льва, дыханье тигра
И лютость их в придачу.
Флетчер
Наступил вечер. Уже больше двух часов ехали Мортон и Кадди и не
встретили никого из своих злосчастных товарищей. Они выехали на
заболоченную пустынную местность и приближались к большой, уединенно
расположенной ферме, стоявшей в том месте, где начиналась дикая, глухая
долина; другого жилья поблизости не было.
- Наши кони, - сказал Мортон, - больше не выдержат, им нужен отдых и
корм. Попробуем устроить их здесь.
Говоря это, он направился к дому. Все свидетельствовало о том, что в
нем были люди: из трубы валил густой дым, у дверей виднелись свежие следы
подков. В доме слышались голоса. Но все окна нижнего этажа были закрыты
ставнями, и, когда наши путники постучали в дверь, им никто не ответил.
После тщетных просьб впустить их они направились в конюшню или, точнее,
сарай с намерением, поставив там лошадей, снова попытаться проникнуть в
дом. В сарае они нашли десять - двенадцать лошадей. Измученный вид, рваная
сбруя и изрядно потрепанные седла военного образца - все это
свидетельствовало о том, что владельцы их - так же спасшиеся бегством
повстанцы, как и вновь прибывшие.
- Эта встреча к добру, - сказал Кадди, - у них куча мяса, дело ясное,
потому что вот свежая шкура, что была на быке с полчаса назад, она еще
теплая.
Ободренные всем этим, они вернулись к дому и, объяснив, что они такие
же ковенантеры, как и те, кто заперся внутри, стали требовать, чтобы им
отворили дверь.
- Кто бы вы ни были, - послышался наконец из окна после упорного
молчания чей-то грубый, брюзгливый голос, - не мешайте тем, кто скорбит об
опустошении и пленении их отчизны, кто занят исследованием причин гнева
Господня и вероотступничества, дабы убрать с пути нашего камни
преткновения, о которые мы споткнулись.
- Это дикие виги с запада, - прошептал на ухо Мортону Кадди, - узнаю
их язык. Дьявол меня возьми, если я хочу встретиться с ними.
Однако Мортон продолжал настойчиво требовать, чтобы им отворили, и,
так как его уговоры не действовали, он открыл одно из окон и, толкнув легко
подавшиеся створки ставен, перешагнул через него в просторную кухню, откуда
раздавался услышанный им голос.
За ним последовал Кадди, пробурчавший сквозь зубы, когда просовывал в
окно голову, что здесь, по крайней мере, нет, кажется, на огне горячей
похлебки. Господин и слуга оказались в обществе десятка вооруженных людей,
сидевших возле огня, на котором готовился ужин, и погруженных, видимо, в
благочестивые размышления.
Среди угрюмых и мрачных лиц, освещенных бликами пламени, Мортон без
труда узнал некоторых из тех самых фанатиков, которые неизменно
противодействовали всем сколько-нибудь умеренным мероприятиям, и вместе с
ними их знаменитого пастыря, неистового Эфраима Мак-Брайера, и сумасшедшего
Аввакума Многогневного. Камеронцы не двинулись с места и ни словом, ни
жестом не приветствовали своих товарищей по несчастью; они внимательно
слушали тихое и мерное бормотанье Мак-Брайера, молившегося о том, чтобы
Господь всемогущий отвел свою руку от избранного народа и не погубил его в
день гнева своего. Они знали о присутствии среди них насильно вломившихся
посторонних, об этом можно было судить по угрюмым и негодующим взглядам,
которые они иногда исподлобья на них бросали.
Поняв, в какую недружественную компанию он опрометчиво вторгся, Мортон
начал подумывать об отступлении, но, оглянувшись, не без тревоги заметил,
что у окна, через которое он проник в эту комнату, стоят два дюжих,
вооруженных до зубов камеронца. Один из этих не предвещавших ничего доброго
часовых шепнул на ухо Кадди:
- Сын бесценной женщины, благословенной Моз Хедриг, не соединяй дольше
судьбы своей с судьбой этого исчадия гибели и предательства, иди своей
дорогой и поторапливайся, ибо ангел мщения уже за твоею спиной.
При этом он показал на окно, через которое Кадди, не раздумывая, и
выпрыгнул, так как полученное им дружеское предупреждение ясно указывало на
угрожающую опасность.
"Уж эти мне окна! Не везет мне с ними, и все! - была его первая мысль;
второй была мысль о вероятной участи его господина: - Они прикончат его,
эти злодеи, и еще будут думать, что сделали доброе дело! Поскачу-ка я
назад, в Гамильтон, да погляжу, нет ли кого из наших, чтобы выручить его в
трудный час".
Мысленно произнеся эти слова, Кадди поторопился в конюшню и, выбрав
лучшую лошадь вместо своего загнанного коня, помчался в задуманном
направлении.
Топот его лошади на короткое время нарушил благочестивую
сосредоточенность камеронцев. Едва он замер вдали, как Мак-Брайер кончил
молиться. Камеронцы, слушавшие его со склоненными головами и опустив глаза,
теперь подняли их и устремили на Мортона хмурые взгляды.
- Вы как-то странно смотрите на меня, господа, - сказал он, обращаясь
к присутствующим. - Решительно не понимаю, чем это вызвано.
- Стыдись! Стыдись! - вскричал Многогневный, вскакивая со своего
места. - Слово, которое ты отринул, станет скалою, что раздавит тебя.
Копье, которое ты жаждал сломать, пронзит твое тело. Мы молились, мы
взывали к Господу, мы просили его указать нам жертву, чтобы искупить грехи
нашей паствы, и вдруг тот, в ком и начало и корень зла, предан Господом в
наши руки. Как тать, проник он в окно; он - баран, пойманный в чаще, чья
кровь станет жертвенным возлиянием, чтобы отвратить кару от церкви, и самое
место это будет впредь называться Иегова-Ире, ибо Господь предусмотрел
здесь заклание. Восстаньте же, вяжите вервием жертву, ведите к рогам
жертвенника!
Камеронцы поднялись; Мортон горько пожалел о своей торопливости,
приведшей его в их общество. При нем была только шпага, его пистолеты
остались в карманах седла, и, так как виги располагали огнестрельным
оружием, вооруженное сопротивление едва ли могло его спасти. Но
вмешательство Мак-Брайера отсрочило его смерть.
- Погодите, не торопитесь, братья мои, не обрушивайте слишком поспешно
мечи, дабы кровь невинного не раздавила нас своей тяжестью. Итак, - сказал
он, обращаясь к Мортону, - мы сначала поговорим с тобой, мы установим твою
виновность и лишь потом отметим за дело, которому ты изменил. Разве на всех
собраниях нашего войска, - продолжал он, - ты не боролся, твердый, как
кремень, с истиною?
- Боролся, боролся, - раздались глухие голоса вигов.
- Он всегда настаивал на мире с язычниками, - сказал один.
- И стоял горою за черное и страшное зло индульгенции, - добавил
второй.
- И собирался предать наше войско в руки Монмута! - крикнул третий. -
И он первый оставил честного и мужественного Берли, когда тот грудью
защищал мост. Я видел его на равнине верхом на коне, которого он искровянил
шпорами, гораздо раньше, чем прекратилась перестрелка у моста.
- Господа, - сказал Мортон, - если вы хотите одолеть меня криками и
отнять мою жизнь, не дав мне ответить, то это, по всей вероятности, в вашей
власти. Но, совершив это убийство, вы согрешите и пред Богом и пред людьми.
- Говорю вам, выслушайте этого юношу, - сказал Мак-Брайер. - Небо
свидетель, что скорбели о нем душою, жаждали, чтобы он увидел свет истины,
чтобы отдал свои дарования на защиту ее. Но он ослеплен своими суетными и
бренными знаниями и презрел свет, сиявший пред ним.
Крики стихли, и Мортон воспользовался наступившей тишиной, чтобы
напомнить о своей верности общему делу, которую он доказал во время
переговоров с Монмутом, а также о своем деятельном участии в последовавшей
затем битве.
- Я не могу, господа, - сказал он, - во всем и до конца идти с вами,
не останавливаясь ни перед чем, как вам того бы хотелось; я не могу
предписывать тем, кто разделяет мои религиозные убеждения, применять
средства, подавляющие верования других, но никто больше меня не стремится к
утверждению нашей законной свободы. Должен добавить, что, если бы в военном
совете и другие держались бы того же мнения или пожелали сражаться в бою
бок о бок со мною, мы не бежали бы от неприятеля и не занимались сейчас
препирательствами, а вложили бы нынешним вечером в ножны наши мечи или
размахивали бы ими, торжественно празднуя решительную победу.
- Он произнес это слово, - отозвался один из присутствующих, - он
признался в суетном себялюбии, он признался в эрастианстве. Так пусть же он
умрет заслуженной смертью.
- Помолчите еще немного, - сказал Мак-Брайер, - ибо я хочу продлить
испытание. Разве не с твоей помощью этот язычник Эвендел дважды ускользнул
от плена и смерти? Не ты ли спас Майлса Беллендена и его разбойничий
гарнизон от карающего меча?
- Я горд подтвердить, что в обоих случаях ваши слова справедливы.
- Вот! Вы видите, - продолжал Мак-Брайер, - снова уста его произнесли
слово. И не совершал ли ты этих дел ради мадианитянки, ради отродья
епископальной церкви, приманки, которою сатана завлекает в свою западню? Не
свершил ли ты всего этого в угоду Эдит Белленден?
- Не вам, - смело ответил Мортон, - судить о моих чувствах к этой